Анатомия чиновника. Стол

Главный герой Николая Филипповича, Андрей Иванович, — маленький чиновник. И вот каков его «подьяческий кабинет»: «На столе стояла хорошенькая Александровская колонна из бронзы, лежал один нумер какого-то журнала…» Особую задушевность обстановке придавал соловей в клетке.«Я было забыл самое главное украшение, — добавляет г-н Павлов, — кипу деловых бумаг». Следом идет описание сановного приюта труда: «Перед нами также кабинет, но в другом роде. Светлы широкие окна, но в них никто не глядит. Посередине длинный стол, уложенный книгами и бумагами. На столе стояли еще великолепные часы и портрет женщины, которая своими чертами одушевляла, вероятно, работу». 

Сто семьдесят лет миновало, и много ли изменилось в убранстве казенного стола? Сразу видно, какие из вещей вечные и умеют свободно проходить сквозь время: это кипа бумаг, хорошенькая безделушка и портрет (он же — фотка семейная).

А есть вещи, во времени застревающие, и когда оборачиваешься назад, стол чи­новника оголяется, вечные предметы укрываются тенью — и остается только одна (много две) символическая вещица, которые уже определяют время.

Например (подберемся ближе к сегод­няшнему дню), стол комиссариатского работника 1930–1950-х годов, полуночного советского службиста — это навечно только зеленая лампа и стакан в подстаканнике. Ну еще темно-зеленое сукно на столе. Темно-зеленый цвет, разумеется, имеет много значений на языке цветов. Однако же мне забавно было прочесть у нашего добродушного литератора Павлова, который до пятидесятых годов XX века не дожил всего-навсего лет сто, описание платья своего героя: «Цвет невинности и цвет греха, белый и темно-зеленый, да­вали приятный характер одежде Андрея Ивановича». Цвет греха. Мило.

Символ стола номенклатурного человека 1970–1980-х — телефон АТС-1 или АТС-2. Теплого, топленого цвета вертушка. Наз­вание старое, а корпус у телефона уже новый, модный, низенький. Телефонов вообще должно было быть много, и еще пульт селекторной связи, да лучше бы не один: в идеале весь боковой столик должен был уставлен телефонами с «номеронабирателями» или глухой заглушкой на месте «номеронабирателей» — эти, разумеется, самые великие, самые ценные. АТС-1, конечно же, принадлежность исключительно сановного кабинета, однако и чиновники помельче были озабочены количеством своих сливочных телефонных аппаратов. Так что символ для всех един. Семидесятые — это телефон теплого цвета на большом холодном «современном» столе из ДСП. Sta Viator!

Какой предмет из нынешнего убранства департаментского стола будет символом нулевых и десятых? Пока неясно. Для де­вяностых, возможно, то будут визитница и фотографический иконостас. Так и стоят перед глазами разбухшие визитницы чи­новника тех годов. Никакую бумажку ведь заранее не выкинешь, приходилось все сохранять — в дверь лезут д’Артаньяны всех родов, и редко когда заранее поймешь, от какого человечка будет толк, ка­кой добудет и себе, и своему чиновному отцу-покровителю деньги и счастье. И кабинетные фотографические алтари девяностых — очаровательное зрелище. В какой-то мере «хвастливая фотография» и сейчас занимает важное место в департаментском укладе, тогда же занимала очень важное. Иерархическая лестница разрушена, всякий чиновник наново создавал свой ресурсный круг, пестовал свое горизонтальное кормление; к тому же и Олимп еще содрогался, список полубогов и героев был не так неподвижен, как нынче. И вот фотовыставка должна была каждому входящему очертить реальное положение чиновника — и наверху, и на земле. Жемчужины иконостаса — рукопожатие с Самим (тут не­обязательно совершеннейший космос: на разных уровнях чиновничьего положения Самим мог быть и губернатор, и мэр), застолье с каким-нибудь там Гонконгчиком и сцена охотничьего дружества с бо­гачом, приближенным на тот момент ко двору. Но это величественные алтари; я видела и в совсем маленьких кабинетах фотовыставки, устроенные по тому же принципу. То были трогательные моменты, когда хозяин кабинета важно говорил: «А это мы на даче с Гургенчиком», «А это я на рыбалке с хозяином магазина «Все для дома».

В общем, если воспользоваться методом Павлова — то можно ли описать се­годняшнего чиновника с помощью его безделушек, письменного прибора из жадеита, двух компьютеров, трех сотовых телефонов и сигарной гильотинки? Сейчас у чиновников меньше воли — все они на послушании, под сенью внутриведомственной вертикалины. Скажем так — их положение внутри департаментского космоса чрезвычайно регламентировано, но имеется некоторая свобода внутри их собственного разрешительного хозяйства. Меньше личного отпечатка и в вещах — каждому рангу положен свой вещевой набор, в самой расстановке безделиц видны иерархический расчет и незыблемое уважение к корпоративному ритуалу. Тут много даже и не прописанного — но незыблемы тонкие правила, и подчиненный никогда не поставит на стол то, что положено только старшему. Особенно это видно в совсем маленьких чиновничьих присутствиях. На столе у столоначальницы всегда будет полный набор статусных предметов — чашка, иконка и фотографии. Отдельно семья под пальмой, а отдельно умилительная фотка — скажем, кота. Обе в рамках. А вот новенькой чиновнице — совсем еще без статуса — положена только личная чашка. А фотки своего молодого человека (ЛМЧ), или сыночка-дочки, или «с отдыха» она мо­жет показать в телефоне сослуживицам в курилке. А поставить на стол — еще нельзя. Но это совсем первый этаж, там, где повыше, и отличия потоньше. 

