17 вопросов про Китай

17 вопросов про Китай

Короткого и убедительного ответа на этот вопрос у исторической науки нет. Китайская цивилизация — одна из самых старых в мире: ей как минимум 5 000 лет. И ареал ее существования перенаселен был всегда: еще в III веке до н.э. здесь жило более 60 миллионов человек. Считается, что «они просто успели раньше»: раньше заселились, больше других преуспели в технологии и медицине, быстрее решили проблему с едой. Китайские девушки традиционно рано выходили замуж и много рожали, распространена была и полигамия. В аграрном обществе с высокой детской смертностью, где рождение сына — это заметное увеличение шансов на выживание, ценность деторождения была безусловной. Демографический рост в Китае (который практически закончился — сейчас он продолжается за счет увеличения продолжительности жизни) происходил толчками, наиболее заметные из которых — это период династии Цин (1644—1901) когда не было опустошающих население войн, и период правления Мао Цзэдуна, когда китайцы стали увеличивать население, считая это лучшей оборонной стратегией. Поощряли рождаемость и раньше: уже 2 000 лет назад зафиксированы указы о снижении налога за рождение потомства. В какой-то момент рост населения перешел критическую точку, и главным способом борьбы с внешними врагами в Китае окончательно стало не военное противодействие, а культурная и генетическая ассимиляция — чжурчжэни, монголы и кидани, когда-то завоевавшие Китай, через несколько веков попросту растворились в китайцах. Сейчас то же самое происходит с уйгурами.

Фотография: Masterfile/East News
Многоквартирный дом в Гонконге. В таких домах живет даже больше людей, чем кажется: Китай — это действительно большой муравейник

То, что Китай строится с невероятной скоростью, заметно невооруженным глазом. Даже за обычную двухнедельную турпоездку стоящий рядом с гостиницей дом может вырасти на несколько этажей. За год сносятся и отстраиваются заново целые районы — это и жилые дома, и офисы, в которых китайцы тоже, несмотря на запреты, часто живут (особенно «понаехавшие» в крупные города). К 2010 году Китай планирует построить 80 миллиардов квадратных метров нового жилья, к 2020-му — 205 миллиардов. На дома и квартиры страна каждый год тратит на 25 процентов больше, чем в предыдущий.

Однако, несмотря на стремительнейшее развитие строительной области (одна из самых богатых персон Китая — владелица строительного бизнеса, состояние которой за последние несколько лет утроилось), главная китайская жилищная особенность — это неприхотливость; и так будет продолжаться еще довольно долго. Китайская ипотека существует и активно пропагандируется, но воспользоваться ею может еще меньшее количество людей, чем в России. В целом очень у немногих есть возможность выбирать, жить ли с родителями или отдельно, в какой квартире это делать и так далее. С другой стороны, в абсолютных числах это количество будет выглядеть столь же ужасающим, сколь и смешным — в относительных.

Значительная часть жизни проходит не в жилищах (большинство из которых приспособлено только под ночлег и самый минимальный досуг), а в общественных местах, будь то боулинг-центр, ресторан или массажный салон, — встреча с друзьями здесь обойдется на порядок дешевле, чем у нас.

Исторически в Китае отношение к гомосексуальным связям было весьма толерантным, если не сказать ярче. Проще говоря, однополые сексуальные отношения, равно как и привлечение к ним малолетних, никак не возбранялись; то же с полигамией. После победы коммунистов все это осталось вне закона — но лишь до недавнего времени, когда существование геев официально признали, в основном из-за распространения СПИДа и давления западных наблюдателей (в прошлом году Билл Гейтс выделил на просветительскую антиспидовскую пропаганду 50 млн долларов).

Существование геев в современном обществе, впрочем, было очевидным даже статистически: так как традиционно новорожденный мальчик ценился гораздо выше девочки, то всеми правдами и неправдами (определение пола плода в Китае запрещено; предоставление таких услуг — уголовное преступление) общая половая диспропорция достигла 108:100 в пользу мальчиков, а среди новорожденных — 119:100. Это в ближайшее десятилетие даст примерно 40 миллионов половозрелых молодых людей, чьи шансы найти себе женскую половину статистически ничтожны.

C 2001 года гомосексуализм больше не рассматривается как психическое расстройство; с 2007 года запущено гей-телешоу; с конца девяностых во всех крупных городах есть места гей-тусовок типа клубов или баров.

А в Университете Сунь Ятсена в Гуанчжоу еще в 2006-м была основана группа гей-исследователей, которые занимаются изучением сексуальности и дискриминации; признаны и целые группы гей-активистов вроде Chi Heng Foundation.

Сами они говорят, что их больше 50 миллионов — то есть даже чуть больше, чем 7% населения. Официальные оценки ровно на порядок ниже.

