Беглец

Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева

Благодаря истории с олимпийским огнем, который тушили, тушили, но так и не потушили, о нарушении прав человека в Китае теперь знают все. По всему миру проводятся демонстрации в защиту Тибета. Но способны ли эти акции действительно помочь Тибету и пострадавшим от произвола китайских властей? Я всегда придерживался древней максимы, что спасший одну душу спас все человечество. Такая возможность представилась мне 6 лет назад.

Наше знакомство с Ван Сюэ Мином состоялось на следующий день после того, как один мой приятель позвонил мне и спросил: «Хочешь заработать?» Я должен был приехать в Москву, чтобы переводить с китайского в офисе Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ), куда Ван Сюэ Мин обратился с просьбой о предоставлении политического убежища в США.

— Ладно, — думал я, — если что не пойму, сошлюсь на то, что китаец говорит на незнакомом мне диалекте. Китайский я учил еще в школе и хорошенько его подзабыл, хотя мурыжили нас добрый десяток лет.

К моему удовольствию, китаец оказался обалденный: я понимал каждое его слово. На взаимность я, увы, не рассчитывал. Но очень быстро Ван осознал, что от меня зависит его судьба, и потому стал делать вид, что понял меня, даже если и в самом деле не мог разобрать ни одного слова в моем мяуканье.

Жил-был в провинциальном китайском городе Сучжоу простой художник-самоучка Ван Сюэ Мин. И была у него маленькая слабость: он интересовался политикой. И дошел он до того, что стал слушать вражеский голос «Дойче Велле». Но немецкого он не знал, поэтому ему пришлось изучать его с помощью радиоуроков для китайцев на той же вражеской волне. И выучил-таки. Знал, как сказать «Guten Tag», «Auf Wiedersehen». Как оказалось, вполне достаточно, чтобы слушать новости.

А тут как назло произошли студенческие волнения и трагические события на площади Тяньаньмэнь. Никто из соседей не ожидал от чудаковатого художника Вана, рисовавшего голых крестьянок и платившего им 6 юаней за сеанс, такого необдуманного поступка. Отбросив прочь кисть, он оторвал от двери парадной ящик для писем, нацепил его на шею и пошел на центральную площадь своего родного города — собирать пожертвования для голодавших в знак протеста студентов.

Через 20 минут товарищ Ван оказался в кутузке. Суд недолго колебался, и провокатора засадили в тюрьму на 4 года. Китайские крестьянки надолго лишились дополнительного заработка.

В тюрьме Ван много читал и понял, что его призвание — кино. Покинув тюрьму, Ван поступил в Пекинский институт кинематографии на заочное отделение и все так же продолжал рисовать голых крестьянок.

Ван женился, у него родился сын. Но вскоре он опять проявил свою антинародную сущность и был задержан китайскими полицейскими при попытке проникнуть в посольство США с каким-то письмом. В этом письме, переведенном его сообщником на ломаный английский, Ван просил предоставить ему политическое убежище в США.

На этот раз Вану повезло больше. Его всего лишь отправили на перевоспитание на завод, находившийся поблизости от его дома. О заочной учебе в Пекине пришлось забыть. Но Ван не отчаивался. «Ничего, — думал он, — мне еще нет сорока пяти. Вся жизнь еще впереди». Слава богу, что никто не запретил ему рисовать крестьянок.

Как только появилась возможность, Ван улизнул в Пекин, сел на поезд и, съежившись на верхней полке, поехал в Москву в надежде попасть в посольство США в России. Но к посольству его даже близко не подпустили бдительные милиционеры, и Ван отправился в УВКБ.

Как ни старались мы с Ваном, бедному художнику отказали в праве на убежище. Он погоревал денек и поехал обратно в Китай.

На следующий год мне звонят из УВКБ: «Ваш китаец опять приехал. Мы предлагали ему нашего переводчика, но он ни с кем, кроме вас, не хочет работать».

Делать нечего. Помчался в Москву. Надо было спешить. Мой китаец не знал ни слова по-русски или хотя бы по-английски. С таким багажом знаний в Москве очень легко стать инвалидом.

Ван встретил меня в той же рубашке и тех же трениках, что и год назад. Немного поправился. Мне пришлось заново переводить рассказ о его приключениях. Но ничего не помогло. Опять отказ.

— Слушай, Ван, а почему бы тебе не попытаться получить убежище не в Штатах, а в России? — спросил я Вана.

— Не могу. У вас холодная зима и злые полицейские.

Ван рассказал, что едва он вышел из поезда, как к нему подкатил милиционер в форме. Быстро догадавшись, что Ван не говорит по-русски, тот стал обыскивать художника.

— Он искал деньги, — с гордостью сказал Ван, — но так и не нашел их.

— Где же ты их спрятал, чудак? — спросил я.

Ван рассмеялся, молча снял свои поношенные кроссовки, потом столь же методично 100 лет не стираные носки и торжественно извлек две бумажки по 50 долларов.

— Это все, что у меня есть.

На следующий день Ван уехал в Пекин, поклявшись больше никогда не приезжать в Россию.

— Все-таки у меня там семья, — зевая сказал он на прощание.

Я помахал ему вослед и с грустью подумал: если отсидевший 4 года в китайской тюрьме и прошедший перевоспитание на заводе художник Ван так боится наших милиционеров, то, наверное, не так уж у них там, в Китае, все плохо.