Первое, что бросается в глаза на чиновничьем столе, — это все те же вечные вещи, путешественники во времени. Кипа бумаг — в нашем мире только дети и чиновники еще имеют дело с бумагой. Потом — одушевляющие работу портреты. Семейная фотография на средней руки чиновничьем столе не играет большой роли, поскольку не создает умилительной атмосферы, столь заметной в маленьких конторах. Там приют труда делится на теплую и холодную половины: одомашненные столы чиновниц и казенное пространство, где народ. Чиновник работает не с народом, а с человечками («нужный человечек», «пустяковый человечек»); он не огораживается. Стол — скорее витрина. К тому и «хвастливые фотографии», которые в ходу до сих пор. Однако и фотографические сюжеты, и способы демонстрации стали куда как элегантнее. Теперь уже не цереалии, а совместный спорт с достойным сотоварищем может быть предметом гордости; и если фотографии свидетельствуют о реальном дружестве с тем или иным исполином, то хороший тон велит эти важные фотографические документы размещать не на столе, а в ком­нате отдыха. Спрятанное сокровище. Тайное знание. Это как дорогое белье под скромным платьем у тонко устроенной красавицы.

Наконец, еще один вечный предмет — «светлые широкие окна, в которые никто не глядит». На столе (боковой приставке к столу) у каждого приличного столоначальника стоит широкий, хорошенький компьютерный экран, который никогда не бывает включен. 

 
Теперь о свежих вещах. Кто угадает, какая застрянет в десятилетии? Пись­менный набор «Георгий Победоносец» (итальянский мрамор, лупа, нож для разрезания бумаги из дамасской стали) на символ времени никак не тянет. Диваны из буйволовой кожи с золотым тиснением (недавний госзаказовский скандал) свидетельствуют лишь о том, что у чиновника губа не дура, но она никогда дурой и не была.

Прекрасен подарочный настольный на­бор с часами «Юстиция». Не могу не процитировать продажное описание чудесного предмета: «Подражая весам правосудия, в наборе на одной чаше — показатели температуры, на другой — показатели влажности, а уравновешивает все это время». Хорошо сказано.

Гербовые телефоны, разумеется, все в том же, что и раньше, почете. В девяностые был у вертушек период легкого к ним небрежения (некоторые сановники позволяли себе выносить вертушки на секретарские столы), но теперь, как и прежде, статус гербового телефона высок. Но это уж никак не новость. 

Вот скромная новость — два–три дешевых сотовых телефона у чиновника в правом верхнем ящике стола. В благородных пособиях, обучающих элегантному потреблению, я обнаружила следующие заполошные слова: «И запомните, мобильный телефон на рабочем столе руководителя — персона нон грата, хуже могут быть только ароматические свечи». Опа. Почему нельзя держать мобильный телефон на столе? Чем провинился? Бывают ведь с тюнингом, очень представительные. Но, так или иначе, по личному сотовому телефону чиновники уже даже и средней руки на рабочие темы не говорят. По слухам, говорят по скайпу. И еще — по странным мобильным телефонам, которые раз в месяц специальный человек приносит с Митинского рынка, а к трубкам этим прикупает симки no name. Эта странная комбинация дешевого с ворованным, по слухам, обеспечивает чиновнику отно­сительную безопасность приватного разговора. А потом симку ломают, трубку выкидывают, и все начинается заново. А потом увольняют того человека, который ходит на рынок по телефоны, и нанимают нового. Неврастеническая практика. Это, конечно, не всеобщая причуда. У сановников же вообще другие способы защиты.

Следует ли думать, что все чиновники, использующие эту методу, боятся за нарушенную уединенность своих телефонных бесед потому, что пробавляются тем самым «самовознаграждением», которое Петр Первый называл «богопротивным лакомством», а Салтыков-Щедрин именовал «служебными сладостями»? Можно и так думать. Но эта пара дешевых телефонов (один для разговоров с покровителем, другой — с «землей», с человечками) вполне способна задержаться во времени. Потому как эти телефоны говорят не о страхе, а о лютом недоверии, которое заливает страну. Не доверяют друг другу целые сословия, что ж тут говорить о чиновниках. Они не доверяют никому. Им есть что терять. Поскольку если и имеется что-то незыблемое и постоянное в нашей великой стране, так это чиновничий стол. Большой, гладкий, крепкий казенный стол.