Взрослые о детстве: Максим Виторган

О квартирном вопросе

Когда я родился, мы жили в коммунальной квартире на Смоленке. По-моему, там было три комнаты и кухня. Мы втроем обитали в комнате метров девяти. А потом, в 1979-м году, — мне было тогда семь лет, а моим родителям по сорок, — мы получили ордер на отдельную квартиру. Как сейчас помню, на «Бабушкинской». Тогда там было пустое грязное поле, где строились новые панельные дома. Так вот, каким-то образом маме моей удалось провернуть обмен, и в итоге мы переехали не на «Бабушкинскую», а туда, где я живу сейчас, — на Краснопресненскую набережную. Это сталинский дом, и потолки здесь очень высокие, больше трех метров. Я никогда не видел таких просторов. Помню, я зашел в этой квартире в туалет и радостно закричал папе и маме: «Ура, мы можем здесь втроем помещаться!» А в той комнате, девятиметровой, где мы раньше жили, я помещался за шкафом, у меня там стояла кровать. Шкаф был то ли чешский, то ли румынский, полированный. В нем все отражалось. И чтобы я мог посмотреть «Спокойной ночи, малыши!», мне открывали дверцу этого шкафа, и в ней отражался телевизор. «Спокойной ночи, малыши!» я смотрел в отражении. 

Об Олимпиаде-80

Олимпиаду я запомнил, потому что провел это время в Подмосковье, в каком-то лагере. Мне было восемь лет, и это был едва ли не первый раз, когда я поехал в лагерь. Ко мне туда приезжали родители и привозили финскую салями в вакуумной упаковке. Таких слов, как «салями», я тогда не знал, просто видел невероятную колбасу в невероятной упаковке. Еще привозили пепси-колу в бутылках. А потом уезжали. И меня душили рыдания. Да, в баню нас водили по четвергам. Вот такие воспоминания об Олимпиаде.

О чтении

Книжек я читал мало, о чем сейчас страшно сожалею: нагнать нет никакой возможности. Читал всегда долго, медленно, тяжело. Всерьез начал читать только в последнем классе перед поступлением в институт. При этом родители постоянно подкладывали мне самые разные книги. Например, «Мальчик, юноша, подросток». Я этим не зачитывался, конечно, но картинки рассматривал. Или романы Мориса Дрюона. В одном из них, уже не помню в каком, у меня были две любимые страницы: 117-я и 119-я. Я перечитывал их много раз, каждый день. Там какая-то герцогиня встречалась с герцогом, и у них было интимное свидание. Очень подробно оно описывалось как раз на этих страницах. Еще читал самиздат. «Роковые яйца» Булгакова, например. 

О любви

Романтизм у меня зашкаливал. Я влюблялся сразу, навсегда, на всю жизнь. Я писал стихи, трепетал. Романтизм душил меня своими корявыми руками. Я помню всех и помню, конечно, свою первую настоящую большую любовь. Безответную. Она вила из меня веревки, всячески издевалась. Я клал голову ей на колени, Нина гладила мне волосы, и казалось, что ничего в мире лучше быть не может. А потом она вставала и говорила: «Ну, я пошла». И уходила на дискотеку с другим. Но это меня закалило, кстати, на всю жизнь.

О зависимости

Я всегда поддавался влиянию. У меня даже почерк менялся в зависимости от того, с кем я общался и с кем дружил. Я начинал подражать почерку этих людей. Помню, учился я в начальных классах, и родители с гастролей привезли мне подставку под книги. Были такие раньше, ставились на парту. Эти подставки у всех были абсолютно одинаковые, все покупали их в одном магазине. А они эту подставку привезли из Прибалтики — другого цвета и немножко другой конструкции. Это было тяжелое испытание. Я пытался ее кому-то подсунуть и выкрасть такую же, как у всех. 

О еде

У нас дома готовила мама. Утром она шла на репетицию, днем прибегала, что-то готовила быстро и убегала обратно в театр, на спектакль. Я тоже готовил. Даже лучше, чем сейчас. Мог, например, сварить борщ — случалось и такое. А самое любимое из еды — это оливье. Если я вдруг попаду на необитаемый остров, но там будет много оливье, я буду совершенно спокоен.

О футболе

Я болел за «Динамо-Киев». Это были золотые времена, команда Лобановского, тот состав могу назвать и сейчас. Хотя это было очень затруднительно, живя в Москве, болеть за «Динамо-Киев»: они были главными врагами здесь. В Киев я на футбол не ездил, но, помню, был в Москве на финале Кубка СССР, матч «Динамо-Москва» — «Динамо-Киев». Весь стадион, естественно, болел за «Динамо-Москва». И когда «Динамо-Киев» забило и я радостно вскочил с криком, то понял вдруг, что вскочил один. Тут, правда, проявились, видимо, мои актерские способности: крик радости я быстро переработал в крик отчаяния. 

О потрясениях

Помню, иду я со своим папой по подземному переходу — я тогда совсем маленький был. А навстречу нам идет какой-то мужчина. И я понимаю, что он примерно на полторы головы выше моего папы. Это был шок и страшное потрясение для меня.