А вас я попрошу остаться
Иллюстрация: Miriam Ivanoff
Показанный по телевидению в конце прошлого года сериал «Ликвидация» сравнивают с «Местом встречи изменить нельзя». БГ узнал у режиссера Сергея Урсуляка, как заставить зрителей на протяжении 14 серий следить за похождениями евреев из Одессы и зачем сегодня снимать фильм о Штирлице.
— Как вышло, что в вашем фильме положительные герои — это не только замначальника уголовного розыска Гоцман, но и воры, с которыми он в интересах дела сотрудничает?— Вы видите, что они — люди. Поступки они совершают плохие, но поскольку понятно, что при других обстоятельствах их жизнь могла бы сложиться иначе, они вызывают у вас симпатию. Это я говорил и актерам.
— Даже героя Пореченкова — ужасного злодея, который всех убивает, все равно жаль…— Тут фокус вот в чем: когда речь идет о понятных взаимоотношениях на уровне «фашисты — русские» или «уголовники — менты», все достаточно просто. Но как только вырисовывается некая жизненная позиция, как у героя Пореченкова: «Я, русский человек, борюсь против тех же русских по идеологическим соображениям», все гораздо сложнее. Потому что историческая правда, если говорить всерьез, скорее на стороне этого героя. Мы, как могли, его очеловечивали.
— А кто же герои отрицательные?— Отрицательного героя я, пожалуй, вам не назову. Потому что у каждого из них в какой-то момент возникает личная драма.
— Неужто и энкавэдэшники, заманившие воров на концерт Леонида Утесова, чтобы всех их скопом арестовать, — положительные персонажи?— Конечно, они коварны. Но, к примеру, начальник контрразведки в исполнении Юрия Лахина — персонаж все равно обаятельный и положительный, и это одна из лучших актерских работ в картине. Отрицательный герой здесь время. Жестокое и не располагающее к душевной тонкости.
— В «Ликвидации» очень много Одессы и еврейского колорита. Вы не боялись, что в нашей стране такой сериал не будут смотреть?— Конечно, этого я боялся больше всего. Заставить зрителя на протяжении 14 серий следить за похождениями еврея в нашей стране сложновато. Но оказалось, что российский антисемитизм — преувеличение.
— Почему вы снимаете ретрофильмы?— Настоящее время лишено обаяния, поскольку сейчас немного сместились понятия о добре и зле, о талантливом и бесталанном, о стыдном и нестыдном, о многих вещах и в актерской профессии, и в режиссуре.
— Отечественные сериалы похожи друг на друга, почему на Западе умеют их снимать, а у нас нет?— Я думаю, что были и у нас качественные сериалы, телевизионное кино. Все дело в том, что существует достаточно распространенное мнение, что телевидение — это не искусство. На телевидение гораздо проще просочиться и захватить некие плацдармы, а питательной средой для бесталанных людей может являться только объявление чего-то неискусством. И я не удивлюсь, если через какое-то время объявят, что и кино не искусство, и театр. Тогда сразу все можно.
— Зачем вы снимаете фильм про Максима Исаева — молодого Штирлица?— Юлиана Семенова я в свое время очень любил. И для меня экранизация его книги — это все равно что экранизация Акунина.
— А вы не боитесь, что вас будут обвинять, что вы сначала восхваляли ментов, а теперь — чекиста, контрразведчика?— Я об этом даже не задумывался. Потому что для меня Исаев — мифический сказочный персонаж. Это все равно, что я снял бы фильм про Илью Муромца, а мне бы сказали: «Это кино про толстых, ты популяризируешь толстых». Мой герой молодой, он часто сомневается в том, что делает, он еще не Штирлиц, он — Исаев, вынужденный бороться с людьми, которые ему социально и по-человечески гораздо ближе, чем те, кто его на эту борьбу посылает. Ну и что, что он работал в ЧК? Я не очень ассоциирую чекистов 20-х годов с нынешней организацией.
— Вас упрекали в том, что в «Ликвидации» много исторических неточностей. В новом фильме исторической правды больше?— Я шел на историческое вранье абсолютно намеренно. Больше того, я специально нагружал недостоверностью. В смысле музыки, например: я совершенно сознательно включил в картину ту, что написана раньше 1946 года, потому что по духу она мне нравилась. Или «лесные братья» под Одессой, это, конечно, нелепость — Одесса и лес, и братья. Но мне нужен был образ некоего врага. Это все условные вещи. Если бы я делал фильм по роману «Белая гвардия», то, наверное, более тщательно подходил бы к этой проблеме. Или, скажем, фильм по книге Гроссмана «Жизнь и судьба», или по Солженицыну. Я не мог бы себе многие вещи позволить. Солженицын — это подлинная история, а здесь я придумываю время, я хочу, чтобы так было. С точки зрения исторической правды д’Артаньян существовал и Ришелье существовал. Но какие подвески? Какая война с Англией на почве того самого?
— Если ваш новый фильм о Исаеве—Штирлице получит премию ФСБ как «лучшее произведение о работе чекистов», вы эту премию возьмете?
— Я не знаю о существовании такой премии. Во-первых, я надеюсь, что за мою картину мне эту премию не дадут. А второе — очень легко сказать: «Я не возьму премию, откажусь от ордена, не подпишу письмо», пока это не предлагают. Когда предложат, тогда и будем решать.
