Взрослые о детстве: Евгений Асс

Я помню замечательную атмосферу родительской любви, их замечательных друзей — художников, архитекторов. Помню атмосферу Патриарших прудов и свежей новенькой квартиры, в которую мы въехали, когда я был совсем еще маленьким. В доме всегда царила атмосфера легкой артистической богемности. Это во многом было связано с послевоенной эйфорией, я так думаю, а во-вторых, с определенным кругом людей, из которых происходили мои родители и с которыми они поддерживали отношения. Кроме архитекторов, которых всегда было много в нашем доме, было много и художников, и артистов, которых я помню. Например, замечательная Алиса Ивановна Порет, подруга Хармса и всех обэриутов; Святослав Рихтер, который у нас играл на рояле; Ираклий Андроников... Мне повезло необычайно, я вырос в атмосфере, с одной стороны, веселья, а с другой стороны — высокой культуры.

О бабушке

Одним из главных героев моего детства была бабушка, Александра Николаевна Высокосова, к которой меня вывозили летом. Когда мне было лет пять-шесть, я думал, что бабушкам так и положено жить в деревне. Только когда я уже подрос, через год или два, я понял, что бабушка просто была в ссылке и отбывала она ссылку в довольно глухой деревне Клекотки Рязанской области. Время было довольно тяжелое, 1952–1954 годы, и я там бывал с 1952-го по 1955–1956 каждое лето. Бабушка работала в рязанском Областном туберкулезном диспансере, который тоже практически был местом заключения. Она была военным хирургом, выпускницей Военно-медицинской академии в Петербурге, и участвовала еще в Первой мировой. А потом, в силу своего дворянского происхождения, оказалась на десять лет в лагере — с 1938-го по 1948-й. Эти времена я помню очень хорошо, потому что уже был достаточно сознательным. Бабушка была человеком безупречным — для меня идеал человека и в нравственном, и в интеллектуальном, и в культурном отношении. Она свободно говорила на всех европейских языках, знала наизусть всю русскую поэзию. В молодости ходила в студию Гумилева и была причастна к кругу поэтов Серебряного века. По какому-то душевному порыву она пошла сначала сестрой милосердия на фронт в 1914 году, а потом стала учиться на военного врача, полевого хирурга. Это ей очень помогло в лагере: она там была врачом и спасла жизнь многих людей. Об этом я тоже узнал, живя там, в деревне, потому что к ней приезжали бывшие пациенты. Среди них были и убийцы, и разного рода интеллигенты — я прекрасно помню разговоры на французском на покосившейся терраске дома. Приезжали и страшные мужики, которые ласково называли ее «доктор Саша».

Бабушки и дедушки с папиной стороны погибли во время блокады, дедушка с маминой стороны был расстрелян, а вот бабушка выжила. В 1956 году ей разрешили поселиться в Ленинграде — к тому времени она уже была тяжело больна и почти не вставала, но даже в таком состоянии она успела организовать детский кукольный театр во дворе. И они репетировали у нее дома. Вот такая у меня была замечательная бабушка. Она меня научила всему, например что «твое плохое настроение неинтересно никому, кроме тебя» или «за столом ты должен помнить, что можешь однажды оказаться на обеде у английской королевы». Недавно я оказался на обеде у датской королевы и, сидя за королевским столом, вспомнил этот замечательный совет.

О няне

В детстве была няня — бабуля или баба Оля, которая как раз вывозила меня к бабушке. Это была крестьянская тетка из города Сокаль, Западная Украина, замечательная своими народными мудростями или глупостями. Например, мама говорила: «По радио сказали, что сегодня холодно, надо Женечку одеть потеплее». Она отвечала: «Радива, она на погоду не влияет». Когда она приходила с рынка с мясом, мама спрашивала: «Ты какое мясо купила — баранину или свинину?» Она говорила: «Мяса она мяса и есть». Вообще она отличалась специфическим чувством юмора, и в каком-то смысле роль Арины Родионовны она в моей жизни тоже сыграла. У меня была еще одна нянька, молодая, до нее, но, как рассказывали родители, спуталась с пожарным и ушла. Ей на смену и пришла баба Оля. Потом было еще несколько нянек — даже не нянек, потому что я уже подрос и в няньках не нуждался, а домработниц. Выдающаяся была домработница, которая к нам пришла из семейства Громыко. Она носила шелковый китайский халат и очень возмущалась тем, что у нас дома нет магнитофона и какой-нибудь современной музыки: «Там, где я раньше служила, такую музыку заводили, его зовут Пресли». В доме Громык она слушала Элвиса Пресли и нам доносила об этом.

О профессии

В нашем доме архитекторам принадлежал весь верхний этаж, и все ходили на работу в мастерскую Руднева в третьем подъезде — насквозь из квартиры в квартиру. И большую часть своего детства я провел в мастерской Руднева. Думаю, что выбор профессии был неотвратим, потому что меня завораживали эти архитектурные занятия. Лев Владимирович Руднев проектировал университет, и, по некоторым апокрифическим сведениям, двухлетний, я слепил из пластилина какую-то какашку — и весь московский университет как раз и был сделан по этой модели. Мне приятно думать, что так оно и было, хотя ни проверить, ни опровергнуть это уже невозможно.

