Взрослые о детстве: Ирина Прохорова

О родине

Мне было пять лет, когда мы переехали из переполненной коммуналки на Старом Арбате в хрущобу рядом с ВДНХ, поэтому центр я не помню. А потом мы практически до недавнего времени так и жили на северной окраине города: ВДНХ была главным «культурным» центром нашего почти подмосковного существования. Там я в детстве постоянно гуляла с друзьями, а в ранней юности — с поклонниками. Если для Д.А. Пригова Москва — это Беляево, то моя историческая родина — север столицы.

О родителях

В юности я была больше похожа на папу: и внешне, и характером. Но поскольку с мамой у нас были очень близкие отношения — она была моим лучшим другом — то, конечно, она оказала на меня сильное влияние.

Мама в свое время собиралась поступать в медицинский институт, но передумала и поступила в Московский институт химического машиностроения. Потом там же работала на кафедре химиком-технологом. Папа закончил юридический факультет МГУ, но юридической практикой не занимался, а много лет проработал в международном отделе спорткомитета.

О брате

Брат появился, когда мне было девять. Я помню, как мы с папой ездили забирать маму из роддома. В машине я с любопытством рассматривала маленького человечка: новорожденный мне казался очень забавным. Родители проявили чудеса педагогики, чтобы дети любили друг друга и дружили, несмотря на разницу в возрасте. Не помню, чтобы я ревновала к брату, как это часто бывает со старшими детьми по отношению к младшим.

Об имени

С самого начала была идея — это мне потом родители рассказывали, — что если родится мальчик, то его назовут Мишей в честь маминого папы, который погиб на войне. В честь дедушки. Поэтому, когда родился ребенок, никаких особых споров не было.

О старшинстве

У Миши были няни, которые часто менялись. Одна из них пережила ленинградскую блокаду, потеряв в ней своих детей. Она была первой, кто раскрыл мне глаза на ужасы войны: на страшный блокадный быт, каннибализм и прочее. Мама периодически отправляла меня гулять с братом; честно признаюсь, я делала это без особого восторга. Перспектива катать по двору коляску, когда твои друзья самозабвенно играют в салочки и классики, не очень вдохновляла. Но я, как Том Сойер, не без успеха пыталась представить прогулку с братом как привилегию — подруги по очереди носились с коляской взад-вперед, а мама с балкона кричала: «Девочки, осторожно, не везите так быстро! Не убегайте со двора!» Она очень боялась за нашу безопасность, и не без основания: насильников и хулиганов было предостаточно. Положение немного спасали стаи бабушек, целыми днями сидевших на скамейках и сплетничавших о соседях, но заодно и невольно присматривавших за детьми.

О собаке

Как и все дети, я клянчила, чтобы мне купили кошку или собаку. Папа был вполне не прочь завести собаку: он часто вспоминал лайку, с которой он играл в детстве. Но мама решительно пресекла наши происки; она заявила, что вполне хватает двух детей, мужа и работы, а выгуливать и кормить собаку ей уже не под силу. Наши горячие заверения, что ухаживать за животным мы будем сами, ее не убедили. Тем более что мы с папой мечтали непременно о большой собаке, например овчарке, а держать ее в нашей тесной квартирке было совершенно невозможно.

Об отдыхе

До рождения Миши меня пару раз возили на Черное море, а потом мы долгие годы снимали дачу в Подмосковье. Когда брат подрос, мама отсылала нас на два месяца в пионерский лагерь, а в августе мы ездили в Прибалтику, которая тогда была для советских людей «мечтой о Европе». Реальную Европу увидеть практически было невозможно, даже за поездку в соцстраны нужно было упорно сражаться. Мама билась с профсоюзом несколько лет, чтобы достать туристические путевки в Болгарию.

О героях

Я была типичным советским ребенком — читала Джека Лондона, Фенимора Купера и прочие книги того же порядка. Мы с друзьями ходили по десять раз на фильмы об индейцах, которые в индустриальных масштабах штамповались на киностудии DEFA в ГДР, а потом прыгали по котлованам и играли в апачей.

Культовым героем был Фантомас, фильм о котором произвел сенсацию и стал главным хитом советского кинопроката. Разумеется, все стали играть в Фантомаса, тут же появились хулиганы, которые стали надевать похожие маски. В высших партийных кругах было принято решение, что лучший способ бороться с этим тлетворным влиянием Запада — не пускать детей на сеанс: следующие серии пошли в прокат с пометкой «Детям до 16…». Это было большой трагедией, и мы всеми правдами и неправдами пытались проникнуть в кинотеатры.

О подражании

Честно скажу, я не припомню, чтобы в детстве у меня был кумир, которому бы я поклонялась. Многие мои подруги собирали, например, открытки актеров, а меня почему-то подобное занятие не увлекало. Может быть, это был внутренний протест против кумиров как таковых.

О дружбе

В детстве во дворе у меня была веселая девчачья компания. Я вообще всегда ценила женскую дружбу: она встречается, к сожалению, нечасто, но мне повезло — и в юности, и в зрелости появлялись женщины, с которыми сложились добрые, доверительные отношения. Мы все нуждаемся в женской дружбе, хотя ее трудно сохранить. Впрочем, у меня много и друзей-мужчин, в основном со студенческих времен.