Фотография: Redux/Fotolink
Самый известный китайский гей-клуб Galaxy расположен в свободной экономической зоне Шеньчжэнь

По сути, организаторы Олимпиады решают два главных вопроса: как обеспечить безопасность и сохранить лицо. С безопасностью вопрос более-менее понятен: армия и полиция тренируются с утра до ночи, особые роты спецназа готовятся отражать нападения террористов и сепаратистов.

С сохранением лица сложнее: многие из китайских привычек могут, по мнению властей, обескуражить иностранца. Поэтому среди населения развернута широкая пропагандистская компания — в частности, громадным тиражом издана методичка для жителей Пекина. Под строгим запретом — традиционная привычка харкать себе под ноги. Запрещается носить неэстетичную с западной точки зрения одежду (белые носки с черными ботинками, несочетающиеся яркие цвета, пижамы) и закатывать штаны. Таксистам воспрещается есть чеснок. У женщин средних лет юбки должны быть минимум на 3 см ниже колена, воспрещаются кожаные юбки и все прозрачное и полупрозрачное, женщинам с толстыми ногами рекомендованы темные чулки. Мужчинам нельзя отращивать длинные волосы.

В ходе спецкомпании по приучению к хорошим манерам (в ней примет участие почти миллион волонтеров) китайцев заодно учат правильно общаться с иностранцами. В частности, не рекомендуется спрашивать у гостей, откуда они прибыли, сколько они зарабатывают, чем занимаются, о религиозной, политической и сексуальной ориентации.

Параллельно власти Пекина пытаются как-то решить вопрос с чудовищной экологией: на время Олимпиады останавливаются десятки заводов и фабрик, многие переносятся подальше от Пекина. Это называется «борьба за чистое небо», и смога действительно стало меньше.

Фотография: Agency Photorapher
Девушки-волонтеры готовятся к встрече с иностранцами-учатся улыбаться и держать прямой спину.

С точки зрения Запада Китай становится современной, модернизированной, хотя и малопонятной страной — там работают звезды мировой архитектуры, там проводят Олимпиаду, растет уровень жизни и взмыл вверх ВВП. О том, что в Китае существует карательная психиатрия, а люди пропадают на улицах, на Западе предпочитают не вспоминать. Корреспондент BBC Ник Стерди, отправившийся в Китай, чтобы снять об этом фильм, рассказал БГ о своих впечатлениях

21 октября 2007 года, полдень. К 50-летнему китайцу, идущему по забитой машинами пекинской улице Синьхуа, подбегают двое мужчин — они кричат, что он должен им денег. Ошеломленная жертва протестует без толку — старика запихивают в машину и увозят. Прохожие не оборачиваются.

Семья Чжана Вэньхэ, диссидента с 30-летним стажем, искала его целый месяц, пока им не позвонили из пекинской тюремной психиатрической клиники. «Пришлите денег», — сказал голос в трубке. На эти деньги Чжан смог купить сигарет для сидящих за убийство сокамерников. В обмен они разрешили ему наконец немного поспать.

Когда семье дали свидание, картина прояснилась. Уличные кредиторы оказались переодетыми полицейскими, обнаружившими у Чжана «параноидальный психоз» — с таким диагнозом в Китае можно сидеть сколь угодно долго. Его стали лечить — от лекарств путались мысли, невозможно было уснуть по ночам. Чжан объявил голодовку, но его стали кормить через нос — и вскоре ему стало все равно.

Шесть месяцев спустя я медленно рулил по Пекину. В паспорте у меня была виза, позволяющая освещать околоолимпийскую активность, а в кармане коричневый конверт, полный историй, похожих на историю Чжана. Улицы в городе расчистили, построенные еще при Мао хрущевки словно бы съежились перед частоколом из стекла и стали — Пекин стремительно застраивался небоскребами, на глазах превращаясь в интернациональный мегаполис. Непонятно было лишь одно — что творится в головах у людей. Мне казалось, что надо понять что-нибудь в современных китайских еретиках — и тогда мне станет яснее, куда движется вся эта нация.

Про Чжана по крайней мере я точно ничего не понимал — мне удалось найти только одно невнятное упоминание в газете South China Morning Post. Кажется, он был малоизвестен даже в диссидентских кругах. Его, правда, точно знал знаменитый интернет-активист Ху Цзя, но того самого как раз в это время судили за «подстрекательство к свержению государственного строя».