С рисованием у меня было все замечательно. Я рисовал в разных художественных студиях и школах, и все в один голос говорили: поступай на художественный факультет. Не то чтобы отец уж совсем отговаривал меня от архитектурного, но он хотел, чтобы я стал художником. Я поступал в 1963–1964 году: видимо, архитекторы в это время были так травмированы хрущевским типовым строительством, что отец не видел никакой перспективы в архитектуре и хотел склонить меня в область чистого искусства (хотя в то время и чистое искусство было так себе). Но я все-таки выбрал архитектуру, о чем не жалею. Думаю, в значительной степени на меня повлияла мама, Александра Михайловна Христиани, которая занималась архитектурной критикой и историей архитектуры и написала замечательную книгу «Новейшая архитектура США». Книги, которые были для нее источниками информации, с детства были у меня перед глазами. Я их с интересом смотрел, и мне все ужасно нравилось, так что такие фамилии, как Ле Корбюзье, знал с юных лет. И это тоже обусловило мой выбор.

О друзьях

В детстве я часть лета проводил на даче, и там у меня, естественно, были друзья. Один из них — ныне уже покойный мой любимый друг Андрей Яралов, тоже из архитектурной семьи, с которым мы дружили с трех лет до его смерти десять лет назад. Я был очень близок с ним всю жизнь. А в соседнем доме жил Женя Гринкруг — с ним мы с пяти лет вместе гуляли на Патриарших, и я очень жалею, что они переехали. Этот район сильно преобразился, и моих территориальных друзей раскидало по разным районам. У нас был очень дружный двор — сейчас он заставлен автомобилями, а тогда он был пустой и самый большой в округе. И в него приходили играть в футбол и в разные шумные игры со всей округи. Этот двор на Садово-Кудринской непосредственно смыкается с Патриаршими прудами, поэтому он притягивал ребятишек еще и оттуда.

О неудавшейся музыкальной карьере
Отец хотел, чтобы я был музыкантом. Но с музыкой у меня не завязалось. Родители специально купили рояль, на котором как раз отлично играл Рихтер, мама неплохо играла, а у меня никак не получалось. Родители пригласили учительницу, и она мне ужасно не понравилась. Я до сих пор помню, что у нее были какие-то удивительно неприятные пальцы. Она сказала: «Наблюдай за моими пальцами». Я наблюдал за ее пальцами — и ничего более отвратительного я до сих пор не могу вспомнить. Я наблюдал, наблюдал, мне становилось нехорошо, а когда она быстро ими шевелила, меня начинало мутить. Эта физиологическая деталь совершенно отбила у меня желание заниматься музыкой. Потом, уже в институте, я сначала пытался играть в джазовом ансамбле, потом в рок-ансамбле, но ничего из этого не получилось.

О книгах

Отец был на фронте, мама — в блокадном Ленинграде. Но тут отца вызвали в Москву служить архитектором в министерстве. Из Ленинграда родители собирались очень спешно — у меня даже сохранилась невероятно трогательная бумажка со списком дел, которые надо сделать перед эвакуацией. На сборы было два дня, а потом они должны были по этой знаменитой Дороге жизни как-то выбираться. Количество вещей, которые они могли увезти, было очень ограничено. По рассказам, в Ленинграде у них была замечательная библиотека, и они вывезли некоторое количество любимых и самых важных книг. До сих пор хранятся раритетные букинистические издания футуристов, бесценные книжки, издания Маяковского, Крученых с иллюстрациями Малевича. Было несколько архитектурных книг, в том числе «Образы Венеции», которые в детстве я рассматривал с необычайным волнением. Вообще, Венеция всегда была нашей жизнью, и я всегда знал, что есть такой город. Папа туда так и не попал, хотя стремился всю жизнь. Когда я его навещал в больнице в последний раз, он мне сказал: «Так я и не попал в Венецию». Это был 1987 год. И оказавшись в 95-м в Венеции, я поставил в Сан-Марко свечечку.

О квартире

Одно из самых сильных впечатлений детства — это наша квартира, в которой почти ничего нет. Мы получили квартиру совершенно пустой — мебель потом стала подъезжать. И я помню эту пустую квартиру без книг — после утраты своей библиотеки папа принципиально не хотел собирать книги. И сейчас, смотря на эту захламленную квартиру, я вспоминаю, как мы прекрасно просторно и светло жили.

О грустном

В пять лет мне на день рождения подарили велосипед. И случилась какая-то перебранка между мной и бабой Олей — я назвал ее дурой. И родители отобрали у меня велосипед. Я помню, как я страшно убивался и просил прощения, а бабуля этого даже не заметила — она считала такую форму общения нормальной. Но родители простили бы, назови я кого-то из их знакомых дураком, но не обслуживающий персонал. Дворянская честь этого не позволяет. Это было первое оглушительное переживание. И, кстати, отчасти за этот факт мне до сих пор стыдно.

О коммуналках

В школе был совсем другой контингент, нежели дети наших знакомых, жившие в отдельных квартирах. Я впервые столкнулся с коммуналками и страшно их полюбил. Мне было жутко завидно, что они живут такой интересной полноценной жизнью, а я заперт в клетке. Один мой любимый товарищ тогда жил в очень дружной коммуналке: там не было ни одного неприятного человека, все какие-то трудяги, нормальные простые люди, на праздники собирались все вместе. В какой-то крошечной комнатушке собралась вся огромная коммуналка, и было страшно весело. Я все время спрашивал родителей, почему мы не живем так весело, почему мы живем одни, сами по себе. И до какого-то времени я не понимал, почему хорошо жить одним.