Взрослые о детстве: Дина Рубина
Дина Рубина — о родителях, мечтах, Ташкенте, ненавистной школе и любимых друзьях
Мама работала на две ставки. Она преподавала историю в школе и вечно была окружена любящими учениками (они и сейчас ей часто звонят). Отец — в мастерской, перед мольбертом. Уходил только в институт, где преподавал анатомию и рисунок. По натуре он вообще человек замкнутый. Ну а я проводила за инструментом по многу часов: спецмузшкола, класс фортепиано… Вечная картинка: папа выходит из мастерской перехватить что-нибудь, а я «в паузе» растираю уставшие руки. И он, проходя мимо меня на кухню, непременно бодро: «Работай, негр!» Я и сегодня, когда звоню им по утрам, перед тем как засесть за работу (как спал, как давление, то-се — все же обоим моим старикам по 88 лет), напоследок обязательно от него услышу: «О нас не беспокойся. Работай, негр!» Вот и работаю.
Сестра моя родилась, когда мне было пять лет. Помню очень ярко этот период: и то, как мы c отцом забирали ее с мамой из роддома, и мою растерянность от того, что она ни черта не понимает, орет и с ней надо сидеть и качать коляску… Пока сестра не стала что-то понимать и слушать мои бредни, она никак мною не рассматривалась в качестве крупного подарка от родителей.
О внутренней жизни
У меня с детства была очень яркая внутренняя жизнь, полная невероятных бредовых приключений и сюжетов. Однажды, лет в шесть – семь, направляясь к учительнице музыки, идя вдоль арыка, я вдруг придумала целую цивилизацию маленьких арычных человечков, которые живут под водой, выбираясь с сумерками на бережок… Короче, когда вечером обезумевшие родители, уже избегав весь город, меня и нашли там, на берегу арыка, я пребывала в разгаре одной из цивилизационных войн «арычных человечков».
О мечтах
Боюсь, что в детстве я была страшно честолюбива: мне хотелось быть знаменитой. Более того: я была уверена, что буду знаменитой. Самое яркое детское видение: я поднимаюсь на сцену, я у всех на виду. Аплодисменты! И что? Многие годы вынуждена была выступать перед публикой: просто зарабатывала этим на жизнь. Так что теперь от детской мечты «о славе» осталось острое желание закуклиться дома с отключенным телефоном, в пижаме, у компьютера.
О Ташкенте
Главным уроком детства был опыт существования в своеобразном Ноевом ковчеге. Десятки, если не более сотни национальностей и этносов. Само собой, восточные традиции в ауре города тоже были достаточно сильны: уважение к гостю, уважение к старшему по возрасту, почтение к хлебу, невозможность выбросить даже засохший кусок и так далее. Об этом можно часами говорить.
О друзьях и дворовой жизни
У меня несколько друзей детства. Одна близкая подруга живет в Израиле. Мы учились в школе Успенского в одном классе. Она играла на скрипке, я — на фортепиано. Другая подруга давно живет в Москве, с ней мы познакомились еще раньше, в начальной школе, во дворе. В Ташкенте дворовая жизнь была гораздо более насыщенной и увлекательной, чем, скажем, в Москве или в Питере, — климат. Круглый год мы бегали во дворе налегке, босиком, и в дом забегали, чтобы выбежать минут через десять с бутербродом в руке, давая откусывать от него избранным. Я вообще была закалена дворовым сообществом. Там и драться научилась. И сильным словам, и какому-то чувству простой и дикой справедливости. Очень хорошая школа. Никому не желаю.
О книгах
Весь обычный набор — от «Всадника без головы» до «Человека-амфибии» — с изысканным исключением: очень любила книгу «Дорога уходит в даль» Александры Яковлевны Бруштейн, веселую и грустную книгу о доброте и любви. И ранние рассказы Чехова, которые организовали мой лохматый подростковый ум и огранили речь.
О школе и учении
Ненавидела школу. Я вообще не терплю никакого сообщества. Единственно замечательное сообщество у меня было в детстве, когда с подругами Светкой и Милкой мы стали тремя мушкетерами, поделив между собой Атоса, Арамиса и Портоса. Роль Д’Артаньяна не досталась никому, чтобы обидно не было. А вообще, никакой общественной роли я исполнять категорически не могу, уклоняюсь. И, к печали моей, всю жизнь очень плохая ученица. То есть учусь как-то по-своему. Тут же и немедленно, если это нужно. Изучаю «предмет», частности и детали, принципы работы… После чего, использовав нужные мне знания в каком-нибудь романе или рассказе, выкидываю из головы их напрочь. Видимо, чердак не вмещает. Освобождаю место для другого. Всегда уважала людей с традиционным классическим образованием. Я в этом беспородная дворняжка.
О смерти
Однажды родители отправили меня в булочную за баранками к чаю. По пути в соседнем дворе я увидела, как из подъезда выносят гроб к стоящему грузовику. И это событие — родня покойного, суетящиеся соседи, музыка, полупьяные трубачи — все это так меня заворожило, что я отправилась вслед за процессией, побывала на кладбище, похоронила этого неизвестного, вернулась вместе с толпой, угодила на поминки и еще получила клубничный кисель в фаянсовой кружке. Дома мне влетело так, как никогда ни до, ни после.
