Авокадо по-тринидадски
Путешествие должно было занять всего-то два дня, да и само поручение было пустяковым: из Каракаса добраться до столицы Гайаны, разыскать там русских акробатов, брошенных импресарио-аферистом без обратных билетов и с невыплаченной зарплатой и подписать с ними контракт. Мой шеф, владелец нескольких передвижных цирков, сеньор Мартин Фуэнтес Гаска, охотно помогал облапошенным русским артистам. В крохотную банановую Гайану самолеты из Венесуэлы летали транзитом через Тринидад и Тобаго и только по ночам. Поэтому в душном, без единого кондиционера, маленьком аэропорту Порта-оф-Спейна организму хотелось лишь одного - прикорнуть на зеленой травке под развесистым баобабом, на что имелось 90 транзитных минут.
От травки-муравки меня отделял пограничный контроль, и я протянула индусу в чалме свой паспорт. Он уже занес было над ним руку с печатью, но вдруг призадумался, достал засаленную книжицу и, шлепая губами, стал ее листать. Ага, что-то нашел, нахмурился и махнул рукой в сторону. Понятно, наткнулся на колумбийскую визу и решил, что я наркокурьерша, сейчас будут обыскивать, уроды. От духоты даже злилось как-то лениво. Но обыскивать меня не стали, а повели в кабинет к начальнику, которого явно пришлось будить. Раздраженный, тщедушный, как недоедающий подросток, он достал инструкцию и, зевая во весь свой лиловый рот, стал мне ее зачитывать. Так я узнала, что россияне в отличие от остальных граждан мирового сообщества на особом счету. Даже транзитная виза выдается нам исключительно с ведома тринидадского МИДа, который три месяца может провести в раздумьях, пускать нас на свою землю или не пускать.
Не подозревая, что приговор мне уже вынесен (окончательная и безоговорочная депортация), я обратилась к разуму начальника (вам же надо побыстрее меня выдворить!) и объяснила, что самолет на Каракас будет только утром, зато в Джорджтаун я смогу улететь через полтора часа. Командир покачал головой. И тут я поняла, что попала. В ушах зазвучал голос шефа. Чистокровный латинский мачо, сильно смахивающий на Панчо Вилью, был уверен: умная женщина -такой же феномен, как непьющий русский артист. Поэтому он любил повторять, что бабы хорошо справляются лишь со своими природными функциями и только особо сообразительным можно поручить еще продажу попкорна. Похоже, я подтверждала его тезис. Надо было срочно что-то придумать. Воображение забило крылами, и я, проглатывая слова в состоянии сильного душевного волнения, на одном дыхании выдала: "У меня муж воздушный акробат, цирковой артист. Понимаете, сегодня вечером, исполняя уникальный трюк, он упал прямо из-под купола цирка и разбился. Сейчас в больнице, лежит в коме. Я еду к нему". В глазах у тринидадца - скука и пустота.
И тут безудержная жалость к себе охватила меня. Ну почему я должна заочно доказывать шефу, что не так уж и нелепы мои притязания на интеллект? Зачем трясусь в душевной ламбаде перед каким-то плюгавым дядькой, теряю драгоценное время, когда вдали от родины, от семьи умирает дорогой мне человек? Я так ясно представила своего мужа, брошенного на пол в коридоре больницы-развалюхи, среди негритянок с золотушными детьми, что, прямо по Пушкину, залилась над вымыслом горючими слезами. Дядька испугался и налил мне воды. Стуча по стакану зубами, я причитала: "Быть может, не сегодня-завтра супруг мой умрет, а перед смертью будет отчаянно искать меня глазами, чтобы проститься, чтобы сказать, как он любит меня и троих наших детей..." И тут он сжалился надо мной и успокоил: "Не переживайте, не будет и не скажет: он же в коме!" A потом дал понять, что разговор закончен.
Негритянки-полицейские повели меня в свою каптерку, где в огороженном плексигласом с двух сторон углу я должна была дожидаться самолета на Каракас. Между тем слух об убитой горем русской пошел гулять среди персонала аэропорта. В каптерку то и дело заглядывали посторонние, а самые любопытные подходили и недоверчиво спрашивали, действительно ли я прилетела в их гостеприимную страну из России. На рассвете одна из моих конвоирш откуда-то принесла авокадо и стала его кулинарно обрабатывать. Я не без интереса наблюдала за ее действиями. Спелый плод авокадо, на ощупь одновременно и мягкий, и упругий, она разрезала вдоль. Косточку вынула, кожуру оставила. Затем прямо в руке рассекла в мелкую клетку головку сладкого, красного лука, полученными кубиками нафаршировала половинки авокадо и выжала на каждую по пол-лайма, для чего воткнула в его сердцевину вилку и проворачивала ее по часовой стрелке. Минут на семь оставила мариноваться, потом сбрызнула растительным маслом, поперчила и посолила. Половинку авокадо она оставила себе, а другую - вместе с кружкой растворимого кофе и чайной ложкой - передала мне за стекло.
Перенесенное фиаско, к счастью, никак не сказалось на моем аппетите. И потом, я была просто уверена (и, как оказалось, не зря), что все равно еще вернусь сюда со щитом, что смогу своей печальной повестью о муже Икаре задеть душевные струны тринидадского консула в Каракасе и он, прибегнув к личным связям, добьется для меня всего за пару часов в своем МИДе транзитной визы. В конечном счете, мне можно поручать не только продажу попкорна.
