Биполярное расстройство

Иллюстрации: Петр Уманский

Лев Рубинштейн: За подотчетный период много чего разного случилось. Я пробыл два дня в прекрасном городе Киеве. Там, помимо всего прочего, меня поразили абсолютно человеческие физиономии милиционеров. По контрасту, разумеется.

Кое-что произошло и в стране.

Какая-то движуха происходит в так называемых творческих союзах. То отдельно взятые архитекторы, то отдельно взятые композиторы выступают с открытыми заявлениями о том, что, если их будут без них женить, то есть оптом записывать в путинский «Народный фронт», они покинут свои союзы. Союз архитекторов, кстати, общим своим собранием от этого фронта отбился.

Или вот, например, Прохорова сделали (не говорить же, что избрали!) начальником Оппо­зиции Его Превосходительства. Не знаю, как у тебя, а у меня такая «политическая жизнь» ничего, кроме повышения кислотности, в организме не вызывает.

Вот только я написал эти слова, как тут же, прямо вот сию секунду, получил по почте от своего приятеля плакат, выполненный художником Добровинским. На плакате красуется физиономия Прохорова, а внизу зажигательные слова: «Голосуйте за Бравое Тело».

Как тебе все эти «бравые тела»?

Григорий Чхартишвили: Нормальные тела. А чего ты ждал? Что Прохоров на броневик полезет? Ну появился при администрации президента или Белом доме «либеральный» филиал — и ладно. Мы с тобой в него не пойдем, но я за них, может, даже проголосую. Так уж, из уважения к призыву Навального идти на выборы и голосовать за кого угодно, кроме «Единой России». А впрочем, как ты помнишь, ленинградская гэбуха тоже в свое время рок-клуб скреативила, чтоб стоять у руля молодежных настроений, — да с переменой ветра кораблик поплыл в другую сторону. Поглядим, куда со временем выплывет эта «Партия умеренного прогресса в рамках законности» (© Ярослав Гашек).

Ладно. Прохоровский «проект», по-моему, событие малосущественное, тратить на его обсуждение наше с тобой время неохота. Я хочу вернуться к теме нашего прежнего разговора: про две России и про «правильный патриотизм».

Россий и в самом деле две, они уже двести лет между собою воюют, и примирение невозможно. Пора оставить всякие иллюзии на этот счет. Никогда Бенкендорф не обнимется с Чаадаевым, Бердяев не подружится с охранкой, а Сахаров не договорится с Андроповым. Пришло время сказать себе: есть Мы, и есть Они. У каждой стороны свое представление о правде, об этике и эстетике — вообще о жизни. Эти люди относятся к нам как к врагам. Давайте же и мы будем относиться к ним так же. Сейчас они захватили — без выборов, без общественного согласия — власть в нашей стране. И добром ее не отдадут, даже не поделятся, будут лишь неуклюже вколачивать клинья в наши ряды. Но власть эта непрочна, потому что она по своей природе шкурная и быстро прогнивает сверху донизу. Если она удерживается на плаву, то лишь из-за того, что наше с тобою сословие плохо исполняет свою прямую задачу.

Л.Р.: Что значит «пришло время сказать себе»? Это вре­мя пришло давно, и я давно знаю про «нас» и про «них». С давних советских годов еще. Насчет же «нашего сословия» и его задач — то в чем же, по-твоему, эти задачи состоят?

Г.Ч.: «Сказать» для нашего с тобою сословия означает «сделать», поскольку наше дело и есть слово. В част­ности, нам пора перестать морщить нос на слово «патриотизм», с которого началась эта дискуссия. Нужно наполнить его нашим содержанием. Раз существует две несовместимые России, то и патриотизма пусть будет два. Нам следует обозначить, какую именно Россию мы любим, а какую ненавидим; что именно нам в ней дорого, а что отвратительно; кто наши герои — а кто антигерои. Мы должны ясно понимать, что помимо двух издавна противоборствующих российских сил, которые твердо знают, чего они хотят и чего не хотят, есть еще собственно страна, большая часть населения которой живет обычной повседневной жизнью, готовая слушать и нас, и их — чтобы сделать выбор. В разные моменты истории этот выбор бывал разным. Вот это и есть поле нашей битвы. Причем если главное оружие наших оппонентов-арестократов — это тюрьма да сума, то наше оружие — Слово. И если им правильно пользоваться, то поглядим, кто кого.

