Больные люди

Иллюстрация: Надя Косян

Когда моей дочке исполнилось два месяца, она догадалась, что, если потянуть игрушечного кота за веревочку, он смешно взмахнет лапами.

Я тогда подумал, что это случайность, но нет. Она сделала это еще много раз подряд, с выражением делового лукавства на крошечном лице. Тянет за веревку и беззвучно хохочет.

Это был, пожалуй, первый ее неожиданный поступок. Все предыдущие почти буквально укладывались в канву «Большой книги родителей» — на четвертой неделе начинает пропадать рефлекс Моро, на седьмой глаза потихоньку перестают сбиваться в кучу и так далее.

Я уже даже начал беспокоиться. Неужели у нее все будет прямо так, слово в слово, как написано в этой книге — там же до черта всякой неприятной ерунды. И как-то обидно, если неприятная ерун­да в обязательном порядке происходит с твоей дочкой. Даже если это просто колики, например.

Я вообще с подозрением отношусь к научным книгам про людей. Может быть, потому что они так просто и близ­ко подходят к правде жизни. А жизнь, в сущности, та или иная форма ­желу­дочных колик.

Помню, в десятом классе я первый раз серьезно напился коньяком. На следующее утро мне попался в руки учебник ­психиатрии, раздел «Алкоголизм». Я прочитал его и выяснил, что нахожусь на опасной второй стадии этой болезни. Нахожусь после фактически первой рюмки. Особенно меня расстроило выражение «утренний тремор». Оно звучало как приговор. И при этом несомненно было обманом. Разумеется, моя вера в авторитет научных знаний о жизни была надолго подорвана. Не исключено, что напрасно.

Мой папа занимается проблемами подводной акустики и может сделать так, чтобы батискаф не был виден на радаре. Он хотел, чтобы я занялся чем-то подобным, но я поднял его на смех.

В «Большой книге родителей» написано о трудностях взаимопонимания меж­ду отцами и детьми. Все то же самое, что у Тургенева, только гораздо короче. Что-то вроде того: «в какой-то момент вы столкнетесь с тем, что вы с собственным ребенком принадлежите к разным мирам».

Когда мне было пятнадцать лет, я принес домой бобину с череповецким концертом Шевчука и завел ее папе. Папа поморщился и сказал: «По-моему, это поет идиот». Я тогда глубоко оскорбился, но теперь думаю, что отец был, в сущности, прав. Хотя сегодня он слушает новые пластинки Шевчука, а я нет. Видимо, так в том числе сказывается принадлежность к разным мирам, кратко обрисованная в специализированной книжке.

Моя дочка, которой сейчас почти два года, берет в руки папин айфон и отправляет маме эсэмэски макаронического содержания: «мы вдолгпррр» и тому подобные. Я пробую заинтересовать ее плюшевым медвежонком, но ей интереснее с телефоном. «Зачем тебе это, Варва­ра, — в сердцах говорю я ей. — Ведь даже Чичваркин продал этот бизнес». Она смеется в ответ. Мы принадлежим к разным мирам.

Я спросил у своей подруги, воспитавшей взрослого сына, как сохранить лазейки между двумя мирами. Она сказала: «К детям надо относиться как к глубоко больным людям».

При этом ты должен быть не врачом, а соседом по палате. Но чтобы вместе бороться с болезнью роста, надо быть немного, что ли, философом. Как Марк Аврелий — философ и император, который считал, что жизнь — это болезнь духа.

В центре его антиматериалистического учения стоит частичное обладание человеком своим телом, душой и духом, носителем которых является благочестивая, мужественная и руководимая разумом личность — владычица (правда, только над духом), воспитатель чувства долга и обитель испытующей совести. Посредством духа все люди принимают участие в божественном и этим создают идейную общность, преодолевающую все огра­ни­чения. В Марке Аврелии трагически сочетались мужество и разочарованность.

Сын Марка Аврелия — Коммод — в бытность свою римским императором любил выходить на арену в роли гладиатора. Сражался он преимущественно со зверем рыкающим и, бывало, за вечер линчевал до сотни тунисских львов.

Если учитывать, что только по бухгалтерской ведомости (Коммод оформил себе зарплату из гладиаторского фонда) он выходил на арену почти тысячу раз, можно представить, сколько бессловесных тварей император лишил жизни за свою сценическую карьеру. Среди тварей, кстати, были не только свирепые львы, но и почему-то добродушные жирафы. У Коммода на их счет имелось специальное копье с лезвием в виде полумесяца. Им можно было с одного броска перерезать жирафу шею.

Таким образом воплотилось в сыне учение отца о трагическом разуме.

В «Большой книге родителей» в числе прочего написано, что надо хотя бы шесть раз в день обнимать своего ребенка. Не исключено, что этого вообще достаточно. Тогда и других педагогических средств искать не нужно.