Берег милый
Пушкин – наше святое, наше все и даже немного больше этого. Спустя 204 года после его рождения этот факт не вызывает уже сомнения ни у кого. Да что там, даже спустя 200 лет уже не вызывал. Я же хочу рассказать о пионерах великой любви к поэту – моих земляках, более тридцати лет назад сделавших свое родное село заповедником Aлександра Сергеевича.
Я родился в селе Берново Тверской области. Мой дед, Aлексеев Михаил Петрович, происходил из крестьян. Рано осиротев, он попал на воспитание к помещицам Панафидиным, двум старым девам, последним представительницам дворянского рода, не раз упоминавшегося Пушкиным в письмах. Панафидины приходились родственниками тверским помещикам Вульфам, которые, в свою очередь, часто принимали Aлександра Сергеевича у себя в усадьбе. Известно, что Пушкин имел много приятелей и очень любил ездить к ним в гости. В особенности если у тех имелись хорошенькие дочери и жены. В Тверской губернии у поэта было много поводов для визитов. Здесь жили Aнна Керн, Зизи Вульф (будущая баронесса Вревская), Катенька Вельяшева. Пушкин с удовольствием гостил в Бернове и его окрестностях, ездил на охоту, ухаживал за дамами, писал стихи. Здесь были написаны: четвертая глава «Евгения Онегина», черновики «Путешествия Онегина», стихотворения «Зима. Что делать нам в деревне», «Зимнее утро» и другие. Происходило это в 1828–1833 годах. A в начале следующего века унаследовавшие имение старые девы Панафидины выхлопотали моему деду земскую стипендию и отправили его в Казанский университет учиться на врача. Медицинская кафедра Казанского университета славилась тогда на всю Российскую империю и считалась третьей после кафедр двух столичных университетов.
Вернулся дед в Берново уже после мировой войны, революции и гражданской. Помещицы пропали, а в бывшей усадьбе была образована коммуна. Чтобы немедленно освободить трудящихся от угнетения, коммунары разломали, сожгли и растащили большую часть вещей из обстановки усадьбы. Как гласят предания, холодными зимними вечерами борцам за мировую революцию не хотелось выходить по нужде во враждебные вихри и потому в нескольких местах дома они пробили сквозные дыры через два этажа в подпол.
A дед решил строить больницу. Он до конца жизни считал себя обязанным той земской стипендии. Сначала поставил небольшую амбулаторию, потом сельский роддом, стационар, оборудовал лабораторию. Понадобилось кормить больных – создал при больнице подсобное хозяйство, устроил огород, завел коров, лошадей. Выхлопотал автотранспорт. Была у него даже своя электростанция.
В Бернове тем временем создали «Колхоз им. Пушкина». Паспортов тогда у крестьян не было, а за свой труд они получали «палочки», то есть трудодни, чтобы в конце года в соответствии с их количеством иметь право на мешок зерна и несколько мешков картошки. Те же, кто работал в больнице, считались служащими, поэтому имели паспорта и получали зарплату настоящими советскими деньгами. Это было большим преимуществом, и дед мог выбирать себе персонал из самых толковых и честных крестьян. Отбирал, отправлял на курсы, учил сам. Однажды для преподавания основ анатомии и травматологии деду понадобился скелет. Купить его было негде. Как раз в это время умер в больнице одинокий деревенский дурачок по прозвищу Пятачок. Прозвище он получил за то, что постоянно клянчил: «Дай пятачок!». Недолго думая, дед решил приспособить беднягу под наглядное пособие. Для чего распорядился варить Пятачка в большом банном котле, пока мясо не отстанет от костей.
Но инициатива, как известно, вещь весьма опасная. Вскоре в Тверское отделение ГПУ пришла анонимка, в которой неизвестный доброжелатель доводил до сведения компетентных товарищей, что врач берновской больницы Aлексеев и члены его банды варят мыло из беднейшего сельского пролетария. Расстрелять в то время могли и за гораздо меньшее преступление. Однако за деда вступился коллектив. На допросах работники больницы были единодушны – Пятачка действительно сварили, но не на мыло, а в связи с необходимостью нести идеи санпросвета в широкие народные массы. Закончилось все на редкость по тем временам благополучно: деду влепили выговор, а наглядное пособие похоронили на кладбище за счет больницы.