О технологических потрясениях

Одно из первых детских впечатлений — это телевизор с огромной круглой линзой, который был предметом большой семейной гордости. Помню, я прежде всего была заворожена самой линзой, потому что она была выпуклая и заполнена водой. А главное, если заглянуть за нее, выяснялось, что там такой м-а-аленький экранчик, чуть больший по размеру нынешнего айфона. Меня потрясало это несоответствие видимости и реальности.

Телевизор появился у нас в конце 1950-х, мне было три-четыре года. Я смутно помню, что соседи по коммунальной квартире периодически приходили к нам смотреть передачи.

О космосе

Когда Гагарин полетел в космос, мне было пять лет. Разговоры, песни, фильмы о космонавтике были очень популярны в те годы; эта проблематика неизбежно ассоциируется у меня с моим детством. Я помню, как возникала аллея Космонавтов и памятник первому полету возле метро «ВДНХ».

Об оттепели

Я принадлежу к поколению оттепели, детей, родившихся в конце 1950-х годов. В своем роде мы были самой благополучной генерацией в нашей неблагополучной стране: мы не знали войны, сталинских репрессий, бытовых тягот, мы в расцвете жизни встретили перестройку. Наше детство прошло в атмосфере общественного подъема, надежд на более справедливое общество, на более достойную жизнь. Мои первые воспоминания — это молодые и красивые родители, с горящими глазами спорящие с друзьями на пятиметровой кухне о социализме с человеческим лицом, о культе Сталина, о необходимости реформ и прочих высоких материях. Дети постигают историю эмоционально; я хорошо помню, как что-то сломалось во внутреннем настрое родителей в конце 1960-х, исчезли радость и утопический драйв. Оттепель закончилась…

О письмах

В наше время переписка с друзьями была довольно распространенным культурным времяпрепровождением. Обычно эпистолярное творчество начиналось в сентябре, после летнего отдыха, во время которого мы знакомились с ребятами из других городов. Не могу сказать, что я была усердным корреспондентом; примерено к середине года переписка тихо угасала. Самая оживленная и долгая корреспонденция продолжалась между мной и моей подругой, жившей в соседнем подъезде, выдумщицей и любительницей розыгрышей. Мы посылали друг другу письма с описанием невероятных приключений, обильно снабжая их иллюстрациями. Потом мы стали писать приключенческие романы; все эти шедевры до сих пор лежат где-то в архивах, которые я, наверное, никогда не разберу.

О хобби

В шахматы, в отличие от брата, я не играла. У Миши в этом смысле был особый талант, а я разве что собирала марки, чем занимались очень многие мои ровесники. Я бережно храню эту коллекцию, она во многом предопределила и мою профессию, и мои пристрастия. Я собирала в основном иностранные марки: папа работал в спорткомитете, туда приходило много зарубежных писем, он вырезал марки и приносил домой. Я часами разглядывала изображенные на них неведомые пейзажи, города, картины, животные. Эти кусочки цветной бумаги стали моими первыми путеводителями по миру, катализаторами «тоски по мировой культуре». Моя страсть к путешествиям, наверное, была во многом сформирована моим наивным детским хобби.

О несбывшемся

В старших классах я стала думать о профессии: куда идти учиться дальше. И, честно говоря, я очень долго колебалась: поступать ли мне в медицинский институт или на филологический факультет. В итоге победил филфак, и не могу сказать, что моя профессиональная жизнь сложилась неудачно. Но всякий раз, когда я прихожу в поликлинику или больницу, я сразу представляю себе, как я иду в белом халате по коридору или принимаю в кабинете больных. Кто знает, может быть, во мне пропал великий врач. Теперь это уже не проверишь.

О еде

Готовить я никогда не любила. Я предпочитала стирать, убираться, вязать, шить — все что угодно, лишь бы не заниматься стряпней. Но готовить все равно приходилось, куда же было деться. Особым испытанием было накрыть стол к приходу гостей: тазики с салатом оливье, селедкой под шубой, винегретом и прочими классическими блюдами советской кухни. Единственное, что я готовила с удовольствием, — это кавказские блюда, которые пользовались в нашей семье большой популярностью. Моя тетя пекла хачапури, а я ворожила над плитой, изготовляя чахохбили, сациви, пхали и так далее.

О недостатках

Черта характера, которую я с детства пытаюсь обуздать, это нетерпеливость: хочется, чтобы было все сразу — и в идеальном виде. Это действительно недостаток: терпение — важная составляющая успеха. Целиком избавиться от врожденного максимализма невозможно; единственный способ справиться с болезненным перфекционизмом — это найти ему достойное применение. Создав интеллектуальное эксклюзивное издательство на базе гуманитарного журнала «Новое литературное обозрение», я, кажется, правильно канализировала свою неуемную энергию.

О предательстве

Одно из моих главных детских потрясений — это предательство. Я думаю, каждый ребенок однажды проходит через подобный травматический опыт. Я испытала это в одиннадцать лет, когда моя самая близкая подруга на глазах у всех предала меня. Это событие стало своеобразным обрядом инициации, или проще — путевкой во взрослую жизнь. С дистанции времени горький опыт оказался во многом благотворным: данный инцидент научил меня правильно выстраивать отношения с другими людьми, более четко проводить границу между личным и публичным пространством, между доверием и осторожностью, между открытостью и сдержанностью.