Аня номер два

Иллюстрация: Pietari Posti

Аня говорит на пяти языках. И вставляет в свою русскую речь нежные португальские шипящие слова. Она очень присмотренная девушка, из дипломатической семьи. Жила с мамой и папой в Латинской Америке и в Нью-Йорке, училась в Лондоне. Процветающий папа Аню просто обожал — а это на девочках хорошо отражается. В плане самоощущения, высокого роста и умения не влюбляться в мерзавцев. А если ты выросла в Латинской Америке, то у тебя еще и попа становится латиноамериканской, выпуклой и живущей своей самостоятельной жизнью, так что тебе вообще все вслед оборачиваются — и мужчины, и женщины, и старшеклассники из Орехово-Борисово. Свистеть старшеклассники не решаются — уж очень много в этой попе достоинства.

В моем списке заброшенных знакомых, которых срочно нужно повидать, Аня стояла на втором месте — по алфавиту.

Я себе составила такой список и назначила норму — по одной подружке в неделю. Аню я не видела и не слышала два года, у меня был только ее лондонский номер, но я застала ее в Москве и позвала в гости — на бабушкины пельмени. Я ее всегда на пельмени звала, потому что она по домашней еде скучала. С Аней, если хочешь хорошенько поговорить, всегда лучше встречаться дома. А то она в любом кафе в любом городе мира непременно встречает какого-нибудь приятного знакомого, и тот непременно усаживается к нам за стол — не вытуришь.

Аня приехала днем и с порога начала задавать вопросы, так что я про нее ничего спросить не успевала. Успевала только удивляться, что Аня одета не так, как всегда, — латиноамериканская попа запрятана в синюю юбку до колен — и еще что она вся светится какой-то умиротворенностью, как беременные женщины на последних сроках. Но главное — что она рассказывать про себя явно ничего не хочет. Раньше она никогда скрытной не была.

Мы пошли за стол, я гордо размотала кастрюлю с бабушкиными пельменями, которые собиралась выдать за свои собственные, а она мне и говорит растерянно: «Ой, я тебе не сказала, я пельмени не буду». «У тебя пост, что ли? — Я очень расстроилась, что не догадалась. — Сейчас же все держат пост». «Да нет», — отвечает Аня тихим-тихим голосом. «Может, ты до этого доктора Волкова дойти решила? Или у тебя какой-нибудь макробиотический детокс?» Я совсем понять не могу, зачем от бабушкиных пельменей отказываться. Тут Аня вздыхает довольно, улыбается, откидывает голову назад, и я думаю, сейчас она скажет, что беременная и ей доктор запретил тяжелую пищу. Почему-то все мои подружки, когда сообщали про беременность, одинаково откидывали голову назад и одинаково хитро смотрели в сторону.

Аня сказала вот что: «Я теперь мусульманка. Мне свинину нельзя».

Мне показалось, что на меня вылили ведро холодной воды. Я прямо почувствовала, как вода вдоль позвоночника стекает. А она поднялась и говорит: «А еще я вышла замуж, и я у моего мужа вторая жена. А сейчас я, пожалуй, пойду, а то у меня нет сил еще и твои причитания слушать». И пошла в прихожую. Потом в дверях остановилась и говорит: «Извини, еще и пельменей этих так сильно хочется». И ушла.

А я схватила телефон и стала общим знакомым названивать. Мне тогда не казалось, что это невежливо или глупо, мне казалось, что она в опасности и можно всякими правилами приличия пренебречь, а на представления о том, что сплетничать стыдно, наплевать. Девочки мне сообщили, что муж у нее лет на десять старше, чем-то занимается серьезным, на светских мероприятиях не бывает, но человек вполне цивилизованный, с западным образованием и все такое, не в папахе ходит. А первая жена у него еще со студенческих лет, у них трое детей, младший — совсем маленький. Какой национальности этот муж, никто вспомнить не мог, сказали только, что не чеченец. Но вроде откуда-то из тех краев. И живут они вовсе не вместе, но друг про друга знают, и вот непонятно, что там они будут делать летом, когда придется ехать на море (у него дом в Испании, что ли). Девочки в один голос причитали, а еще говорили, что дипломатический папа ведет себя удивительно: мер не принимает, в ситуацию не вмешивается, ходит с мужем ужинать. Словом, дочь спасать не собирается.

До Ани стало совсем не дозвониться — видимо, она и правда устала от всеобщих причитаний.

А я думала все время только про нее. И чем больше думала, тем сильнее убеждалась, что я вполне могу ее понять. И поверить, что она счастлива. И даже представить себе, что и со мной могло бы такое случиться. Особенно если не трогать вопросы религии, потому что там ведь поди разберись, что эта религия для каждого из нас на самом деле значит. А если думать про отношения, то это же очень просто. Когда любишь по-настоящему, по-взрослому, места для ненависти уже внутри не остается. Вон она мужа любит -и все, что он любит, тоже готова полюбить. Просто мы все в этом до разных пределов доходим: кто-то готов «ОСП-студию» смотреть, положив мужу голову на живот, кто-то на лыжах научиться кататься, а она может быть второй женой. Это же по-настоящему великодушно. И ведь не обязательно садиться завтракать втроем — и жить втроем тоже, как я понимаю, не обязательно. Она же не в гарем, в конце концов, уехала. И в черном платье с железякой на лбу ходить не собирается. А то, что она детей своего мужа готова любить, как своих, — так ведь только так и нормально, разве нет? И чувствовать к первой жене своего мужа уважение и благодарность хотя бы за то, что она его поддерживала и любила много лет, до всех его сегодняшних успехов, тоже можно.

Я вот только все время про третью жену думаю. Я даже потом у Ани спросила, когда мы все немножко успокоились и смогли сходить в кафе и поболтать там о всяких пустяках — как диваны выбирать да в какой спортклуб ходить, — так вот, я у нее спросила без всяких предисловий, сможет ли она принять третью жену своего мужа. А она мне сказала: «Да. Ты знаешь, да. Конечно, да. Даже если это будешь ты, Настя».