Взрослые о детстве: Илья Осколков-Ценципер
Основатель журнала «Афиша» и вице-президент компании Yota — о том, как его вербовал КГБ, первом появлении в медиа, неловкости и других детских воспоминаниях
О среде
Среда была чудесная: художники, архитекторы, артисты со стороны мамы, евреи со стороны папы. Все время выпивали, происходила постоянная вечеринка, мне было очень весело сидеть под столом, а вокруг непрерывно веселились взрослые. Ощущение от моего детства примерно такое — масса веселых красивых людей, прекрасно проводящих время. И я даже не мог себе представить, что бывает как-то по-другому.
Об отношениях в семье
У меня в детстве произошла ужасная вещь. У нас на лестничной клетке было две квартиры: в одной жили папа с мамой, в другой — дедушка, бабушка и я (поскольку у них было на одну комнату больше). И по этой причине я никогда не слышал, чтобы папа с мамой ссорились. И был совершенно поражен, когда в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет столкнулся с тем, что они, как и все люди на свете, иногда ссорятся. Это оставило неизгладимый след, поскольку в детстве их отношения мне казались абсолютно гармоничными.
Об отношениях в семье
У меня в детстве произошла ужасная вещь. У нас на лестничной клетке было две квартиры: в одной жили папа с мамой, в другой — дедушка, бабушка и я (поскольку у них было на одну комнату больше). И по этой причине я никогда не слышал, чтобы папа с мамой ссорились. И был совершенно поражен, когда в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет столкнулся с тем, что они, как и все люди на свете, иногда ссорятся. Это оставило неизгладимый след, поскольку в детстве их отношения мне казались абсолютно гармоничными.
О мечте
У меня был такой гэдээровский пластиковый конструктор, предшественник «Лего», из которого можно было строить всякую архитектуру. Я уже тогда интересовался этим предметом, но у него было ограниченное количество деталей, и я мечтал о втором таком наборе. Меня ужасно расстраивала невозможность заполучить его, так как это была вещь иностранная. Из своего набора я все уже собрал всевозможными способами. И продолжал собирать, но и расстраиваться тоже продолжал из-за того, что такой волшебной вещи больше нигде нет.
О первом появлении в медиа
Важным фактом моей жизни, наложившим определенный отпечаток, хоть я этого не помню (но это важная часть семейной мифологии), был момент, когда в гости к родителям приехали журналисты из Германии. Я был новорожденный, и у нас висела фотография, на которой мама прижимает к груди младенца. У мамы лица не видно, младенец — я. Такая нежная фотография, черно-белая. Через полгода после своего визита эти немцы прислали родителям иностранный журнал, где на целую полосу была эта фотография. Это было огромное событие в жизни советского человека: немного страшно, так как это могло кому-то не понравиться, но, с другой стороны, круто, что Таню с Илюшей напечатали в иностранной прессе. Они всем показывали этот журнал. Идиллия продолжалась до тех пор, пока не пришел какой-то грамотей, знавший немецкий, и не прочитал статью. Она была о пользе контроля рождаемости и контрацептивах. Ни о маме, ни обо мне там не было ни слова. Это было мое первое появление в медиа.
О бабушке
Моя бабушка, Алла Александровна Левашова, была художницей — страшно занятой, много работавшей, и в основном не дома. Однажды она пришла домой и сказала, что завтра мы с моим двоюродным братом Мишей будем рисовать вместе с ней. Это было огромное событие — что бабушка собирается рисовать не с мамой, не с папой, а со мной и с Мишей.
То, как мы с Мишей и с ней втроем какими-то цветами и жар-птицами расписываем от пола до потолка нашу детскую комнату, — ярчайшее воспоминание моего детства. Я до сих пор помню ощущение, как возникает огромная фреска. Пару лет назад я обнаружил у папы фотографию этой комнаты, где бабушкиной рукой нарисованы огромные цветы и жар-птица от пола до потолка, а где-то в углу какие-то маленькие дрожащие какашечки — это то, что нарисовали мы с Мишей. Они занимают крошечный кусочек этой стены, но я помню совершенно не это, а как рисовал от пола до потолка огромную картину.
О грустном
Я был ужасно неуклюжий. Однажды мы с мамой проводили лето в Вильнюсе. Страшная жара, мы идем через огромную вокзальную площадь, залитую асфальтом. Дойдя до середины этой площади, я падаю в глубокую лужу и обдаю грязью маму в выходном платье, а также проходящую мимо какую-то литовскую женщину, которая немедленно сообщает нам, что мы русские свиньи. Абсолютно несчастные, мы продолжаем путь к поезду — после этого нам еще надо было грязными ехать в Москву. Это трагический момент.
О родине
О существовании евреев я узнал в детском саду. В подготовительной группе был урок географии, и воспитательница говорит: «Вот, дети, карта нашей родины, Советского Союза. Здесь живут разные народы. Вот, например, дети, среди нас есть Лена Ртвелиашвили, она грузинка, ее родина — Грузинская Советская Социалистическая Республика, вот она тут. А вот сидит Коля Прокопенко, он украинец, у него родина — Украинская Советская Социалистическая Республика, вот она тут. А вот дети, сказала воспитательница, Илюша Ценципер, он еврей, у него нет родины. Я пришел домой очень недовольный и спросил у мамы, как так получается, что у меня нет родины. Был скандал.
О школе
Школа не была мучительной, там было просто скучно. Меня никто не гнобил, потому что мой дедушка, Михаил Борисович Ценципер, был директором школы. Но я был невероятно противным. Мне казалось, что я прочитал все книжки, которые есть на свете, и я был отвратительным всезнайкой. И не упускал возможности указать несчастным учителям на то, что они ошиблись. Ну и то, что дедушка — директор школы, не прибавляло мне популярности.
О вещах
В советское время в каждом овощном магазине висел аппарат по торговле картошкой. Это был огромный круглый безмен, рядом с которым висел грязный ковш, в который насыпали с грохотом картошку, и она катилась по деревянному лотку. Это была удивительная вещь. Или, например, прекрасный предмет из магазина «Диета» — такие конусы, в которых продавали сок. Рядом стоял граненый стакан с солью с алюминиевой ложечкой внутри. С нее в стакан по капле стекал сок — поэтому внутри там образовывался такой красноватый комок. Или аппарат по продаже подсолнечного масла. Туда надо было опускать монетку 50 копеек, чтобы тебе налили литр или пол-литра масла. Поэтому монетка в 50 копеек была страшным дефицитом. Все эти странные советские вещи почти совсем исчезли.
О вербовке
Когда я был подростком, начиналась вся эта подпольная жизнь, которая выражалась, в частности, в рок-концертах. Моя первая встреча с Комитетом государственной безопасности произошла, когда мне было лет четырнадцать или пятнадцать. Меня арестовали на концерте Бориса Гребенщикова и отпустили, переписав паспортные данные. Потом звонили и пугали мою бабушку, прося передать, что Илье Владимировичу звонили из Комитета госбезопасности. Бабушка помнила страшные времена довольно отчетливо, и казалось, что она сейчас мне начнет собирать сухари.
Мне назначили встречу с человеком по имени Николай Николаевич Николаев за зданием типографии на Цветном бульваре. Он расспрашивал, о чем разговаривают мои друзья, и предлагал сотрудничество. Наученный папой, я притворился идиотом и сбежал.