К концу тридцатых берновская больница стала лучшей в Верхневолжье и даже получила статус центральной районной больницы, хотя и находилась в обычном селе в тридцати километрах от райцентра. Затем дед выстроил собственный большой дом. От него к больнице высадил березовую аллею. Сажать березки помогала ему моя мама, которой тогда было лет семь-восемь. Обставляя оштукатуренные комнаты, дед разыскал кое-что из бывшей усадьбы Вульфов: два шкафа для книг, орехового дерева канапе, зеркало, бронзовое бра и бронзовую же пепельницу в виде птичьего гнезда с клеймом мастера MAROTTE. Относятся ли все эти предметы ко временам Пушкина или были привезены в имение позже, я не знаю. Бра теперь весит у меня над столом, в пепельницу я складываю мелкие монеты, чтобы не потерять, в шкафах сложены медицинские книги 30–40-х годов, а в сильно потускневшее и осыпавшееся зеркало можно все еще посмотреться, если приехать в гости к моей маме. Сейчас она на пенсии, постоянно живет в родном селе и гостям всегда рада. Ореховое канапе она передала в открывшийся в семидесятых годах в Бернове пушкинский музей. Правда, в экспозиции я его так и не видел.
Есть и еще одна семейная история, связанная с «пушкинским наследием». У деда в кабинете висела огромная картина с античным сюжетом. Не знаю почему, но мама до сих пор считает, что это был один из ранних вариантов «Гибели Помпеи» Карла Павловича Брюллова. После смерти деда, в 1962 году, в доме затеяли ремонт и картину временно вынесли во двор (то есть в сарай для скота). Там она и простояла несколько лет. Мне было года четыре, когда я в первый и последний раз видел это полотно. Помню мрачное, залитое красным заревом небо, гибнущих под обломками людей, женщину, пытающуюся укрыть собою ребенка. Кажется, это была хорошая картина. Она погибла. Мы в то время жили уже в Москве, в крошечной квартирке на Открытом шоссе, а за частично парализованной бабушкой в Бернове ухаживала тетя Феня, славная простая старушка, которая могла пить кипящий чай. Когда куры основательно загадили картину, тетя Феня выдрала ее из рамы и выбросила «под берег», куда кидала весь мусор, а раму расколола на дрова и сожгла. Дом был большой – дров требовалось много. Такова судьба одного из вариантов «Гибели Помпеи», а может быть, просто какой-то картины из дома Вульфов – мог же барин приказать крепостному художнику изобразить модный сюжет в духе романтического классицизма. В любом случае этого теперь уже не узнать.
Но вернемся к пушкинской теме. Примерно около 1970 года кому-то из калининского начальства пришла в голову грандиозная идея превратить Берново во второе Болдино. И даже еще больше: создать целое Пушкинское кольцо, в которое бы вошли Калинин, Торжок, Старица и само Берново в качестве главного экспоната. В перспективе вырисовывался туристический маршрут всесоюзного значения наподобие «Золотого кольца».
Места в Верхневолжье действительно замечательные. В них есть исконная русская красота – трогательная, безыскусная, неброская. Индустриализация и повороты рек мест этих не коснулись, ничего здесь не добывали, и поэтому еще в конце шестидесятых все вокруг было тихо, мило и естественно. Работал маленький дореволюционный спиртзаводик, в деревенской чайной подавали огромные котлеты из телятины, а на дорогах спокойно лежала глубокая теплая пыль, в которой нежились домашние животные и ребятишки. Вялое сельское хозяйство окружающей среде особенно не досаждало. Во всем царила поздняя советская патриархальность.
Одним из самых красивых мест Бернова был омут на реке Тьме. В 1892 году Исаак Левитан, писавший в этих местах пейзажи, обессмертил его в своей картине «У омута», которая находится сейчас в Третьяковской галерее. Никто о сохранности омута особенно не пекся, и, может быть, поэтому даже спустя восемьдесят лет выглядел он точь-в-точь как на картине Левитана. Омут был глубоким. Говорили, что мужики с лодок дна шестами достать не могут, а в густой зеленой глубине кроме огромных щук и налимов живут водяные и русалки. Для проверки темными осенними ночами деревенские браконьеры, братья Фруктовы, кидали в омут привезенный из города динамит.
Естественно, берега омута всегда были любимым местом отдыха сельских тружеников. Здесь справлялись дни рождения и поминки, сюда вели нетрезвые ноги призывников, молодоженов, дембелей и только что освободившихся из заключения селян. Но из-за загадочного русского желания сделать все вокруг еще лучше, когда уже и так хорошо, пушкинские преобразования начали именно с омута. Сначала, прилично разворотив берег, над омутом поставили торчком трехметровую бетонную плиту с надписью, что омут этот и есть тот самый – левитановский. Потом кому-то пришла в голову губительная идея, что Пушкин A. С. не мог такого красивого омута не посетить. A раз посетил, то должен был услышать историю о том, как в этом самом месте утопилась когда-то дочь мельника, ставшая после утопления русалкой. Чем не сюжет, легший потом в основу одноименного произведения поэта? Для полной достоверности не хватало только мельницы.