Как и Ху Цзя, Чжан часто и много выступал в интернете. Другой вопрос — кто его читал? В китайской сети больше пользователей, чем где бы то ни было в мире, но подавляющее их большинство совершенно не интересуется политикой. Это изумляет и даже злит западных наблюдателей, но факт остается фактом: местные юзеры с удовольствием обсуждают китайскую модернизацию, но ничуть не интересуются политикой и правами человека. Вот они — сидят вокруг меня в одном из миллионов интернет-кафе; рубятся в игры и чатятся в форумах, пока я отыскиваю тексты Чжана, многословные призывы к введению многопартийной системы. Опасные? Революционные? Мне они кажутся скорее эзотерическими. Тут же можно посмотреть и на то, за что Чжана, по-видимому, и замели — правда, для этого нужно установить специальный софт, позволяющий обходить цензоров. На скромной веб-страничке — фотографии со сходки в квартире кибердиссидентов. Немолодой человек с пузом — это и есть Чжан — одет в майку с портретом слепого адвоката-правозащитника. Того тоже не так давно посадили — и по лицу Чжана видно, как он горд тем, что тусуется в своей майке вместе с новым поколением диссидентов. Те, к слову, выглядят как типичные сисадмины. Финал предсказуем: вся компания арестована. Чжана после похищения отвозят в участок, где маринуют много часов, дома его ждет больная жена, и в какой-то момент он, сорвавшись, запускает в стену пепельницей. Та отскакивает в телевизор, а это уже «порча государственного имущества» — тянет на серьезную статью. В пекинском киберкафе по-прежнему стреляют в Counter-Strike, но Чжан дошел до конца — game over.

Самый известный независимый китайский адвокат Мо Сяопинь — человек немногословный и уверенный в себе — принимает меня в своем кабинете. Чжан пытался нанять его, ожидая ареста, но теперь это не имеет значения: по китайским законам душевнобольным адвокаты не положены. Вспоминая их встречу, Мо говорит, что Чжан был совершенно нормален, но что подобные истории сегодня не редкость. После судебной реформы посадить человека в Китае стало непросто, но с тем, чтобы объявить его сумасшедшим, по-прежнему нет никаких проблем. Полиция даже подделала подпись под заявлением Чжанова сына: тот якобы удостоверял, что отец невменяем.

Мне разрешили заснять встречу Мо с сестрой его несостоявшегося клиента. Та принесла протокол допроса, в котором Чжан называл Олимпиаду фашистской.

— На свидании я спросила: «Что на тебя нашло? Зачем ты нарываешься, говоря об Олимпиаде?» Брат сказал: «Из-за нее ко мне приставили слежку, из-за нее посадили — как еще мне эту Олимпиаду назвать?»

— Они сломали его, — говорит потом эта женщина. — Он отказывается от своей тридцатилетней борьбы, обещает переубедить всех друзей. Но его не отпускают, ему «требуется лечение». Может быть, это будет продолжаться год. Может быть, всю оставшуюся жизнь.

Прочь из города, мимо нового фостеровского аэропорта, я еду в пригород искать комплекс Анькан — психиатрическую лечебницу, в которой содержится Чжан. Слово «анькан» — по-китайски «мир и здоровье» — с 80-х годов стало синонимом карательной психиатрии. Это целая сеть лечебниц с комплексами по всей стране. В ней держат признанных невменяемыми преступников. Там же сидят диссиденты.

Нынешняя китайская психиатрия сформировалась в 50-х, в точности скопировав все достижения психиатрии советской. Изобретенная профессором Снежневским в Институте им. Сербского «вялотекущая шизофрения» в Китае была принята с радостью, подхвачена и дополнена. Затем к ней прибавились «параноидальный психоз» (диагноз Чжана), «мания сутяжничества» и «политическая мания». Для того чтобы заработать такой диагноз, достаточно один раз поучаствовать в пикете или публично высказать неправильные взгляды.

Мой запрос на съемку в больнице был отклонен властями. Разумеется, отказали и в просьбе о встрече с Чжаном или с его лечащим врачом. Теперь я хочу взглянуть на это место снаружи — но и это непросто. В районе Шуни таксист никогда не бывал, местные жители об Анькане ничего не слышали. Однако мы все-таки его находим: стена длиной в километр, ряд угрюмых серо-коричневых зданий, никого вокруг. Я снимаю стену и корпуса, пытаюсь заснять ворота, но тут навстречу опять выбегает охрана. Мы едва успеваем удрать.

Самолет приземляется в аэропорту Уханя, столицы китайской провинции Хубэй. Здесь живут 62 миллиона человек, больше, чем в Великобритании, и действует активная правозащитная организация Hubei Civil Rights & Livelihood Watch, хотя эти миллионы о ней и не подозревают. Организация состоит из одного человека — он и рассказывает нам про местный филиал Анькана.

В марте две оказавшихся на свободе бывших узницы (одна провела в психушке 492 дня, другая — 155) решили податься в Пекин, на Национальный народный конгресс. Женщины хотели передать письменную жалобу премьер-министру, но их выследили и снова определили в уханьский бедлам. Я пытаюсь зацепиться за эту историю, чтобы собрать материал: как выглядит Анькан изнутри, что там происходит, кто и за что сидит.

