Божий промысел

Иллюстрация: Ward Zwart

У моей родственницы Лены есть сын, который учится в третьем классе. Причем в довольно милой школе — по крайней мере ребенок ходит туда без особого отвращения (что бывает), да и у родителей никогда не было никаких проблем с учителями (а вот это уже редкость).

Пока в январе после каникул там не завелась «монашка».

Мне не удалось точно узнать, чем именно руководствовалась администрация школы, давшая добро на то, чтобы в младшие классы допустили проповедовать некую благочестивую и активную прихожанку близлежащего храма. Но факт остается фактом: теперь раз в неделю к детям является тетенька в платочке, длинной юбке и при четках и рассказывает про первородный грех, про то, как Бог создал небо и землю, и про то, почему Каин убил Авеля. Заодно она учит детей молиться и правильно креститься («лобик, животик, грудка-грудка»).

— И как Никита к этому относится?

— Никак. Он привык к тому, что в школе им все время странные вещи рассказывают — дроби там, сказуемые всякие, подлежащие… Ты лучше спроси, как к этому отношусь я!

— Да я и так вижу.

— Ты думаешь, что я такая уж атеистка упертая. Да ничуть! У меня, между прочим, третий год на прикроватной тумбочке «Деяния Иуды Фомы» валяются, я их читаю, когда заснуть хочу.

— Исключительно православное чтение, угу.

— Но я физически не могу видеть, как он крестится! Это… это гадко как-то даже! Восьмилетний ребенок рисует у себя на пузике виселицу — это нормально?

— Ну пару тысяч лет считалось, что да.

— Так она уже прошла эта пара тысяч! Нет, я все понимаю — идеология там, традиция, но мне категорически не нравится, когда моему сыну забивают голову всей этой ерундой. Представляешь, их водили в церковь на «экскурсию», блин, и они тамошнему попу руку целовали — это в разгар гриппа-то!

Беда Лены в том, что, будучи дамой 1970 года рождения, она честно проучилась в советской школе, побыла пионеркой и, невзирая на диссидентскую обстановку в семье, успела кое-какие аксиомы почерпнуть. Например, о том, что церковь — это для малахольных старушек, а официально верить в Бога неприлично. То есть взрослому человеку втихаря, наедине с самим собою, еще позволительно искать поддержки и логики в вышних, но уж детей-то нужно растить в здоровой, лишенной мистицизма и страха атмосфере.

— Так откажись от этих занятий. Они же факультативно идут, пусть Никиту с них отпускают, а ты забирай его пораньше.

— Очень хорошо. То есть моего ребенка демонстративно будут удалять с занятий, на которых дружно сидит весь класс и слушает о том, что грешники и некрещеные будут гореть в аду? Я не хочу превращать его в изгоя своими руками.

— Да ладно, наверняка он будет не один. У вас что, в классе мусульман нет? Татарчат каких-нибудь нет, казахов?

— Не знаю, никогда не задумывалась над тем, какой национальности Никитины одноклассники. Сафарова есть девочка. Еврейский мальчик один точно.

— И что он — неужели сидит на этих занятиях?

— Сидит, слушает.

Особенно Лена завелась после того, как Никита доверительно сообщил ей, что если родители завели ребеночка, а сами неженаты, то это большой грех и блуд. После чего логичным образом поинтересовался, венчались ли мама с папой.

Мама с папой, естественно, не только не венчались, но даже и не расписывались, и новоявленная блудница, сорвавшись, позвонила классной руководительнице и наговорила много горячих, но невнятных вещей про свободу совести и светское государство. На что учительница сурово сообщила: родители, не согласные с политикой школы, всегда имеют возможность перевести свое чадо в иное, более подходящее для них учебное заведение. Правда, потом богиня педагогики смягчилась и сказала, что ни к чему так волноваться, бывает, что православие в семью приходит не от родителей, а от детей, и она искренне надеется, что Никитины уроки принесут пользу не только ему, но и душе его мамочки.

Теперь Лена хочет посоветоваться с вами — какую стратегию поведения ей избрать?