Благотворительность

— Зачем придуман этот способ разговора? Зачем рассказывать о больных детях в разговорах со знаменитостями?

— В России отчетливейшим образом отсутствуют моральные авторитеты и публичные интеллектуалы, которые высказываются на общественные темы. Страна, в которой Мария Арбатова — интеллектуал, это страна, которая рухнет. При этом, на мой взгляд, есть огромное количество умных, интеллигентных, морально устойчивых людей, которые вполне могли бы вести важную общественно-интеллектуальную дискуссию. Эта рубрика — в том числе попытка поиска таких авторитетов.

— И как вы их ищете? По каким критериям?

— Интуитивно. Когда я еду куда-нибудь в Хабаровск смотреть на больного ребенка, для меня всякий раз это психотравма. И мне бы хотелось, чтобы кто-то умный и добрый погладил меня по голове, похлопал по плечу и объяснил, как с этим дальше жить — с тем, например, что больной ребенок живет в полуподвальном помещении на 10 тысяч рублей в месяц. Вскрыться же можно. И я ищу такого человека, который мог бы меня поддержать. А на основе истории конкретного ребенка, на которого фонд в данном случае собирает деньги, мы разговариваем с героем об общечеловеческих проблемах — социальных, благотворительных, политических и т.д.

— Вы много лет пишете о больных детях в «Коммерсанте». Зачем вам новый формат?

— Во-первых, благотворительных денег никогда не бывает много. Во-вторых, люди в России не просто не умеют собирать деньги, они даже разговаривать про это не умеют и не задумываются над тем, как правильно заниматься благотворительностью. Есть разные способы понимать, что вокруг тебя существуют несчастные люди и что ты не будешь счастливым, пока эти люди существуют. Благотворительность — это не когда заполошный Панюшкин бегает и орет «дайте денег на детей». Этим можно по-разному заниматься: заполошно, спокойно, разумно, время от времени, для развлечения. Я хочу предложить поговорить об этом.

— Что значит «уметь говорить про благотворительность»?

— Люди имеют миллион способов сообщить о том, что они плохие. Обсудить, какие они плохие, как они ходят по злачным местам и употребляют вредные вещества, как они изменяют любимым, обманывают начальство, подчиненных, клиентов, государство — все это они могут обсуждать бесконечно. Люди не имеют способов рассказать о том, какие они хорошие. Человек стыдится своих добрых дел. И нужно учиться сообщать друг другу о хороших поступках.

— А есть способ говорить про больных детей так, чтобы у аудитории не возникало чувства вины и при этом сохранить эффективность благотворительности?

— Как пел Борис Гребенщиков: «У черных есть чувство ритма, у белых — чувство вины». Чувство вины — это чувство, которое человек имеет по определению. Акулы имеют несколько рядов зубов, паук имеет 8 ног, а человек имеет чувство вины. Если у человека его нет, он говно какое-то, а не человек. То, как я пишу про детей в «Коммерсанте» — это сильная манипуляция чувством вины. То, как я хочу писать про них в БГ — это манипуляция-лайт. Но эффективность благотворительных колонок измеряется не только в деньгах, которые они собирают на конкретных детей, можно также оценивать, насколько эта деятельность смягчает нравы. У кого-то она может вызывать сопротивление, вроде «какого черта я должен испытывать чувство вины?!». Да потому что чувство вины — это то, что ты есть.

Интервью с Григорием Чхартишвили (Борисом Акуниным)