Мы селимся в чудом уцелевшем колониальном отеле, выстроенном французами в 1910-м. Вокруг кипит жизнь: по соседству — сауна и массажный салон, напротив парикмахерская, традиционно объединенные с борделем. Еще лет 15 назад иностранцам нельзя было селиться в отелях без сопровождения, но перед Олимпиадой власти торжественно пообещали ослабить контроль. Нам, однако, не до развлечений — мимо остатков колониальной роскоши, мимо веселых парикмахерских и массажных салонов мы идем на встречу с одним из местных подписантов. Про тех двух узниц он, увы, ничего не знает. Зато он наводит нас на женщину, выпущенную из Анькана еще в декабре. Он назначает ей встречу в лобби гостиницы, и, спустившись, я действительно обнаруживаю там пожилую даму, неуверенно стоящую у колонны, — увидев европейские лица, она немедленно пускается в бегство.

Следующий гость приносит целую кипу отксерокопированных петиций и рассказывает, что его жену держат в психушке с 2006 года. Говорит он так быстро и так невнятно, что я быстро теряю нить. Этот приличный мужчина в хорошем костюме утверждает, что он в бегах, и предлагает лучше поговорить с его дочерью. Дочь — по виду успешная бизнес-леди — ведет нас в VIP-комнату ностальгического и недешевого ресторана, увешанного маоистской символикой. Стол ломится под тяжестью заказанных блюд. Пока я вежливо ковыряю черепашку, она рассказывает, что у матери обнаружен все тот же «параноидальный психоз» — она слишком много жаловалась на местных чиновников. Недавно ее перевели в обычную клинику, но лечат по-прежнему принудительно, и выписаться оттуда нельзя. Зато по выходным разрешены посещения, и теоретически туда можно провести иностранца — в выходные охрана расслабляется.

На следующий день за завтраком рвется и эта ниточка: ночью к моей новой знакомой заявились шесть полицейских, и она больше не хочет связываться с журналистами. Я еще ем, переваривая эту новость, когда в отель приходит делегация из уханьского департамента иностранных дел. Китайское посольство в Британии (!) сообщило им о нашем визите — это очень смешное вранье, если учесть, что посольство понятия не имеет о моем местонахождении. Не нужна ли помощь? Как нам здесь нравится? Знаем ли мы, что у Уханя есть город-побратим Манчестер и что летом здесь проходит промышленная ярмарка? Когда я перехожу к кофе, мидовцев сменяет полиция. Документы? Журналист? Какие планы на день? Поснимать в муниципальном парке? Прекрасно.

Похоже, я спалился — по дороге в парк за машиной не скрываясь, буквально бампер к бамперу, следует голубой грузовичок с полицейскими номерами. В парке хмурый человек в адидасовском костюме ходит за мной как приклеенный и что-то докладывает в микрофон. Это уже слишком похоже на Ле-Карре: мимо пруда, по лужайкам, вдоль сада камней, в музей и из музея, по спиральной лестнице, полной туристических толп, нас неотрывно преследует человек, чье выражение лица не оставляет пространства для сомнений. Даже такси не притормаживают, а когда какой-то таксист останавливается, его тут же штрафуют гаишники. Поджав хвост, мы убираемся в отель. В лобби нас встречает все тот же смурной «адидас». Он следит за нами весь вечер и стоит наутро у выхода. К нам непрерывно приходят делегации: обязательный пожилой китаец и молодой переводчик или переводчица. Теперь они выражаются яснее: власти надеются, что я действую в соответствии с условиями моей рабочей визы; в противном случае мне придется покинуть страну. А с людьми, которые пытаются дестабилизировать в этой стране положение, мне в любом случае говорить не о чем.

«Адидас» довел нас до вокзала и убедился, что мы уехали. Медленно набирая скорость, поезд идет сквозь пригороды Уханя, от одной бесконечной стройки к другой. Час, другой — всюду одно и то же: стройки и инвестиции, инвестиции и стройки. Если где и говорить о нацпроектах, так это в Китае: на повышение уровня жизни тут тратятся колоссальные суммы. И это видно невооруженным глазом.

Добравшись до Сучжоу, мы узнали, что приятеля Чжана кибердиссидента Ху Цзя осудили на три с половиной года за подстрекательство к свержению государственного строя. Зачем свергать государство, так радеющее о собственных гражданах? Что это за интернет-критика, которая может оспорить легитимность нынешней власти? Я совсем запутался, но зато в Сучжоу обнаружился след одной из двух пленниц Анькана — Пэн, женщины, искавшей в Пекине встречи с премьер-министром. Лидер местного правозащитного отделения ведет нас к себе домой, дает короткое интервью на камеру, отвлекается, чтобы ответить на звонок («Вызывают в полицию, не впервой, подождут»), и наконец выдает мне пачку исписанных от руки листков. Это дневник Пэн, тот, который она вела в Анькане. Наконец-то. Прямое свидетельство, бумага, которая должна все прояснить.