Конечно, кроме слова хорошо бы еще — тем нашим ­единомышленникам, кто идет в общественно-политическую деятельность, — давать пример достойного поведения, что, увы, бывает далеко не всегда. Пускай те воруют, брешут, бл…дуют, пилят, откатывают и крышуют, а эти должны вести себя так, как пристало порядочным людям.

Вот такая мне видится программа. Скажешь, маниловщина?

Л.Р.: Да нет, в общем. Не то чтобы маниловщина. Все вроде бы правильно и даже вполне бесспорно. Ну не считая некоторой декларативности. Впрочем, это дело персонального вкуса и личного социально-культурного тем­перамента.

Кстати, о вкусе и персональном темпераменте. Мы ведь без этого — никуда. Мы ведь и распознаем друг друга именно на этом уровне. И не только на уровне слов и фраз. Но и на уровне интонаций. У меня тот, кто говорит «правильные» вещи, но говорит их, условно говоря, перевирая ноты, не вызывает и не может вызвать доверия. Я уверен, что это свойственно и тебе, и многим из «нас». Это и наша сила, и наша слабость. Впрочем, ладно, об этом можно говорить бесконечно, что мы, кстати, и делаем.

А насчет давать пример достойного поведения, тут ты прав, конечно. Да только к кому этот призыв обращен? Мы (ты, я, все наши близкие и не близкие друзья) очень даже стараемся на этом поприще, и у некоторых даже более или менее получается. А вот кто из нас готов идти в упомянутую тобой «общественно-политическую деятельность», кто готов добровольно отказаться от выстраданного и взлелеянного статуса частного человека, кто готов понизить градус собственных представлений о вкусе и стиле ради «общественно-политической деятельности», вот в чем серьезный вопрос. И не надо только говорить, что все это можно сочетать и совмещать. Не поверю.

А вот слова «патриотизм», дорогой Гриша, я все-таки, с твоего позволения, употреблять в сколько-нибудь позитивных значениях все равно не буду. Извини.

«Гражданская позиция» — да. «Гражданская активность» — да.

Ведь граждан, согласись, в нашей стране, учитывая всю ее историю, исчезающе мало. Хотя все они так или иначе на виду и на слуху. Именно поэтому разговоры о гражданской позиции, или тем более о гражданском обществе, всегда инстинктивно враждебны «им». Поэтому «они» всех тех, кто позиционирует себя именно как граждан, а не как подданных, рефлекторно считают врагами.

Впрочем, мы опять о терминах, а не о сути дела. Хотя, может быть, точность дефиниций и есть то главное, что нам досталось?

Г.Ч.: М-м-м. Не соглашусь, пожалуй. Думаю, главное, что нам «досталось», — это все-таки эстафета от наших людей из предыдущих времен. И ощущение, что средства важнее цели. Насчет исчезающе малочисленных граждан тоже не согласен. По-моему, их понемногу становится все больше. Прибывающе много. Хотя процесс, разумеется, небыстрый.

Но не хватит ли умственных разговоров? Вот давай я тебе напоследок сложную шараду загадаю. В стихах, поскольку ты поэт.

Слог первый стек из-под чалмы,

Второй — ступенька звукоряда,

Потом «отрада» минус «рада»,

А вместе — тот, кем станем мы.

Разгадал?

Л.Р.: Разгадал, но не скажу. Да и говорил же я тебе уже многократно, что не люблю я это слово. Не люблю, и все! Даже если оно написано с двумя ошибками, что, конечно же, его несколько очеловечивает. До встречи.