«У нас хорошая учительница, но он сегодня не пришел»

Лекции о миролюбивом православии

В небольшой учебный класс Центра афганских диаспор входят ученики: один в костюме, остальные — в привычных кожанках и рабочих штанах. В основном они работают грузчиками в соседнем здании, торговом центре «Севастополь». Все по очереди здороваются со мной и опускают глаза — на адаптационные курсы женщины обычно не приходят. За парты садятся по трое, потому что парт не хватает. Когда я спрашиваю, откуда они приехали, все молчат: несмотря на то что прошло уже 12 занятий по русскому языку, каждый из учеников был лишь на паре уроков — совмещать работу и учебу сложно. Вдруг с задней парты, старательно чеканя слова, начинает отвечать седовласый Махмуд. Он бежал из Афганистана 12 лет назад и прожил здесь все это время, практически не зная русского. Когда выдалась возможность ходить на курсы, он первым пришел в класс и сейчас единственный, кто не пропустил ни одного занятия. Теперь он стоит и медленно проговаривает каждое слово: «Мы из Афганистана. Здесь мы учим русский. Русский язык нам нужен как воздух, как хлеб. На этом языке говорил великий поэт Пушкин, великий писатель Горький, Лермонтов, Чехов, Бунин — я их читал, но на своем языке. Сейчас я знаю алфавит, предложения, даже два-три падежа. У нас хорошая учительница, но он сегодня не пришел».

Учительница и не должна была приходить, сегодня — урок русской культуры, который ведет Артем Шарафутдинов. Ученики должны сначала послушать лекцию, а потом пойти в Третьяковскую галерею. Шарафутдинов — директор благотворительного фонда «Предание», который среди прочего занимается адаптацией трудовых мигрантов в России. Помогает ему в этом РПЦ.

Еще два года назад Шарафутдинов выступил инициатором адаптационных курсов, но первое занятие удалось провести только этим летом — было много волокиты, привлекали ФМС и Университет дружбы народов. Теперь учат языку — выпустили уже три группы. Деньги на оплату преподавателя фонд ищет через краудфандинг. «Зачем нужно лечить больных детей — понимают все; зачем жертвовать деньги на языковую и культурную адаптацию трудовых мигрантов, понимают немногие. В месяц к нам приходит около 10 000 рублей — это очень маленькая сумма», — говорит Артем. Еще есть большой проект у РПЦ, называется «Просвещение». На него выделены деньги, но, по мнению Шарафутдинова, это достаточно формальный проект — «им просто нужно отчитаться за гранты».

В начале урока Артем говорит о ценностях традиционного ислама, об общем авраамическом наследии и миролюбии всех религий, о том, что православие призвано объединять разные народы, что верующие с любовью относятся ко всем приезжим, а нравственный ориентир русского правителя и святого — это жертвенность. И все конфликты, в том числе в Бирюлево, из-за бездуховности. Некоторые в классе начинают кивать. Основной посыл лекции Шарафутдинова в том, что православному и мусульманину делить нечего, надо жить дружно: «Есть два стереотипа. Для русского мигрант — это просто работник с овощного рынка. Для мигранта русский воплотился в образе полицейского, который его бьет и берет взятки». Теперь кивает уже вся аудитория.

Шарафутдинов называет свои курсы «профилактикой ваххабизма». Главное для него — адаптировать в России самых молодых приезжих. Ему вторит руководитель Центра таджикского языка и культуры Навруз Гулзода: старшему поколению мигрантов помощь практически не нужна — во времена Советского Союза в школах учили русский язык. Потом хорошие педагоги оставили свою работу и уехали, и сейчас молодежь учит русский язык по советским книгам: там до сих пор стихи о партии, Ленине и 25-м съезде. Но что такое съезд — никто уже не знает. Более того — часто мигранты уезжают в Россию, даже не заканчивая общеобразовательную школу. Несколько лет назад в Таджикистане и Узбекистане были пилотные проекты — центры по миграционной подготовке на базе колледжей и вузов. Но проект работал только на словах. Выпускников этих курсов никто не знает.

При этом мотивация мигрантов к изучению языка очень высокая, говорит Екатерина Козловская, ассистент кафедры русского языка РУДН, которая проводит занятия в Афганском центре. За два месяца они начинают понимать русскую речь, но разговаривать часто боятся из-за психологического барьера: «Сначала они знают всего несколько слов: «деньги», «работа», «есть» и «спать». И общаются только в рамках своей группы, не могут ни скорую вызвать, ни полицию. Поэтому, когда появляется возможность учить русский, они занимаются по максимуму и всегда выполняют домашнее задание. А может, мне просто везет с учениками».

