Учителя большого города. Николай Беларев
Учитель истории в школе №429 Николай Павлович Беларев — о современных детях, политике, школьном национализме и падении культурного уровня
Работа: учитель истории в Центре образования №429 «Соколиная Гора».
Стаж: с 1979 года.
Регалии и звания: магистр образовательной политики (Московская высшая школа социальных и экономических наук и Манчестерский университет), грант Москвы 2008 года.
О непрестижности образования
Я начинал свою деятельность в 1979 году в самой обычной школе в Строгино. Там было очень тяжело работать. Дети ничего не знали, но они все хотели знать. Им было интересно, есть ли за Строгино еще какой-то мир. А теперь ничего не интересно. Сейчас у меня учатся дети пелевинских героев, которые видели весь мир через окошечко ларька. Им образование было не нужно. А нужны были совершенно другие умения и навыки.
Один министр образования Англии сказал, что все значимые в стране люди должны при случае говорить, как сильно образование повлияло на их карьеру. У нас же и в советские времена образование значило мало. Инженер получал не большую зарплату, чем многие рабочие. Конечно, это миф, что в СССР было лучшее в мире образование. Просто эпоха была другая. Но ничего не может стоять на месте, а система образования только на шаг имеет право отставать — так она устроена. И если мы заранее будем говорить, что достигли вершины, будет провал, потому что вершин впереди миллион. Это вечное движение.
О том, почему государству невыгодны сельские школы
Я бы не оставил ни одной общеобразовательной школы. Все школы бы специализировал. Чтобы они все были 57-ми, 1513-ми, 67-ми, 91-ми… Чтоб их были тысячи. Но для этого надо работать.
Некоторое время назад был введен такой принцип, когда дети голосуют за школы ногами. Соответственно чем больше детей в школе, тем больше у нее бюджет.
Если же школа не может работать на большое число учеников, то она получает льготы. Самые большие льготы у сельских школ, так что для государства они невыгодны. От них избавляются, их укрупняют. Есть и плюсы, и минусы в такой системе. С одной стороны, очень жалко, когда закрывается старейшая школа в регионе, а с другой — новую большую школу намного легче оснастить всем необходимым, чем несколько старых.
Я бы не оставил ни одной общеобразовательной школы. Все школы бы специализировал. Чтобы они все были 57-ми, 1513-ми, 67-ми, 91-ми
Об отсутствии общекультурного уровня
Самая большая для меня проблема в том, что у многих детей отсутствует общекультурный уровень. Это такая маленькая основа в каждом человеке. Он знает, что такое плохо и хорошо, что такое дважды два, что есть Солнце и Луна, он читал книжку, он умеет рассуждать, он где-то путешествовал... Если все это есть, то дальше все складывается как пирамидка. А если нет, то это пропасть. Что делать с такими детьми на уроках, непонятно. Они не знают самых элементарных вещей. Для них Швеция — то же, что Швейцария, Австрия — что Австралия. Они не знают русского языка. Это вообще гигантская проблема для всего нашего образования. Я не говорю про термины. Но они не знают таких слов, как фараон, султан, король, царь, уезд, губерния… И не хотят знать, вот в чем дело.
О том, что дети не видят текст
Еще одна большая проблема — дети не умеют читать текст. У меня бывают такие особенные уроки, когда мы в течение целого учебного дня обсуждаем какую-то глобальную проблему в истории. И дети должны найти какие-то гипотезы, как эту проблему решить, а потом представить их в виде фильмов и презентаций. Они копаются в интернете как сумасшедшие. Умудряются целый фильм снять за четыре урока. Но, что там внутри, их абсолютно не волнует. Они не видят разницу между достоверным источником и желтой прессой. И постепенно мы подбираемся к тому, что надо не просто уметь складывать тетрис, а еще и знать, из чего ты его складываешь, надо разбираться в смыслах, что очень сложно. Но без этого нельзя. Уже сейчас на ребенка обрушен огромный поток информации, и надо учить его в ней разбираться.
О национальной проблеме в школе
Я знаю, что в 11-м классе есть несколько националистов. При мне они боятся высказывать свое мнение. Я думаю, что у них только от глупости такие взгляды. Вообще, проблема, конечно, есть. Школа сегодня стала многонациональной. Это очень новое и интересное явление, оно требует колоссального внимания и изучения. Но у нас нет ни одного специалиста, который бы всерьез учил учителя работать с разными людьми.
