Взрослые о детстве: Дина Корзун
Актриса Дина Корзун — о родителях, мечтах, рисовании, лесе под Смоленском и первой любви
Я из Смоленска. С отцом мама разошлась, когда мне было два. А когда мне было двенадцать, я захотела с ним познакомиться. Но близких отношений с ним не было. Это был человек художественно одаренный, но не развивший, не выразивший свой талант. Он прекрасно резал по дереву, рисовал и шил модную одежду. Самоучкой был. А мама закончила филиал Московского энергоинститута и работала инженером на фабрике, которая выпускала чулки и носки. И всегда продолжала учиться.
Она меня очень оберегала от улицы, поэтому после школы было много занятий — даже на цирковые ходила какое-то время. Мама меня водила на балет шесть лет, и это поправило мою осанку: я же всегда была высокая и сутулилась. Мы жили в одной комнате в коммуналке, а рисовала я и днем, и ночью. И хотя мама не могла спать при включенном свете, она никогда не запрещала мне рисовать и терпела мои занятия. Вообще она всегда меня хвалила и предлагала пробовать что-то новое. Это она первая задумалась о том, что мне должно понравиться в театре.
Она меня очень оберегала от улицы, поэтому после школы было много занятий — даже на цирковые ходила какое-то время. Мама меня водила на балет шесть лет, и это поправило мою осанку: я же всегда была высокая и сутулилась. Мы жили в одной комнате в коммуналке, а рисовала я и днем, и ночью. И хотя мама не могла спать при включенном свете, она никогда не запрещала мне рисовать и терпела мои занятия. Вообще она всегда меня хвалила и предлагала пробовать что-то новое. Это она первая задумалась о том, что мне должно понравиться в театре.
О занятиях
Мы ходили на спектакли, а потом, когда мне было пятнадцать лет, мама предложила мне пойти в театральную студию. Это при том что я с десяти лет занималась в изостудии, потом в художке и еще в коллективе современного танца, где мы в черных, обшитых блестками комбинезонах танцевали диско. Бывало, что мы ехали в какой-нибудь колхоз и там перед уставшими людьми танцевали, высоко взмахивая ногами под «Бони М». Сейчас я сама без смеха это вспоминать не могу, но тогда это все было ужасно романтично. Особенно, наверное, тот эффект который мы, городские, производили на местных.
О «втором доме»
О «втором доме»
Фабрика, где работала мама, была для меня вторым домом — моя школа находилась напротив, и после занятий я шла туда. Спокойно проходила через проходную (там меня знали), потом шла мимо промышленных корпусов, которые мне казались огромными, высокими, странными — такое нагромождение кирпича, бетона и железа. Приходила к маме в ее кабинет, в котором стояли трансформаторы (она распределяла энергию по всей фабрике). Там я делала уроки и проводила послешкольное время.
О рисовании
О рисовании
Не то что я хотела быть художником, просто это было логично, и мама на это меня настраивала. Я всю жизнь рисовала и рисую с большой страстью — это, наверное, от папы. Потом я начала ходить в школу, вернее сначала в изостудию при Дворце пионеров, а потом поступила в художественную школу, где училась и скульптуре, и композиции, и графике. А потом поступила на художественно-графический факультет. Но там мне как-то не понравилось, потому что это был вуз и надо было очень серьезно ко всему относиться — включая начертательную геометрию и историю КПСС. Это отбило всю охоту, и я как-то очень быстро потеряла интерес к учебе.
О первом воспоминании
Первое воспоминание — это лес. Высокий, уходящий ввысь, в небо, около дома моей бабушки, которая жила в то время под Смоленском. Место называлось Красный Бор. Почему красный, я так и не выяснила: то ли от слова «красивый», то ли от того, что там шли очень жестокие бои во время войны. Он был весь изрыт взрывами и траншеями, и хотя, конечно, с тех пор он весь зарос, было видно, что этот лес — поле битвы.
