Большая жратва: какое место займет гастрономия в современной культуре?
– Как вы относитесь к репе? – вопрошал герой Андрея Тарковского, услышав на вечеринке тост «за картошку». Станет ли современная молодежь, выращенная преимущественно на голландском картофеле, пить за отечественный, сложно сказать, но о репе задуматься точно придется.
Петр Кончаловский. «А. Н. Толстой у меня в гостях». 1941
Константин Богомолов как чувствовал, выбирая «Гаргантюа и Пантагрюэля» для новой постановки. Теперь невозмутимые монологи в исполнении Сергея Епишева будут восприниматься не иначе как манифест:
«Тут подали ужин, для которого, помимо всего прочего, было зажарено шестнадцать быков, три телки, тридцать два бычка, шестьдесят три молочных козленка, девяносто пять баранов, триста молочных поросят под превосходным соусом, двести двадцать куропаток, семьсот бекасов, четыреста луденских и корнуальских каплунов, шесть тысяч цыплят и столько же голубей, шестьсот рябчиков, тысяча четыреста зайцев, триста три дрофы и тысяча семьсот каплунят. Дичины сразу не удалось достать, сколько требовалось; впрочем, настоятель Тюрпенейского аббатства прислал одиннадцать кабанов; сеньор де Гранмон прислал в дар восемнадцать туш красного зверя; сеньор Дезессар прислал сто сорок фазанов, да еще набралось несколько десятков диких голубей, а также речной птицы, чирков, выпей, кроншнепов, ржанок, лесных куропаток, казарок, сукальней, чибисят, турпанов, колпиц, цапель, молодых цаплят, водяных курочек, белых хохлатых цапель, аистов, стрепетов, красноперых фламинго (так называемых феникоптеров), индеек и, сверх того, изрядное количество супов и рагу».
В 1941 году, работая над портретом номенклатурного Алексея Толстого, художник Петр Кончаловский не отказал себе в удовольствии изобразить писателя за накрытым столом. Так натюрморт перетекал в портрет, а кремлевское меню в высокую литературу. Коллега Толстого, драматург Александр Авдеенко вспоминал: «С той минуты, как мы стали гостями чекистов, для нас начался коммунизм. Едим и пьем по потребностям, ни за что не платим. Копченые колбасы. Сыры. Икра. Фрукты. Вина. Шоколад. Коньяк».
А в 1987 году на капустнике студентов Школы-студии МХАТ на сцене Табакерки зрители увидели, а точнее почуяли, невероятное. Так режиссер одного из отрывков, Михаил Ефремов, весьма остро решил сцену застолья в общежитии. Прямо перед носами голодных театралов актеры заносили на сцену не бутафорию, а самую настоящую отварную картошку, пельмени, лук и водку. Незатейливые ароматы вызывали у аудитории непередаваемые эмоции.
Какое место займет гастрономия в современной культуре и когда вчерашние метафоры перейдут в завтрашнее меню? Придется ли готовить мороженое из сирени и суп из топора? Пока запрет не касается алкоголя, рецепты Венечки Ерофеева вспоминать не приходится, но приготовить «Слезу комсомолки» из зубного эликсира и лака для ногтей для русского человека труда не составит.
Что станет блюдом сегодняшнего дня, ароматом эпохи? Может быть, запах капусты, о котором писал Генрих Белль: «Запах капусты запомнился мне еще с интернатских времен. Один из патеров объяснил нам как-то, что капуста считается пищей, обуздывающей чувственность. Самая мысль о том, что мою чувственность или чувственность любого другого человека будут специально обуздывать, кажется мне отвратительной. Как видно, в этих семинариях день и ночь только и думают, что о “вожделении плоти”; где-нибудь на кухне у них, наверное, сидит монашка, которая составляет меню, а после обсуждает его с ректором; оба они усаживаются друг против друга и, старательно избегая в разговоре слова “чувственность”, при каждом записанном на бумажке блюде прикидывают: это блюдо обуздывает чувственность, это – возбуждает».
Не напоминают ли чиновники из Россельхознадзора католических монашек, корпящих над меню?