О сообществе учеников и выпускников
У нас огромное сообщество выпускников, моих и моей жены. Мы вместе ездим в экспедиции. Многих начинали с 12-летнего возраста вывозить, а сейчас им по двадцать пять. Но помимо выпускников, с нами ездят наши друзья, их дети, наши ученики. И принцип такой — обязательно надо, чтоб было дело. Вот сейчас собираемся строить тропу вокруг Байкала.
О внеклассной работе
Я тридцать лет в образовании и сейчас понял, что очень хорошо знаю, что делать с детьми после уроков, а вот что с ними делать на уроке, я знаю не так хорошо. Все дети очень разные. И после уроков я каждому могу найти место. Вот идем мы, например, в Крым большой командой. Если ты не умеешь рубить дрова, то можешь помогать на кухне, если не можешь помогать на кухне, то можешь что-то другое. Или мы готовим празднование Масленицы. И вдруг выясняется, что одна девочка, которая на уроке не могла сложить два слова, прекрасно шьет и конструирует. Она может стать прекрасным модельером, работать с тканями или конструкциями в любой области.
О том, как мы готовим Масленицу
Мне нужен был праздник, сделанный своими руками. И мы попробовали Масленицу. Оказалось, что у народного праздника есть огромная глубина. Хотя, конечно, это давно не народный праздник, а праздник городской.
О дополнительном образовании
Раньше за внеклассную работу я получал зарплату. А с 1 сентября следующего года государство наше решило экономить и прекращает финансировать дополнительное образование. Вот в нашей 429-й школе было огромное количество спортивных секций, на все вкусы, не меньше пятидесяти кружков, очень мощный театр. И все это оплачивалось. Теперь это никому не интересно. Государство предложило нам брать деньги с родителей. А за что я возьму с них деньги? За то, что их ребенок пришел помогать мне делать Масленицу? Или за то, что он три дня живет в лесу и готовит турслет для всей школы? И самая большая проблема теперь — куда пойдут эти дети. Когда была Манежка, такой дикий скандал разразился, потому что там были 14-летние подростки. И наш министр образования заявил, что надо наказать учителей за то, что там были их ученики. Потрясающее, конечно, заявление, очень для нас обидное. А грянет нечто подобное — а оно не может не грянуть, — и опять спросят с педагогов. И при этом срезают весь бюджет дополнительного образования.
Для меня неважно, что я преподаю историю. Я мог бы преподавать литературу, и было бы все то же самое. Можно взять одно событие или одно произведение и на этом материале заниматься и политикой, и нравственным воспитанием, и проблемой выбора. Скажем, на примере «Войны и мира» можно научить детей читать по буквам, можно разбираться в целых абзацах, можно показать специфику языка, специфику эпохи, специфику писателя и т.д. И тогда встает вопрос: а зачем мне нужен этот академизм? Ни один историк не знает историю от А до Я. А детей мы заставляем учить всю историю. Это наш принцип.
Об истории сегодняшнего дня
Вообще я обязан вести историю до сегодняшней секунды. Но я говорю: «Даже и не думайте, ничего не буду вам рассказывать. Ни о Путине, ни о ком». То есть я все время им буду об этом рассказывать, но на других примерах.
Самая большая для меня проблема в том, что у многих детей отсутствует общекультурный уровень. Это такая маленькая основа в каждом человеке. Он знает, что такое плохо и хорошо, что такое дважды два, что есть Солнце и Луна, он читал книжку, он умеет рассуждать, он где-то путешествовал... Если все это есть, то дальше все складывается как пирамидка. А если нет, то это пропасть. Что делать с такими детьми на уроках, непонятно. Они не знают самых элементарных вещей. Для них Швеция — то же, что Швейцария, Австрия — что Австралия. Они не знают русского языка. Это вообще гигантская проблема для всего нашего образования. Я не говорю про термины. Но они не знают таких слов, как фараон, султан, король, царь, уезд, губерния… И не хотят знать, вот в чем дело.