Иероглифы громоздятся один на другой. Пэн пишет, как она пыталась прятать таблетки и как ее били, когда узнали об этом. Пишет об Анькане, об электрошоковой терапии — обо всем том, что я уже слышал не раз. А заканчивает свое письмо она так:

«По ТВ сказали, что премьер-министр Вэнь Цзябао принял шестерых подписантов и заявил, что любая жалоба должна быть рассмотрена в срок. Мы расплакались. Я взглянула на яркий серп луны, и в сердце у меня словно бы вспыхнул такой же яркий вопросительный знак.

Что со мной не так? Почему я должна сидеть в одной камере с убийцами и отравителями? Почему мои преследователи могут кричать на меня и поносить меня — без колебаний, без уважения? От имени всех правозащитников я посылаю этот лунный серп, этот вопросительный знак в Центральный комитет. Потому что мы любим Центральный комитет. Мы верим в Центральный комитет. Не разочаруйте нас!»

Фотографии предоставлены Ником Стерди/BBC

Большинство простых китайцев разделяют позицию официальных властей: в Китае все живут дружно и мирно, тибетцы, как и остальные 55 народностей, исторически являются неотъемлемой частью великой китайской нации. Беспорядки в Лхасе устроила малочисленная группа сторонников далай-ламы, который является прихвостнем сил, желающих расколоть Китай. Беспорядки были хорошо организованы и отличались жестокостью. Властям удалось быстро восстановить порядок. Западные СМИ искаженно передавали события, пытаясь выдать жестокие беспорядки за мирную демонстрацию (что, кстати, в некоторых случаях подтвердилось).

Однако среди образованных китайцев встречаются сомневающиеся. Любопытно, что многие китайские тибетцы, живущие, например в провинции Сычуань, (где мощная тибетская диаспора), тоже осуждают демонстрации в Лхасе — по их мнению, это только разозлило Пекин.

После Тибета на втором месте всегда идут уйгуры — их щемят ничуть не меньше, просто у них нет далай-ламы и такой поддержки на Западе. Впрочем, для Пекина ситуация проще тем, что в большинстве крупных городов уйгурского района Синьцзян этнические китайцы составляют большинство населения, причем экономически они более активны. С другой стороны, уйгуры исповедуют ислам, и исламский фактор делает гораздо выше вероятность вовлечения фундаменталистов. Отсюда рост террористической угрозы — и действительно, в 90-е наблюдался всплеск уйгурского терроризма. Взрыв в шанхайском автобусе в мае этого года и нападение на военную базу в Синьцзяне 4 августа тоже взяли на себя уйгуры из группировки «Независимый Восточный Туркестан».

В целом китайская национальная политика такова: правительство Китая старается обеспечить культурную и религиозную свободу населяющим его народам, однако она резко заканчивается там, где появляется хотя бы намек на политику.

10 самых популярных запросов

1. Значение Фува (символ Олимпиады)

2. 600115 (биржевой номер компании China Eastern Airlines)

3. Голый Агент ФБР (популярный блогер)

4. Локи (популярная игра)

5. Путешествия по острову Чунмин

6. Eclipse (компьютерная платформа)

7. «Ультиматум Борна-3» (фильм)

8. «Губка Боб Квадратные Штаны» (мультфильм)

9. «Троецарствие: Воскрешение дракона» (фильм)

10. «Дао» («Нож», онлайн-игра)

Китай — одна из немногих стран, где практикуются публичные казни на стадионах. Преступников обычно расстреливают, иногда убивают инъекцией. Почти 70 преступлений караются смертной казнью, в том числе взяточничество, контрабанда, сутенерство, подделка банкнот, осквернение могил и «сознательное распространение птичьего гриппа». Чаще всего расстреливают наркоторговцев.

Фотография: Reuters

Екатерина Завидовская, старший научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН:

— Китайская культура по-прежнему остается весьма замкнутой на себе. По мнению многих жителей Поднебесной, история страны была такой длинной, было написано такое множество стихов, эссе, романов, трактатов и комментариев, что на знакомство хотя бы с частью своего наследия уйдет не одна жизнь. Поэтому в Китае переводные бестселлеры редко пользуются такой же массовой популярностью, как свои доморощенные (исключая разве что мегахиты вроде «Гарри Поттера» и «Кода да Винчи»). Большими тиражами выходят биографии императоров, в основном последней династии Цин (1644—1911), лидеров и военачальников компартии Китая. Китайцы любят читать о лидерах других стран, у них, кстати, вышло много биографий и книг о Путине, который в Китае очень уважаем. Не проходит мода и на так называемые рыцарские или авантюрные романы, повествующие о храбрых воинах, владеющих боевыми искусствами. В последние годы спрос у читателей находят также романы современных писателей о грабителях древних могил.

