Азер Мурсалиев

— В интернете уже полно версий по пово­ду того, почему в «Коммерсанте» сменил­ся главный редактор. А мне вот, наоборот, интересно: зачем это вам вообще ­нужно? Вы были заместителем, делали себе газету, не должны были ходить в Кремль, решать проблемы, искать компромиссы. Эта должность, она не содержательно, а как-то политически меняет вашу роль. Зачем вам это?

— Интересно. Если я пойму, что это мешает мне и делает мою жизнь более скуч­ной, я уйду.

— А что интересного в том, чтобы делать газету, которую вы и так делали и в которой такой жесткий формат. То есть какие тут вообще возможности для того, чтобы сделать что-то свое?

— Возможности — это не про этот год. В этом году придется просто сохраниться, удержать некие позиции. Но вот если бы мы абстрагировались от текущей ситуации, я думаю, что у «Коммерсанта» гораздо больший потенциал. Я думаю, что мы стремились к содержательному лидерству в России, хотя могли бы стремиться к такому лидерству в мире. Но сейчас кризис. Сейчас придется всем меняться. Мы живем уже в другой стране.

— Но мы это еще не очень замечаем.

— Некоторые люди в середине 90-х считали, что живут в Советском Союзе.

— И что это значит? Что это за страна?

— Если б я знал.

— То есть вы становитесь главным редактором главной новостной газеты в новой какой-то стране, о которой вы еще не очень понимаете, что это за страна.

— Да. Но мне интересно, что это за страна.

— Ну вы хоть понимаете, чего у этой новой страны уж точно нет от старой?

— Возможности защитить российских граждан в какой-нибудь очередной Южной Осетии. Это уже менее амбициозная страна. Кризис сбил амбиции у всех во всем мире. Гонор может оставаться, а вот амбиции — нет.

— Еще что?

— Я так полагаю, что нет той оппозиции, которая была в прошлом году, но появляется другая. Совершенно другая. В этом плане очень симптоматичны были выступления против повышения автомобильных пошлин во Владивостоке.

— Вы говорите о гражданском обществе?

— Я понимаю, что это еще не гражданское общество. Но некие элементы могут возникнуть. Это довольно состоятельные, активные люди, которые не мирились с тем, что выпало на долю. Они хотят всегда что-то изменить и сделать лучше. Они торговали машинами, на чем-то зарабатывали. Сейчас они понимают, что их этого лишают. Неизбежно должно будет поменяться соотношение федеральных центров и региональной власти, потому что нынешняя конструкция совершенно не приспособлена к социальному кризису. Люди, которые остались без работы, обвешаны кредитами, с ними надо будет что-то делать, придумывать, как им выжить. Нет такого количества денег, ­чтобы просто эти проблемы заткнуть.

— А кто будет это придумывать?

— Либо власть, либо ее оппоненты. Кто-то должен придумать.

— А человек изменится здесь?

— Средний российский? Наверное.

— И кем он станет из потребителя?

— Для начала добытчиком.

— А журналистика изменится, если изменится все?

— Конечно.

— Какая она будет? Какой-то новый способ подачи, добычи информации?

— Я не исключаю этого. В годы последнего советского кризиса неожиданно оказалась востребованной ярко выраженная авторская журналистика. И была такая газета —«Московские ­но­вости», — которая была построена ­ис­ключительно на этом. Яркие имена. И ею зачитывались.

— Ну тогда неожиданно выяснилось, что людям все интересно. А сейчас есть ощущение, что люди ничего не хотят. Даже про свободу слова смешно говорить. Очень много информации есть. Про ­Ходорков­ского говорили много и громко — это ничего не изменило. Что теперь будет читателю интересно?

— Сейчас будет интересно узнать, как выжить.

— Какие еще истории про новую страну?

— Мне кажется, какие-нибудь весенние выборы. Не важно чего и кого. Муниципальные, областные, думские — не важно.

— Люди проснутся?

— Начнут.

— А еще что?

— Региональные противоречия между партиями власти. Их две сейчас: «Еди­ная Россия» и «Справедливая Россия». В Москве-то все понятно, а в регионах вторая партия власти — это, как правило, конкуренты той части элиты, которая уже угнездилась в партии власти и заняла командные высоты. Эти амбициозные люди чуть понеудачливей. Собственно, Борис Николаевич Ельцин был оттуда.

— То есть оттуда кто-то может появиться?

— Может, да. Может — я не говорю, что появится.

— Расстрел адвоката Маркелова и журналистки Бабуровой — что это за история? Это старая страна или новая?

— История ужасная, чудовищная. Принципиально новое — как это было: средь бела дня, в центре столицы, демонстративно. Это скорее акт устрашения, а не мести. Возможно, адресовалось это какой-то конкретной группе людей — властям или единомышленникам, соратникам покойного. Однако фактически ударило по обществу в целом.