Ближе к телу
Моя бабушка Клав Пална всегда появлялась у нас дома внезапно. Еще вечером все было как всегда: вот папин кабинет, вот детская, «котлеты в холодильнике» и «прекратите бегать», а уже утром (почему-то ее поезд, откуда и куда бы она ни ехала, непременно приходил в пять утра) – звон кастрюль, любимый канцерогенный запах вокзальных чебуреков, мокрое чмок-чмок-чмок и тайком, чтобы родители не видели, засунутая в детский кулачок пятирублевка. И – практически сразу – стрекот старинного «Зингера». «Ну мама, зачем же вы шьете, отдохните с дороги», – пытался вмешаться отец, но бабуля была непреклонна: везде, где она появлялась, уже через пару дней весь колхозный рынок говорил только про халаты и рубашки «от бабы Клавы». От прочего байково-ситцевого товара они отличались радикально: банальному гороху бабуля предпочитала экстремальные по тем временам рисунки вроде подсолнухов. Где она находила шедевры недоучек графического факультета текстильного института, теперь уже точно известно одному Богу, да и то по версии евангельских христиан-баптистов.
Бабы-Клавино довольно прибыльное хобби тщательно скрывалось родителями от друзей и знакомых. Нам с братом категорически запрещалось ходить с ней на рынок, но страсть к приключениям и богатству брала свое, а честно заработанные рубли надежно запечатывали мороженым наши ангельские ротики.
Мой первый в жизни настоящий поцелуй: больше всего в этот момент я боялся, что от неумелых, но жарких ласк Люды Андреевой на мне расползется дичайшая оранжевая с трехспальным воротником рубашка а-ля «Самоцветы». Прости меня, Люда, ты ведь не знала, что рубаха («Ну бабуля, ну я опаздыва-а-а-ю!») не имела ни пуговиц, ни даже петель, а была уже на бегу схвачена на живую нитку. Зато и Людиного задумчивого «ничего так рубашечка» я тоже не забуду. Сработало все: и фасон, и расцветочка, и эксклюзив.
Надо сказать, работает до сих пор. В Москве, в Коктебеле и в Ницце, в «Пушкине», в «Петровиче» и в «Маяке» (царствие ему небесное). Действует безотказно, спасибо бабе Клаве, и на сонных фотомоделей, и на, прости господи, педерастов, и на американок в толстых очках с умными надписями на майках. С тех пор как померла баба Клава, я находил замену ее шедеврам в двух местах: в магазинчике для серферов Mambo на Бондай-Бич недалеко от Сиднея и у братанов-негров Алонсо и Джиджи на рынке Клиньянкур в Париже. Лучше рубашек нет в мире! Ни гавайские, ни непальские распашонки с цветками и пузатыми буддами не идут ни в какое сравнение с Mambo! Оторваться невозможно, в Нью-Йорке так и говорят: eye-stopper. Только представьте, на груди (на каждой) – голые тетки нежатся на якорях, как на бицепсах кейптаунских наркодилеров, на рукаве – сердце, пронзенное кинжалом и обвитое ленточкой с «forever», а на спине – гордый парусник с черными парусами несется навстречу случайной любви и счастью. Эту у меня выпросил режиссер Чеважевский, мотивируя своими необъятными размерами. Между прочим, недавно очень удачно женился.
Другую, с красно-зелено-черными розами, я подарил Сереге Воронову из группы Crossroads... Жалко чудовищно.
Еще одна – от негров с парижского рынка, с кадрами из японских порномультиков – осталась где-то в Кудымкаре, как память обо мне и чудном вечере в кафе «Парма»...
Знакомые пытались дарить мне яркие одежки от Paul Smith и Moschino. Довольно красивые, но, как в том анекдоте про поддельные елочные игрушки, радости не приносят.