О том, что дети не видят текст
Еще одна большая проблема — дети не умеют читать текст. У меня бывают такие особенные уроки, когда мы в течение целого учебного дня обсуждаем какую-то глобальную проблему в истории. И дети должны найти какие-то гипотезы, как эту проблему решить, а потом представить их в виде фильмов и презентаций. Они копаются в интернете как сумасшедшие. Умудряются целый фильм снять за четыре урока. Но, что там внутри, их абсолютно не волнует. Они не видят разницу между достоверным источником и желтой прессой. И постепенно мы подбираемся к тому, что надо не просто уметь складывать тетрис, а еще и знать, из чего ты его складываешь, надо разбираться в смыслах, что очень сложно. Но без этого нельзя. Уже сейчас на ребенка обрушен огромный поток информации, и надо учить его в ней разбираться.
О национальной проблеме в школе
Я знаю, что в 11-м классе есть несколько националистов. При мне они боятся высказывать свое мнение. Я думаю, что у них только от глупости такие взгляды. Вообще, проблема, конечно, есть. Школа сегодня стала многонациональной. Это очень новое и интересное явление, оно требует колоссального внимания и изучения. Но у нас нет ни одного специалиста, который бы всерьез учил учителя работать с разными людьми.
О сообществе учеников и выпускников
У нас огромное сообщество выпускников, моих и моей жены. Мы вместе ездим в экспедиции. Многих начинали с 12-летнего возраста вывозить, а сейчас им по двадцать пять. Но помимо выпускников, с нами ездят наши друзья, их дети, наши ученики. И принцип такой — обязательно надо, чтоб было дело. Вот сейчас собираемся строить тропу вокруг Байкала.
О внеклассной работе
Я тридцать лет в образовании и сейчас понял, что очень хорошо знаю, что делать с детьми после уроков, а вот что с ними делать на уроке, я знаю не так хорошо. Все дети очень разные. И после уроков я каждому могу найти место. Вот идем мы, например, в Крым большой командой. Если ты не умеешь рубить дрова, то можешь помогать на кухне, если не можешь помогать на кухне, то можешь что-то другое. Или мы готовим празднование Масленицы. И вдруг выясняется, что одна девочка, которая на уроке не могла сложить два слова, прекрасно шьет и конструирует. Она может стать прекрасным модельером, работать с тканями или конструкциями в любой области.
О том, как мы готовим Масленицу
Мне нужен был праздник, сделанный своими руками. И мы попробовали Масленицу. Оказалось, что у народного праздника есть огромная глубина. Хотя, конечно, это давно не народный праздник, а праздник городской.
Школьный двор превращается в один улей. Там педагоги, дети, очень много родителей, которые приходят с младшими детьми. Мы делаем уличный театр, у нас огромные куклы, маски, зло борется с добром, пушки, хлопушки
Готовимся мы долго. Только Новый год отпраздновали — и уже поехали в лес за орешником и за тростником. Из орешника мы строим всякие конструкции, из тростника делаем куклу. И начинается: кто пилит, кто строгает, кто вяжет, кто маски делает. Это огромные творческие мастерские, очень разноплановые. Мы открываем их совместно с 91-й школой, где работает моя жена. Для нас именно в этой подготовке и есть главный смысл праздника. За день до Масленицы мы во дворе школы строим крепость — режем снег бензопилами и складываем эти громадные блоки. И вот начинается праздник. Очень много блинов, самовары, запах дыма, разные звуки... Школьный двор превращается в один улей. Там педагоги, дети, очень много родителей, которые приходят с младшими детьми. Мы делаем уличный театр, у нас огромные куклы, маски, зло борется с добром, пушки, хлопушки… И каждый год мы придумываем новые маски и новые фигуры.О дополнительном образовании
Раньше за внеклассную работу я получал зарплату. А с 1 сентября следующего года государство наше решило экономить и прекращает финансировать дополнительное образование. Вот в нашей 429-й школе было огромное количество спортивных секций, на все вкусы, не меньше пятидесяти кружков, очень мощный театр. И все это оплачивалось. Теперь это никому не интересно. Государство предложило нам брать деньги с родителей. А за что я возьму с них деньги? За то, что их ребенок пришел помогать мне делать Масленицу? Или за то, что он три дня живет в лесу и готовит турслет для всей школы? И самая большая проблема теперь — куда пойдут эти дети. Когда была Манежка, такой дикий скандал разразился, потому что там были 14-летние подростки. И наш министр образования заявил, что надо наказать учителей за то, что там были их ученики. Потрясающее, конечно, заявление, очень для нас обидное. А грянет нечто подобное — а оно не может не грянуть, — и опять спросят с педагогов. И при этом срезают весь бюджет дополнительного образования.