Самые популярные книги

данные интернет-магазина «Дандан»

1. «Лечите себя, а не болезни» Чжунли Бажэнь Автор — потомственный даос, настоящее имя Чжэн Фучжун, а псевдоним в вольном переводе будет звучать как «Несущий китайскую медицину простому народу». Товарищ Чжэн рассказывает читателям, что главное не лечение, а профилактика, а внимание нужно уделять не болезням, а здоровью.

2. «История успеха девушки по имени Ду Лала» Ли Кэ Повесть о типичной представительнице народившегося за последние 10 лет китайского среднего класса, которая из простого консультанта-продавца в магазине стала эйчаром, работающим на западную компанию.

3. «Лета минского двора» Даннянь МинъюэНастоящее имя Ши Юэ, прежде он был обычным чиновником таможенного управления провинции Гуандун. Затем стал публиковать в сети свои «исторические записки» о событиях эпохи предпоследней китайской династии Мин. Позже подключились издатели и теперь вышло уже пять томов.

4. «Код Тибета» Хэ Ма Книга также начала свое шествие из интернета, сразу добившись ошеломляющего успеха: в течение недели после ее появления на ресурсе sina.com количество кликов на ее ссылку достигло 1 млн. Уже через неделю о ней трубили ведущие СМИ материкового Китая, Гонконга и Тайваня. Тибет — земля, полная загадок не только для нас, но и для самих китайцев.

5. «Бегущий за ветром» Халеда Хоссейни Мировой бестселлер про историю дружбы двух афганских детей. Сын богача Амир и его слуга Хасан дружат и вместе запускают воздушных змеев. Но однажды Амир предает Хасана, а после советского вторжения его семья эмигрирует сначала в Пакистан, потом в США. Затем Амир возвращается в Афганистан — искупить вину.

До изобретения компьютеров китайцы ужасно мучались: печатная машинка занимала почти комнату, а обслуживало ее несколько человек, учившиеся управлять ею полжизни. Сейчас есть три основные системы ввода. Первая — транскрипционная, самая простая: вбиваем звучание слога латиницей, выбираем из 10—80 вариантов нужный иероглиф и жмем Enter. Вторая называется у-би-цзы-син («по пяти чертам») и позволяет печатать процентов на 30—40 быстрее: ее учат в школе, но усваивают примерно столько же людей , сколько у нас — слепой десятипальцевый метод. Ввод иероглифа производится максимум за 4 нажатия (в транскрипционной — в среднем за 6), на клавишах изображены 5 основных черт и наиболее распространенные элементы иероглифов. Третья система тоже фонетическая, но основана не на латинице, а на традиционном, дореформенном способе записи звучания чжуинь. Пользуются ей в основном в Гонконге и на Тайване, где сохранилась и старая форма иероглифов (в материковом Китае с 1956-го используют упрощенную).

В Китае живет 56 национальностей, включая русских, - правда, суммарно все они занимают менее 10% населения. Эта пропорция постоянно растет в пользу нацменьшинств, так как они находятся под особой опекой государства и не подвержены политике «одна семья - один ребенок». Основная национальность - ханьцы, это самоназвание китайцев: в частности, китайский язык - это, дословно, «язык ханей». Язык един, хотя диалектов такое множество и они так разнятся, что северяне, например, совсем не понимают южан - буквально ни единого слова, пока они не будут записаны на бумаге.

В последние годы сильны как сепаратистские тенденции (уйгуры, тибетцы), так и обратные им - вплоть до появления китайских скинхедов. Впрочем, они очень мирные (китайцы вообще неагрессивная нация, у них исторически лучше получается ползучая ассимиляция).

Очень много национальностей с непривычными для нашего уха названиями - от национальности яо до национальности хуй (хуэй).

Есть в Китае и евреи - как непосредственные (изначальные поселения в древней столице Кайфыне; шанхайская волна эмиграции в 1910-1940-х), так и аллегорические: примерно те же качества, что присваиваются у нас избранному народу, в Юго-Восточной Азии прилепились к корейцам.

Тонкости национального вопроса очень точно описывает известное стихотворение Виктора Коваля:

Монгол - китайцу хохол,

Корей - китайцу еврей,

А Китаю Вьетнам - как Китай нам.

Илья Фальковский, художник, член группы «ПГ», живет в Китае:

— В отличие от России в Китае государство вовсю вкладывается в арт-бизнес. В Москве нет ни одного государственного музея современного искусства, а, скажем, в Гуанчжоу, неподалеку от которого я с некоторых пор живу, построено два новых музея, и в каждом из них проходят выставки контемпорари арт. В постоянных экспозициях там можно найти даже работы когда-то эмигрировавших за границу диссидентов. Китайское искусство — это серьезная инфраструктура с немалыми финансами. Китайцы активно покупают сами себя, и в том, что на мировом арт-рынке превалируют китайские художники, — во многом заслуга государства.