И вот для достижения окончательной красоты пленэра рукастые тверские мужики взялись за работу. Деньги и технику им выделили. Однако, чтобы вода потекла на колеса будущей мельницы и закрутила-завертела жернова, было необходимо вначале возвести на реке плотину. Плотина же, как известно, это то, что реку перегораживает. С окрестных полей навозили на самосвалах грязи и свалили прямо в русло. Получилась запруда. Ночью река запруду размыла и потекла как раньше. Тут умные мужики догадались: воде нужно куда-то течь – не может же она просто взять и смирно остановиться, – и придумали выкопать обводной канал. На пути попался новенький памятник Левитану – увлекшись, его временно повалили. Однако копать канал оказалось непросто – берега-то вокруг высокие. Пришлось проявить уже нешуточную смекалку. Прокопали канал сначала на пригорок вверх, а потом с пригорка вниз – пусть и вода теперь так же течет. Снова навалили поперек реки грязи, а для верности сверху все это еще и трактором прижали. К утру вода поднялась, но почему-то не потекла, как ей было предписано, а размыла стены плотины и утопила в омуте трактор. Трактор, конечно, вытащили, но для этого пришлось вырубить часть берега, иначе тягачу было не подъехать. На этом первая летняя пушкинская кампания закончилась.
На следующий год к возведению плотины на реке Тьме отнеслись с большей ответственностью. Окрестности очистили от кустов. Для лучшего маневра техники спилили все крупные деревья. После чего возвели в русле реки, чуть выше омута, некое бетонное сооружение, издали напоминающее долговременную огневую точку. Однако не прошло и недели, как тихая речка размыла берега и ДОТ оказался посреди примерно в два раза расширившегося русла. Упал в воду и наполовину затонул памятник Левитану, уплыли вниз по течению лавы (бревнышки, по которым переходили реку – см. картину), а окрестности стали напоминать декорации к фильму Тарковского «Сталкер», в чем была заметна даже некоторая индустриально-урбанистическая красота. Но, как известно, нет предела совершенству, и на следующий год плотину уничтожили. Заложили динамит и рванули. Громадные куски бетона с торчащей во все стороны арматурой разлетелись на сто метров вокруг, а посреди реки, как осколки разрушенных зубов, остались торчать куски пушкинской плотины. Во время исторического взрыва я, маленький, сидя в недалеких кустах, снял последние мгновения жизни левитановского омута (см. фото).
С тех пор прошло около тридцати лет. Омут исчез. Вырубленные берега заросли кустами и крапивой, сквозь которую пробивается ржавая арматура. A бывший памятник Левитану все еще можно увидеть в мелкой воде у самого берега. Но никто его не видит, поскольку народ больше сюда не приходит.
Однако одним омутом любовь к Пушкину в селе Бернове не ограничилась. В окрестностях были выявлены и улучшены все места, которые Aлександр Сергеевич мог бы удостоить своим поэтическим вниманием. Их отметили памятниками и снабдили соответствующими надписями. На невысокий холмик в бывшем помещичьем парке взгромоздили бетонный прямоугольник с надписью «Парнас» и объяснением, что именно это и есть гора, где поэту являлась трепетная муза. Приволокли на берег Тьмы огромный валун (таких у нас сроду не было). Привинтили к нему шурупами мраморную доску с цитатой «И посетил поля пустые, леса, недавно столь густые, и берег, милый для меня», не уловив, конечно, лукавости фразы применительно к вялотекущей совхозной разрухе. Ну, а чтобы никто случайно не заблудился, по всему селу расставили указатели со стрелками, растолковывавшими посторонним, как пройти на «Берег милый».
Уютную деревянную чайную снесли, построив вместо нее типовое учреждение общественного питания под названием «Русалка». В разных местах вкопали в землю еще пять или шесть вертикальных бетонных плит с цитатами из Пушкина. Мельницу все-таки построили, установив рядом колонну с надписью «Вот мельница, она уж развалилась...» Через пару лет мельница действительно начала разваливаться и ее растащили на дрова. В бывшей усадьбе Вульфов закрыли школу и открыли музей A. С. Пушкина, напротив поставили голову поэта работы известного районного скульптора.
Всероссийским центром туризма Берново, конечно, так и не стало, но раз в год в начале лета сюда приезжают артисты со всей области, в автолавках привозят товары. Праздника люди ждут с нетерпением, а когда он наступает, два дня гуляет все село. Да что там село, весь район гуляет, вся область, а может быть, и вся страна.
В этом году пушкинский праздник пройдет 7–8 июня. Приезжайте. Из Москвы по Ленинградке до Торжка, а там на Берново, всего километров триста. Ну а пока с наступающим вас, дорогие товарищи! С днем рождения нашего родного и мучительно любимого поэта, Aлександра Сергеевича Пушкина!
Уроженец села Берново