Мне было года полтора, мы с мамой приехали на автобусе из города, и я помню момент, когда мы вышли и пошли к бабушке через этот невероятной красоты сосновый лес с умопомрачительными запахами. Пахло травой, которая подсыхает, земляникой. А кругом сосны — очень высокие, прямые, сильные деревья, оранжевого, янтарного цвета.
О мечтах
Я всегда хотела как-то защитить и одарить бабушку и маму — как Буратино мечтал подарить сто тысяч курток папе Карло. Я говорила им: «Когда я вырасту, у тебя все-все будет». Еще у меня была мечта встретить какую-то невероятную любовь. Кажется, мне было четыре или пять, когда я первый раз очень серьезно влюбилась. Я пришла домой и сказала: «Мама, когда у меня родится сын, я его назову Равиль». Как-то так его звали. А потом я влюблялась каждый год — в пионерском лагере и в школе. Правда, были и на несколько лет увлечения.
О лучшем друге
У меня был один медведь, с которым я всегда спала и даже зашивала ему в плечо бумажки, на которых были записаны мои мечты и какие-то пожелания. Когда я болела и плохо себя чувствовала, это был мой самый чудесный друг. Вообще-то, он предназначался не мне: брат моего отца служил на подводной лодке, где-то у границы с Японией.
О первом воспоминании
Первое воспоминание — это лес. Высокий, уходящий ввысь, в небо, около дома моей бабушки, которая жила в то время под Смоленском. Место называлось Красный Бор. Почему красный, я так и не выяснила: то ли от слова «красивый», то ли от того, что там шли очень жестокие бои во время войны. Он был весь изрыт взрывами и траншеями, и хотя, конечно, с тех пор он весь зарос, было видно, что этот лес — поле битвы.
Мне было года полтора, мы с мамой приехали на автобусе из города, и я помню момент, когда мы вышли и пошли к бабушке через этот невероятной красоты сосновый лес с умопомрачительными запахами. Пахло травой, которая подсыхает, земляникой. А кругом сосны — очень высокие, прямые, сильные деревья, оранжевого, янтарного цвета.
О мечтах
Я всегда хотела как-то защитить и одарить бабушку и маму — как Буратино мечтал подарить сто тысяч курток папе Карло. Я говорила им: «Когда я вырасту, у тебя все-все будет». Еще у меня была мечта встретить какую-то невероятную любовь. Кажется, мне было четыре или пять, когда я первый раз очень серьезно влюбилась. Я пришла домой и сказала: «Мама, когда у меня родится сын, я его назову Равиль». Как-то так его звали. А потом я влюблялась каждый год — в пионерском лагере и в школе. Правда, были и на несколько лет увлечения.
О лучшем друге
У меня был один медведь, с которым я всегда спала и даже зашивала ему в плечо бумажки, на которых были записаны мои мечты и какие-то пожелания. Когда я болела и плохо себя чувствовала, это был мой самый чудесный друг. Вообще-то, он предназначался не мне: брат моего отца служил на подводной лодке, где-то у границы с Японией.
У него всегда были такие «березовые боны» (чеки для покупок в магазине «Березка». — БГ), и он привез этого медведя своей девушке
У него всегда были такие «березовые боны» (чеки для покупок в магазине «Березка». — БГ), и он привез этого медведя своей девушке. Но я раньше увидела у бабушки этого медведя, и он остался со мной навсегда.
О школе
Думаю, мне не очень повезло с первой учительницей. Важно ведь, чтобы первый учитель был любимым, отвечал тебе взаимностью, относился с интересом и уважением. Моя же учитель... Но в более старших классах к нам пришла новая учительница по истории, и я начала обожать ее предмет. А потом я полюбила и биологию, когда тоже пришла новая и очень интересная учительница: она рассказывала интересно и была молодой. Когда задали доклад про каких-то рыб, я нарисовала огромную рыбу и сделала из нее книгу-альбом с листочками. Но в целом я вспоминаю школу без особой радости, хотя очень люблю своих подруг-одноклассниц, всегда им рада и готова помочь.