О стыдном
Однажды в детстве я украла губную помаду у учительницы музыки. И потом, спустя несколько лет, написала об этом рассказ. Я не помню, насколько было мне стыдно. Вероятно, было. Но ведь рассказ написан, значит, стыд окупился. У писателя вообще окупается все: хронические болезни, несчастья, любовные неудачи, тюрьмы и каторги. Не окупается только собственная смерть, а жаль. Мечта любого стоящего писателя — собственный голос оттуда. Забавное направление мысли, правда?
У меня с детства была очень яркая внутренняя жизнь, полная невероятных бредовых приключений и сюжетов. Однажды, лет в шесть – семь, направляясь к учительнице музыки, идя вдоль арыка, я вдруг придумала целую цивилизацию маленьких арычных человечков, которые живут под водой, выбираясь с сумерками на бережок… Короче, когда вечером обезумевшие родители, уже избегав весь город, меня и нашли там, на берегу арыка, я пребывала в разгаре одной из цивилизационных войн «арычных человечков».
О мечтах
Боюсь, что в детстве я была страшно честолюбива: мне хотелось быть знаменитой. Более того: я была уверена, что буду знаменитой. Самое яркое детское видение: я поднимаюсь на сцену, я у всех на виду. Аплодисменты! И что? Многие годы вынуждена была выступать перед публикой: просто зарабатывала этим на жизнь. Так что теперь от детской мечты «о славе» осталось острое желание закуклиться дома с отключенным телефоном, в пижаме, у компьютера.
О Ташкенте
Главным уроком детства был опыт существования в своеобразном Ноевом ковчеге. Десятки, если не более сотни национальностей и этносов. Само собой, восточные традиции в ауре города тоже были достаточно сильны: уважение к гостю, уважение к старшему по возрасту, почтение к хлебу, невозможность выбросить даже засохший кусок и так далее. Об этом можно часами говорить.
О друзьях и дворовой жизни
У меня несколько друзей детства. Одна близкая подруга живет в Израиле. Мы учились в школе Успенского в одном классе. Она играла на скрипке, я — на фортепиано. Другая подруга давно живет в Москве, с ней мы познакомились еще раньше, в начальной школе, во дворе. В Ташкенте дворовая жизнь была гораздо более насыщенной и увлекательной, чем, скажем, в Москве или в Питере, — климат. Круглый год мы бегали во дворе налегке, босиком, и в дом забегали, чтобы выбежать минут через десять с бутербродом в руке, давая откусывать от него избранным. Я вообще была закалена дворовым сообществом. Там и драться научилась. И сильным словам, и какому-то чувству простой и дикой справедливости. Очень хорошая школа. Никому не желаю.
О книгах
Весь обычный набор — от «Всадника без головы» до «Человека-амфибии» — с изысканным исключением: очень любила книгу «Дорога уходит в даль» Александры Яковлевны Бруштейн, веселую и грустную книгу о доброте и любви. И ранние рассказы Чехова, которые организовали мой лохматый подростковый ум и огранили речь.
О школе и учении
Ненавидела школу. Я вообще не терплю никакого сообщества. Единственно замечательное сообщество у меня было в детстве, когда с подругами Светкой и Милкой мы стали тремя мушкетерами, поделив между собой Атоса, Арамиса и Портоса. Роль Д’Артаньяна не досталась никому, чтобы обидно не было. А вообще, никакой общественной роли я исполнять категорически не могу, уклоняюсь. И, к печали моей, всю жизнь очень плохая ученица. То есть учусь как-то по-своему. Тут же и немедленно, если это нужно. Изучаю «предмет», частности и детали, принципы работы… После чего, использовав нужные мне знания в каком-нибудь романе или рассказе, выкидываю из головы их напрочь. Видимо, чердак не вмещает. Освобождаю место для другого. Всегда уважала людей с традиционным классическим образованием. Я в этом беспородная дворняжка.
О смерти
Однажды родители отправили меня в булочную за баранками к чаю. По пути в соседнем дворе я увидела, как из подъезда выносят гроб к стоящему грузовику. И это событие — родня покойного, суетящиеся соседи, музыка, полупьяные трубачи — все это так меня заворожило, что я отправилась вслед за процессией, побывала на кладбище, похоронила этого неизвестного, вернулась вместе с толпой, угодила на поминки и еще получила клубничный кисель в фаянсовой кружке. Дома мне влетело так, как никогда ни до, ни после.
О стыдном
Однажды в детстве я украла губную помаду у учительницы музыки. И потом, спустя несколько лет, написала об этом рассказ. Я не помню, насколько было мне стыдно. Вероятно, было. Но ведь рассказ написан, значит, стыд окупился. У писателя вообще окупается все: хронические болезни, несчастья, любовные неудачи, тюрьмы и каторги. Не окупается только собственная смерть, а жаль. Мечта любого стоящего писателя — собственный голос оттуда. Забавное направление мысли, правда?