Недавно мы участвовали в ярмарке «Арт-Париж», и все вокруг говорили, мол, рынок пресытился китайскими художниками, все ждут русского прорыва. Я честно обошел здание Гран-Пале, где проходила ярмарка, и обнаружил, что больше половины стендов показывали китайцев, а галерей с русскими художниками с грехом пополам набралось полторы-две.

В России для нас источники воздуха перекрыты. Особенно после последних событий, финальное из которых — это увольнение Ерофеева, единственного нашего куратора, который буквально вытягивал нас в выставочное пространство. Так что впечатлений я лично набираюсь в Китае, а работаем мы в Европе. Осваиваем новые направления — это не только нашумевшее произведение о китайском нашествии в Москву, но и более тихие работы: полудокументальное видео, тексты или совместное творчество — не с галерейными художниками, а с мастерами, использующими традиционные техники типа рисования пальцами. Всюду в мире есть интерес к китайскому искусству, где-то есть к русскому, а совместного китайско-русского творчества нет. Нам было интересно попробовать, и так у нас появился полноценный соавтор — китайский мастер Оу Вэнь.

В Европе все слишком скучно, все предопределено. В России в последнее время — из-за социально-политических причин — слишком противно. А в Китае, наряду с сохранившимися древностями в одних местах, в других все меняется буквально на глазах, и жить посреди этого бурлящего котла безумно интересно. Живу я сейчас в тихом месте, на острове, мой дом — последний в поселке, на границе с диким десятикилометровым пляжем. Здесь нет иностранных туристов, и когда я проезжаю мимо местных жителей на своем раздолбанном мотороллере, они удивленно открывают рты. Но если что, до Гуанчжоу или Гонконга — три часа езды.

Как это ни странно, Китай очень похож на Россию. Здесь многое узнаваемо, но все как-то мягче, теплее и временами по-детски наивно. Не то что чувствуешь себя здесь как рыба в воде, но эта узнаваемость каждый раз вызывает радостный смех. Может, эта легкость и иллюзорна, но тогда тем более Китай для нас — это иллюзорная, идеальная Россия.

Фотографии: предоставлены пресс-службой ЦУМа

Полина Одинокова, китаист:

— Я училась в Пекинском университете языка и культуры, занималась традиционной китайской живописью на факультете искусств. Мои преподаватели совершенно спокойно воспринимали современное. Оппозиции «старое — новое» нет. Даже те художники, которые занимаются традиционным искусством, сейчас устраивают эксперименты с тушью. Больше всего интереса к современному китайскому искусству у иностранцев. Обычные китайцы заняты зарабатыванием денег, им не до искусства. Хотя сейчас и время, и интерес появляются. Кто-то даже считает, что китайский арт-рынок уже перегрет.

Художников очень сильно зажимали во время культурной революции. А когда заявили о политике открытости, ситуация стала меняться. В 80-е годы для художников были сделаны послабления, это период экспериментов с западными идеями, однако после событий на Тяньаньмэнь в 1989 году снова начались гонения, для них были закрыты двери галерей и музеев. Теперь считается, что с 2000 года у китайских художников полная свобода. Да, задерживали голых художников, которые устраивали перформансы, Ма Люмина обвиняли в порнографии, он два месяца в тюрьме провел. На три месяца закрыли галерею, где выставлялась скульптура братьев Гао «Мисс Мао». А еще в 1993 году художник Чжан Хуань устроил перформанс «Ангел» в Музее изобразительных искусств, в результате выставка была закрыта, художник оштрафован, был вынужден письменно покаяться, и ему было запрещено выставляться в музеях и галереях. Запрет сняли только после его признания на Западе.

В 2000 году полиция досрочно закрыла выставку «Fuck off» в Шанхае, ее организовывал художник и архитектор Ай Вэйвэй. Но именно он позже создавал дизайн стадиона «Птичье гнездо» в Пекине. (Кстати, он сейчас от проекта отстранился, говорят, в знак протеста.) Ай Вэйвэй начинал в обществе независимых художников «Звезды». Они заявили о себе в конце 70-х, когда начались реформы Дэна Сяопина. Тогда Союз художников не дал им организовать официальную выставку, поэтому они разбили выставку в саду, перед зданием Музея изобразительных искусств в Пекине в сентябре 1979-го. Еще один известный современный художник отвечает за спецэффекты на церемонии открытия и закрытия Олимпиады. Он тоже экспериментатор, изучал свойства пороха и делает живопись порохом. Все эти кандидатуры пристально рассматривались, утверждались в компартии. То есть власть им доверяет, не считает маргиналами и сумасшедшими.