О смерти
У меня очень рано появился страх смерти. Наш дом стоял рядом с кладбищем, где часто кого-нибудь хоронили. Мы тогда бросали свои игры и бежали за похоронной процессией, пытались заглянуть в гроб и так далее. Мы играли на кладбище и ходили через него, чтобы срезать дорогу. Поэтому я очень рано стала задумываться, что такое смерть и как с ней быть. Самого кладбища я не боялась — это был такой же атрибут жизни, как фонарные столбы. В итоге я пришла к выводу, что все-таки смерти не боюсь, что на самом деле ее нет и она не страшна. Смерть — это когда ты уже где-то на другом берегу, и бояться нечего.
О школе
Думаю, мне не очень повезло с первой учительницей. Важно ведь, чтобы первый учитель был любимым, отвечал тебе взаимностью, относился с интересом и уважением. Моя же учитель... Но в более старших классах к нам пришла новая учительница по истории, и я начала обожать ее предмет. А потом я полюбила и биологию, когда тоже пришла новая и очень интересная учительница: она рассказывала интересно и была молодой. Когда задали доклад про каких-то рыб, я нарисовала огромную рыбу и сделала из нее книгу-альбом с листочками. Но в целом я вспоминаю школу без особой радости, хотя очень люблю своих подруг-одноклассниц, всегда им рада и готова помочь.
О смерти
У меня очень рано появился страх смерти. Наш дом стоял рядом с кладбищем, где часто кого-нибудь хоронили. Мы тогда бросали свои игры и бежали за похоронной процессией, пытались заглянуть в гроб и так далее. Мы играли на кладбище и ходили через него, чтобы срезать дорогу. Поэтому я очень рано стала задумываться, что такое смерть и как с ней быть. Самого кладбища я не боялась — это был такой же атрибут жизни, как фонарные столбы. В итоге я пришла к выводу, что все-таки смерти не боюсь, что на самом деле ее нет и она не страшна. Смерть — это когда ты уже где-то на другом берегу, и бояться нечего.
Самого кладбища я не боялась — это был такой же атрибут жизни, как фонарные столбы
О стыдном
Думаю, мне было лет семь. Я ездила в деревню к родственникам, и там мы любили убегать надолго из дома — целый день пропадали где-то, могли уйти очень далеко. Было ощущение свободы и счастья. Мы — это моя двоюродная сестра, друзья, соседские дети. И однажды мы нашли дом, который только строился. Он был еще без окон и без дверей — такой деревянный сруб. Мы забрались туда, начали везде лазить и хулиганить. Внутри были аккуратно сложены мешки с пшеницей, на которых мы начали скакать. Как-то так получилось, что они развязались, и эта пшеница высыпалась. А мы в ней купались и кувыркались. Потом я решила пойти домой. Иду по дороге и вдруг метрах в пятидесяти я увидела, как навстречу мне бегут разъяренные люди: «Ты видела там детей, которые хулиганят?» Я сказала: «Да, видела». «Они там еще?» — «Да-да, там». Я думала, что меня сейчас возьмут за шиворот и начнут трясти. У них, по-моему, даже были ремни или палки. Я с ужасом представила, что там сейчас будет и как мне повезло, что я вышла вовремя и мне не влетело. Но было стыдно. Я не призналась, что была вместе с этими детьми, и разговаривала так, будто не имею к ним отношения.
О конце детства
Ощущение конца детства приходило постепенно. Несмотря на то, что я первого сына родила в девятнадцать лет, я и тогда не почувствовала, что детство ушло. Сейчас ему двадцать один, а мне сорок. Думаю, только сейчас, в последние годы, когда у меня появились еще две дочки, я поняла, что детство кончилось. Появилось новое для меня чувство ответственности.
Ощущение конца детства приходило постепенно. Несмотря на то, что я первого сына родила в девятнадцать лет, я и тогда не почувствовала, что детство ушло. Сейчас ему двадцать один, а мне сорок. Думаю, только сейчас, в последние годы, когда у меня появились еще две дочки, я поняла, что детство кончилось. Появилось новое для меня чувство ответственности.