Российская модель адаптации

Изучение языка — одна из самых малых частей интеграции. Должна быть еще адаптация культурная и правовая. Сегодня Россия не имеет работающей системы для того, чтобы сделать трудовых мигрантов полноценной частью принимающего общества. О том, кому это выгодно, рассказывает Сергей Рязанцев, член-корреспондент РАН: «Часто миграцию называют незаконной, но я предпочитаю термин «недокументированная»: исследования показывают, что три четверти мигрантов приехали законно в условиях безвизового режима. Они хотят получить разрешение на работу, но это крайне трудно, потому что система запутанна, непрозрачна, непонятна, коррумпирована. Часто в ФМС говорят, что закончилась квота, а это проверить невозможно. Мигранты вынуждены обращаться к посредникам, которые берут за услуги тысячу долларов в среднем, а такую сумму не каждый мигрант может себе позволить. Так они становятся «недокументированными» — и это очень выгодно работодателям. И чем хуже они говорят по-русски, тем больше шансов их использовать. Не побоюсь сказать, что часть коррупции пронизывает и ФМС, и органы полиции. Им не нужна интеграция: чем люди будут компетентнее, образованнее, чем они лучше будут говорить по-русски, тем труднее ими будет управлять».

При этом в теории у нас есть собственная российская адаптационная модель. То есть в России ежегодно проходят десятки референдумов, есть несколько организаций, обучающее мобильное приложение для андроидов на таджикском «В добрый час!» и даже специальный учебник для мигрантов, который недавно выпустила РПЦ в рамках проекта «Просвещение», правда, кто по нему учится — неизвестно, я его видела только в шкафу Татьяны Дмитриевой, начальника управления ФМС по работе с национальными сообществами. Она считает российскую модель интеграции самой успешной: «Наша модель заключается в том, что в приватной сфере мигрант может сохранять свою культуру, говорить на своем языке, но в общественной сфере соблюдаются нормы поведения именно того светского государства, в котором мы живем. Мы делаем ставку на национальные общины, которые должны сыграть решающую роль в процессе адаптации».

Роль диаспор

Общины помогают соотечественникам и понимают, что, пока их сограждане находятся внутри диаспоры, это означает, что они выключены из принимающего сообщества и очень уязвимы. Хорошая новость заключается в том, что запрос на адаптационную программу идет не только со стороны конкретных мигрантов, но и со стороны диаспор, плохая новость — что ответ почти всегда приходит оттуда же.

Так, в 2007 году в Москве при инициативе иностранных диаспор Правительство России открыло Федерацию мигрантов, в 2012-м на ее базе начал работу Многофункциональный центр адаптации мигрантов. Была разработана глобальная программа адаптации: класс русского языка, русской культуры и истории, карманные путеводители, справочники мигранта, брошюрки с правовой информацией. «Все это мы сделали за свои деньги, — говорит Мухаммед Амин, президент Федерации мигрантов России. — Когда закончились деньги, мы обратились в московское правительство, в миграционную службу, но нам никто не помог. Я думаю, что деятельность ФМС в области адаптации — это просто кампания для распределения денег, очередное отмывание бюджетных средств. Многим не рассказывают даже элементарные вещи. Они садятся на улице в круг на корточки и грызут семечки, потому что так было принято в их ауле».

Более удачливой оказалась киргизская диаспора. Ее инициативный председатель Алишер Маданбеков смог договориться с Департаментом культуры, с центром «Диалог культур», с ФМС, ему помогли найти помещение и преподавателя для занятий русским языком. Сначала на курсы ходили только киргизы, потом подтянулись узбеки и таджики. Помещение для занятий предоставляют городские библиотеки, в трех классах параллельно занимаются группы по десять человек, занятия идут три месяца. В год им удается обучить базовому русскому языку 120 человек. Примерно столько же мигрантов обучают миссионеры из благотворительного фонда «Предание». Итого — 240 человек, капля в московском мигрантском море.

Кстати, сходить в Третьяковскую галерею учебной группе мигрантов из «Предания» так и не удалось: время на культурную жизнь в плотном рабочем графике найти трудно.