Когда была Манежка, такой дикий скандал разразился, потому что там были 14-летние подростки. И наш министр образования заявил, что надо наказать учителей за то, что там были их ученики. Потрясающее, конечно, заявление, очень для нас обидное
О том, что учитель должен быть интересенДля меня неважно, что я преподаю историю. Я мог бы преподавать литературу, и было бы все то же самое. Можно взять одно событие или одно произведение и на этом материале заниматься и политикой, и нравственным воспитанием, и проблемой выбора. Скажем, на примере «Войны и мира» можно научить детей читать по буквам, можно разбираться в целых абзацах, можно показать специфику языка, специфику эпохи, специфику писателя и т.д. И тогда встает вопрос: а зачем мне нужен этот академизм? Ни один историк не знает историю от А до Я. А детей мы заставляем учить всю историю. Это наш принцип.
И тут я говорю такую страшную фразу, абсолютно крамольную в педагогике: «Я ведь все равно могу научить только той истории, которая лично от меня. История от Николая Павловича Беларева». Я преподаю даже не историю, я преподаю себя
Недавно у меня с коллегами вышел спор. Они спрашивают: «Как это вы не прошли такую эпоху? Они же не смогут сдать экзамен». Я говорю: «Так они возьмут книжку и почитают, если им надо. А если не умеют читать, то все равно бесполезно». И тут я говорю такую страшную фразу, абсолютно крамольную в педагогике: «Я ведь все равно могу научить только той истории, которая лично от меня. История от Николая Павловича Беларева». Я преподаю даже не историю, я преподаю себя. И если я детям интересен, то это будут успешные уроки, а если нет, то не важно, какой у меня предмет. Я интересен тем, что играю на гитаре, пою, могу играть в театре, хожу в походы. Интересно мое увлечение археологией, даже то, что я летом был на Мачу-Пикчу… Наверное, каждому педагогу стоит спросить себя: «Могу ли я им себя преподать? Я детям интересен?».Об истории сегодняшнего дня
Вообще я обязан вести историю до сегодняшней секунды. Но я говорю: «Даже и не думайте, ничего не буду вам рассказывать. Ни о Путине, ни о ком». То есть я все время им буду об этом рассказывать, но на других примерах.
Помню, в первый раз я резко высказал свою позицию, когда умер Ельцин. Я сказал, что Ельцин был человек ярких поступков, «а не то что сейчас мышь серая». У меня это с языка сорвалось — конечно, учитель не должен так говорить
Помню, в первый раз я резко высказал свою позицию, когда умер Ельцин. Я сказал, что Ельцин был человек ярких поступков, «а не то что сейчас мышь серая». У меня это с языка сорвалось — конечно, учитель не должен так говорить. Они спрашивают: «Это вы о ком?» — «Ну вот о том, кто сейчас…» — «А как же вы можете такое говорить?» И я им сказал: «Я-то как раз могу говорить, это ладно, а вот когда вы успели испугаться, я не знаю. Когда это произошло? Вам сколько лет?»
Об агитации в школе
У нас церковь отделена от государства. Вы хотите ввести историю религии? Но она есть в литературе, в истории искусств и в истории. Но на самом деле они хотят пригласить очередного коммуниста идеологического, чтобы он прочищал всем мозги. Детей вообще очень легко сагитировать в любую сторону. Я помню, как в конце 80-х мы с моим коллегой боролись с военруком в школе, который был из «Памяти». До райкома партии дошли. Но мы не победили. В результате мы ушли из школы, а он не ушел. В райкоме понимали, что что-то не так, но полковника тронуть побоялись. Легче было выгнать двух придурочных историков.
О внутренней свободе учителя
О внутренней свободе учителя
Учитель — это и солдат, и генерал, и маршал тоже. И если ты решил, что ты и солдат, и маршал, и генерал, тогда все, твой предмет — это бастион. И никакие райкомы партии его не возьмут
Конечно, председателя избирательной комиссии при школе могут вызвать на ковер. Ну а мне диктовать не смогут. Что они мне могут сказать? Я же учитель, а дальше учителя никуда не пошлешь. В учительстве есть потрясающий момент — выше учителя некуда и ниже учителя некуда. Учитель — это и солдат, и генерал, и маршал тоже. И если ты решил, что ты и солдат, и маршал, и генерал, тогда все, твой предмет — это бастион. И никакие райкомы партии его не возьмут.
