Атака циклонов

Иногда природа мне представляется как большое животное. Не как бесчувственная сила, дикая и беспощадная, а как зверь, который хоть и нападает иногда, но вообще боится человека. Человек — чудак с палкой, ни одна собака не успокоится, пока он не выбросит ее куда-нибудь. Потому что, если не выбросит, палка может ударить по мохнатому загривку. Зима, большая и лохматая, чего-то испугалась нынешней зимой. Нижегородцы чудили, как могли: за одну ночь, с 2006 на 2007 год, в небо нашего города взлетело около 300 тонн фейерверков. Такого не было в прошлом году. Такого не было вообще никогда.

Должно быть, несколько лохматых зимних ангелов умерли от разрыва сердца. Зима, которая только-только начала снижать над нами мягкие белые круги (под Новый год выпал пусть и не первый, но всего лишь третий снег), сорвалась и спряталась в черную берлогу. Сидела там, моргала большими белыми глазами.

— Пойдешь в Нижний? — спрашивали ее.

А она моргает в ответ.

— А куда пойдешь?

Снова моргает.

11 января в Нижнем Новгороде произошло чудо. Температура воздуха в этот день составила +3,9°C. Середина русской матушки-зимы! Если б она так в свое время подыграла Наполеону, я бы писал эту колонку на другом языке. А если б такое случилось под Сталинградом, боже ты мой?

До этого самая теплая погода в Нижнем Новгороде была замечена в 1971 году. Тогда днем было +3,5°C. Не знаю, что в том 1971 году случилось — я еще не родился тогда. Зато помню 1987 год — в тот же день, 11 января, стоял тридцатишестиградусный мороз. Представляете, сорок градусов температурной разницы в один день! Какая у нас замечательная земля, щедрая на сюрпризы.

Старожилы рассказывают, что в январские ночи 1941 года было еще холоднее. А самым ледяным был день 20 января 1942 года. Тогда было -39°C. Но в те жуткие

годы бунт природы был объясним: война. Природе было страшно, но она помогала нам, чем могла. И в не столь далеком 87-м, в преддверии жутких судорог и ломок нового времени, морозы были уместны. Видимо, нас тогда в последний раз приморозило, чтобы потом расквасить до потери очертаний.

А что теперь? Мы опротивели природе. Мы раскисли так, что на черных землях Нижегородчины взошли озимые. Мой водитель говорит, что рискует на всяком сыром повороте оставить свои шипы. Мой двухлетний сын никак не поймет, что такое снег, и, боюсь, он может не узнать нынешней зимой, кто такой снеговик. От снеговика есть только морковь. Редкого, жесткого, выпавшего на исходе января снега пока так и не хватает для зимних скульптур.

Раньше зима была похожа на зиму уже в начале декабря, а не в феврале, как нынче. В моей деревне мы делали многоходовые лазы и пещеры в огромных сугробах. Каждое утро дверь из дома едва отворялась, и суровый дед в любое прозрачное утро работал деревянной лопатой, проделывая дорожки до сарая, где перетаптывалась задумчивая скотина, и до заветной деревянной будки, куда я бежал, звеня детскими косточками на морозе. Теперь мой дед брезгливо глядит на грязные лужи во дворе, и собака, выскочившая из конуры, две трети зимы метет хвостом ледяную слизь.

Говорят, что в Москве недавно была радуга. Мы тоже хотим радугу. И грибного дождя. Густые, почти болотные, почти весенние туманы у нас уже есть, мы иногда бродим среди них, не узнавая никого. Порой навстречу выходят тихие бесцветные люди и сразу исчезают. Наверное, в следующий раз случится такой туман, что тяжелые сгустки атмосферных осадков будут плавать в воздухе в виде иероглифов и отдельных нецензурных слов. Бредешь, ничего не видя, и вдруг нечто из нескольких букв шлеп тебе о лицо — и отекло по щекам. Возможно, скоро снеговиков можно будет лепить из тумана. Возможно, скоро зима будет такой же древностью, как лапти, прялка и скит. Возможно, скоро появятся напуганные, озябшие почки. Грибы, говорят, в нижегородских лесах появились. И меж дерев, с лыжами — на всякий случай — за спиной, ходят грибники в ушанках.

Сегодня синоптики нашей страны выглядят хуже, чем астрологи. Им никто не верит. Все погодные аномалии они списывают на циклоны и Атлантику. С ноября месяца океан без устали отправляет в наши широты потоки теплого воздуха. Океан большой, он все стерпит, что бы о нем ни сказали. В одной газете, которую я как-то издавал, мы иногда из шалости выдумывали гороскопы сами. Все равно они ни у кого не сбываются. Наши гороскопы были очень счастливые. Подозреваю, что некоторые читатели вырезали их и вешали на стену в ожидании свершений. Теперь пришло время сочинять погоду. Выдумывать зиму. Призывать ее. Надо дать ей понять, что мы ждем и раскаиваемся.

Зима случится, я верю. Видите, она уже успокоилась и медленно движется к нам, суровая и непоправимая.

— Это что такое? — спрашивает мой сын, глядя утром в узоры на стекле.

— Это нас опять простили, — отвечаю я, — это нам еще раз поверили. Это, может быть, в последний раз.