Вся десятка самых богатых в мире китайцев — это жители Гонконга, Макао и Тайваня, первый из которых — восьмидесятилетний Ли Цзячэн из Гонконга (Ли Ка-шин). Его состояние на февраль 2008 года — около $26,5 млрд. В списке Forbes он занимает 11-е место — это самый богатый китаец в мире.

Отношение к богачам в Китае уже не управляется нормами коммунистической морали с начала 1980-х, когда в противовес лозунгам культурной революции было объявлено: «Ты богатый — страна богатая». Сейчас строчками, которые они занимают в списках Forbes, наравне с уличными зеваками озабочен рупор китайской компартии «Жэньминь Жибао», а на предпоследнем съезде КПК решили принимать в партию бизнесменов. Логика была такая: рабочие, крестьяне и военные — представители народа? Но ведь и бизнесмены — представители, они так же потеют на свое благо и благо Родины!

Фотография: Reuters

Уехав в 1930-е в находящийся тогда под управлением британской короны Гонконг, до начала реформ Ли Цзячэн не общался с КПК, а после начал: много раз посещал Пекин, а в 2000-м установил контроль над Панамским каналом, грядущая реконструкция которого позволит Венесуэле в два раза быстрее доставлять нефть в Китай.

Общий же набор направлений стандартен: недвижимость и гостиничный бизнес, энергетика, телекоммуникации и инвестиции.

Несмотря на состояние, Ка-шин ведет подчеркнуто скромный образ жизни: носит дешевые часы Seiko, очень простую обувь и много жертвует на благотворительность.

Китайский импорт в 2007 году

Электроника $256,8 млрд

Оборудование для электроснабжения $124,2 млрд

Минеральное топливо и масло $104,9 млрд

Оптическое и медицинское оборудование $69,5 млрд

Металлы, шлак $54 млрд

Пластик и производные $45,3 млрд

Неорганические и органические химикаты $44,8 млрд

Железо и сталь $31,1 млрд

Медь и производные $27,2 млрд

Транспорт (кроме железнодорожного) $22,1 млрд

Данные: PRC General Administration of Customs

Китайцы в целом действительно довольно худые: сказывается легкая (много овощей, мало калорий) пища и активный образ жизни — одни только велосипеды должны сжигать около триллиона калорий на весь Китай ежедневно.

Впрочем, проблемы с ожирением есть и в Китае, как и в любом традиционном обществе, где только недавно исчезла опасность массового голода. Закармливают, конечно, детей, хотя детские проблемы не только в кормлении, а еще и в обездвиженном учебой образе жизни: уж больно дорого будет стоить родителям каждый недобранный балл.

— Пункта «захватить Сибирь» в государственной стратегии развития Китая ни на двадцать, ни на пятьдесят лет вперед нет. Правящая партия никаких претензий к нашей стране не предъявляет, отношения во всех областях развиваются очень успешно, в 2004 году был завершен вопрос о демаркации границ. Все-таки Россия — ядерная держава. Да, иногда при разговорах с китайцами можно встретить высказывания о том, что при царях-де Россия «прихватила у нас немало землицы». Это во многом наследие периода вражды КНР и СССР, когда китайская пропаганда использовала тему «царской агрессии» против Китая. В современных китайских учебниках истории для средней школы до сих пор пишут, что Россия — это страна, которая в свое время «больше всего у нас земель отняла». Это часть так называемого «патриотического воспитания». Но даже когда сейчас кто-то вспоминает события двухвековой давности, здесь никак не может идти речь о Сибири. Когда четыреста лет назад происходил процесс расширения двух империй, на каком-то этапе возник вопрос о соседстве и рубежах этого соседства, причем в периферийном для тех и других регионе. Тогда одна империя уступила другой; сначала Россия в XVII веке была слабее и отдала часть земель вдоль реки Амур, потом вернула их. Сейчас давно уже нет ни той империи, которую создала маньчжурская династия Цин, ни Российской империи Романовых.

Рассуждения о том, что китайцы в силу перенаселенности и нехватки земель неизбежно двинутся в Сибирь за жизненным пространством — упрощенный, механистический подход. С тем же успехом можно предположить, что индийцы и африканцы сядут на джонки и массово поплывут в Америку и Австралию. Есть ряд стран и территорий, в которых плотность населения еще выше, чем в Китае, — Япония, Южная Корея, Тайвань. Там после завершения индустриализации и перехода к постиндустриальной «экономике знаний» проблема нехватки жизненного пространства уже не стоит. Кроме того, у Китая есть свои недостаточно освоенные и слабозаселенные районы в западных провинциях, в Синьцзян-Уйгурском автономном районе, в Тибете, в провинции Цинхай, которая одна размером с Францию.