Взрослые о детстве: Алексей Венедиктов

О семье

В Москве, в родильном доме Грауэрмана, 18 декабря 1955 года. Мы жили на Чернышевке (раньше улица Чернышевского, теперь — Покровка. — БГ). Семья была неполной: отец погиб за две недели до моего рождения. Он был офицером на ядерной подводной лодке на Дальнем Востоке в Тихом океане, после первого похода туда подводных лодок. Мать об этом, естественно, долго не знала. Ей врали, что письма не идут. Сначала я ходил в обычный детский сад на тех же Покровских Воротах, потом в школу там же — все рядом с домом.

О мечте

Была ли какая-то материальная мечта, не вспомню. Точно не велосипед, потому что до сих пор не умею кататься на двухколесном. Последнее мое транспортное средство — трехколесный велосипед, который материализовался не помню как. Пожалуй, настольный футбол. Где-то в десять-одиннадцать лет я вымаливал такой на день рождения. Кажется, это был чешский футбол или гэдээровский. Мне ужасно такой хотелось, потому что все кругом играли и мы ходили друг к другу играть. И в итоге мне его подарили. Это была дорогая игрушка, и подарили мне его скрипя зубами, потому что жили мы на врачебную зарплату мамы и пенсию бабушки. Покупали в «Детском мире» — там были очереди по записи, насколько я понимаю. Я сломал этот футбол на второй день: фигурки гнулись. Помню, что я об этом не сожалел: вообще, лучше бы футбол остался мечтой, потому что реализация материальной мечты часто приводит к разочарованию. Одно дело, когда что-то такое есть у твоих друзей: это каждый раз праздник, как торт. Но торт нельзя есть каждый день. 

О радости

Это двор всегда, старомосковский двор. И фильм «Покровские Ворота» отражает действительность. У нас все родители работали, и была такая группа, где мамы по очереди нас выгуливали во второй половине дня. И все в этих шапках, тяжелых шубках собирались и играли. Большего счастья, чем вывалиться во двор, особенно в начальной школе, когда можно было сбежать от домашних уроков, я не припомню. Что-то в памяти осталось, что-то ушло, но счастье двора — валяние в сугробах, лазанье по бомбоубежищам и чердакам, по крышам — это было самое радостное, начиная с пяти лет. Удрать и гулять до глубокой темноты — особенно зимой. 

О грустном

Как у всех банальное: первая любовь в третьем классе. Девочка не пришла на день рождения, и я отказался праздновать свое десятилетие. Всех выгнал, остался один и рыдал, потому что она не пришла. Страшный мой день рождения. Трагедия была вселенская, безусловно. Может быть, еще замужество моей матери, но это уже в более взрослом возрасте, и я это пережил спокойней. Еще однажды я провалился под лед на катке на Чистых прудах — это было еще до школы. Я провалился, и коньки потянули меня вниз. Помню, чья-то рука схватила меня за шиворот шубы и вытащила. Тут же набежали какие-то тетки, укутали платками. Меня на санках отвезли домой.

О воспитании

Мама заставляла меня делать домашние задания. Она работала врачом-рентгенологом, и я приходил в этот вредный кабинет и за свинцовой стенкой делал уроки. Ненавидел я это ужасно. Во-первых, это поликлиника и врачи, а каждый ребенок этого не любит и боится. Во-вторых, от этого сидения и делания никуда нельзя было уйти. И я понял, что никогда не буду заставлять ребенка делать домашние задания, и никогда этого не делаю. Приготовление уроков нужно превращать в игру. Сейчас мы с сыном ездили на три дня во Францию, он делал задания в аэропорту Шарль де Голль. Сам. Потому что делать уроки в аэропорту на пересадке — прикольно. Руку на меня никогда не поднимали, и это научило меня не поднимать руку на ребенка, чего бы он ни вытворял. 

О компании

Я рос, как трава под забором. Сделал домашнее задание — вали во двор. Я дворовый, сознание у меня дворовое. Большим драчуном не был, потому что с ранних лет в очках. Качаться никогда не качался, физкультура не была любимым предметом, хотя бегал быстрее всех в классе. На соревнованиях выступал. Ну и шахматы, конечно. Наша компания собиралась с моих пяти лет и до пятнадцати, пока я не переехал на «Юго-Западную». Шпана в компании тоже была, но я все-таки был книжным мальчиком. Рассказывал всем прочитанные истории и втянул их в любимую игру «Три мушкетера». Годами играли одни и те же — одних и тех же: я, как в пять или шесть лет стал Атосом, так Атосом и оставался. А вот миледи сменялись. Они все были очаровательные, за ними все ходили хвостами. Эта компания на Покровских Воротах объединяла, с одной стороны, детей из профессорских семей, актерских, спортсменов очень известных, с другой стороны, подзаборную шпану и, с третьей стороны, книжных мальчиков из неполных семей — таких, как я. Это была команда. 

Недавно, кстати, выяснилось, что мы ходили бить детей, среди которых вырос Александр Волошин, бывший глава администрации президента. Выходили такие шпанистые пацаны и где-нибудь на Чистопрудном, на катке, или в Большом Харитоньевском дрались на кулачки. Была война за чердаки, потому что мы находили там массу интересного: старые газеты, какие-то старые самовары, подстаканники измятые — дома-то старые. Как мы выяснили с Волошиным недавно, вполне возможно, он мне пару раз тогда по морде съездил, и я не исключаю, что ему тоже от меня доставалось.

О стыдном

Я украл. Во дворе был пацан чуть постарше, было ему лет двенадцать. Сказал, что собирается в Перу — сам, без родителей. Почему Перу? Это было что-то из «Библиотеки приключений», из этих книг с ромбиком. Я украл десять рублей у матери — огромные деньги по тем временам, она получала, по-моему, девяносто. Бумажка лежала на столе — у нас в семье к деньгам было безалаберное отношение. И я свистнул эти десять рублей и отдал этому пацану. Мама их потом искала. Мне не стыдно, что взял, — я на благородное дело давал. Стыдно, что не признался. Мамы уже нет, а я до сих пор ей не признался. Это, может, кажется смешным, но на самом деле меня это долго точило.