Учителя большого города. Александр Подосинов
Профессор Подосинов — о том, как он стал школьным учителем, зачем учить латыни, для кого писали Ахматова с Мандельштамом и как почувствовать себя наследниками Древнего Рима
Работа: преподаватель латыни в 57-й школе и школе №1199 «Лига школ».
Стаж: с 1991 года.
Регалии и звания: доктор исторических наук, профессор. Заведующий кафедрой древних языков исторического факультета МГУ. Координатор Российской ассоциации преподавателей древних языков, член бюро Российской ассоциации антиковедов. Соавтор учебника «Lingua Latina. Введение в латинский язык и античную литературу. Учебное пособие для гимназий, лицеев и школ с гуманитарным профилем» (вместе с Н.И. Щавелевой). Автор более 300 печатных трудов, из них около 20 монографий.
Про путь в школу
Школьным учителем я оказался совершенно случайно: никогда не стремился преподавать в школе. Раньше вообще считалось, что для выпускников кафедры классической филологии работать в школе — своего рода падение, ведь в университете нас готовили к серьезной научной работе. Да в советское время нам и нечего было преподавать в школе.
Но в 1989 году вышел знаменитый указ, давший возможность директорам более свободно определять состав учебного плана. Тогда же вместе с историей религий, историей искусств и других «новых» для школы предметов началось почти повсеместное введение предмета «латинский язык» в школьную программу. Помнится «МК» напечатал статью под хлестким названием «Гимназия без латыни что девица без стыда».
Это было сложно. Не было ни программы курса, ни учебников, как, впрочем, не было и учителей. И очень многие выпускники классической кафедры восприняли это как вызов времени, обрадовались возвращению в школы элементов классического образования. Моя коллега, Наталья Ивановна Щавелева, отдавала свою дочку в одну очень хорошую школу, где ей предложили самой написать учебник. Она, в свою очередь, позвала меня в соавторы. Поначалу мне это было очень странно, но потом я увлекся, втянулся. Мы несколько лет писали этот учебник, а затем его нужно было, конечно, опробовать. Поэтому я пошел работать в «Школу ИКС», а потом довольно случайно попал, заменяя кого-то из учителей, в 57-ю школу. А потом от ИКСа отделилась «Лига школ», и я пришел работать и туда. Мне повезло, и я работаю в двух замечательных школах.
О классическом образовании и европейцах
Формально латынь не нужна никому, кроме представителей некоторых довольно редких специальностей. И на первый взгляд никакой необходимости в изучении латыни в рамках школы нет. У нас, к сожалению, часто воспринималось это, как будто мы из старых бабушкиных сундуков достаем запыленные пронафталиненные книги и начинаем их насильно детям преподавать. А на самом деле во всем мире латынь является непременной основой хорошего гуманитарного образования.
Мандельштам, Ахматова, Пастернак за время своего обучения потратили невероятное количество времени и сил на изучение латыни, греческого, античной литературы. И когда мы читаем их стихи, боюсь, понимаем далеко не все скрытые аллюзии и отсылки, ведь писали они для людей, окончивших классическую гимназию
Я имею в виду систему классических гимназий, которая широко распространена в Европе и когда-то существовала и у нас. Гимназическое образование в XIX веке, по сути, подготовило расцвет культуры Серебряного века. Мандельштам, Ахматова, Пастернак за время своего обучения потратили невероятное количество времени и сил на изучение латыни, греческого, античной литературы. И когда мы читаем их стихи, боюсь, понимаем далеко не все скрытые аллюзии и отсылки, ведь писали они для людей, окончивших классическую гимназию. А мы семьдесят лет провели в варварстве, в оторванном от европейской культуры состоянии.Когда мы приезжаем в Рим, приходим на форум, мы можем, как скифы и гунны, которые когда-то разрушили Рим, равнодушно пройти мимо или ощутить дрожь европейца перед своим прошлым, начать читать надписи, находить знакомые из Тацита, к примеру, имена. Получается, что знание языка — наш шанс стать наследниками этой великой цивилизации.
С чего начинается курс латыни
«Латинский язык относится к италийской ветви индоевропейских языков…» Дальше, поскольку дети ничего не знают об этом, я начинаю рассказывать об индоевропейских языках, показываю языковое древо. Как правило, детям это очень интересно. Понемногу начинаем выяснять, что есть общего в разных языках — и грамматически, и лексически — на примерах: «mater — mother — Mutter — матерь» и так далее.
Первые два занятия идет общий разговор о том, что такое латынь, как язык развивался, жил. Рассказываю и о том, что еще в XIX веке на ней писали диссертации, и о том, где сейчас можно услышать латынь и как она существует в обиходе современной Западной церкви. Например, в воскресенье вечером в Нотр-Дам де Пари обязательно служат латинскую мессу. И вот в результате к концу этих двух занятий они сами могут ответить уже на вопрос, зачем нужна латынь.
Поскольку школа, даже старшие классы, по сути, самое начало серьезного образования, то мой курс во многом приобретает культурологический характер. Латынь, таким образом, становится средством познания античной философии, литературы, культуры. И поэтому большой упор я делаю на то, что мы можем познать с помощью латинского языка. Доходим мы постепенно и до изучения рецепции античной культуры как в Европе, так и в России, изучаем культурные параллели. Собственно, наш учебник и называется «Введение в латинский язык и античную культуру». Отчасти потому, что не хочется, чтоб детям латынь представлялась сухим и скучным предметом, отчасти потому, что мне и самому межкультурные связи очень интересны.
Когда дети учат современные языки, часто обучение строится по принципу «попугая» — пять раз повторить, выучить, зазубрить выражение или набор выражений, и уже, в принципе, можно построить коммуникацию. Но такое обучение не дает представления о том, как устроен язык. Латынь — мертвый язык, мы учим его «изнутри», и это предполагает в первую очередь изучение устройства языка, нужно представлять хотя бы в общих чертах основы его структуры. И, если человек выучил латынь, нет европейского или любого иного языка, который ему сложно выучить, — он не боится новых языков, понимает, на каких законах строятся языки вообще.
О текстах и анализе
Латынью невозможно пользоваться, не овладев навыком формального анализа. Можно перед сном для удовольствия почитать Шекспира по-английски или Пушкина по-русски, взяв небольшой томик стихов. А вот Горация в оригинале не получится — нужно обложиться со всех сторон словарями, грамматическими справочниками, за полчаса перевести две строчки, восхититься красотой смыслов — и уже только после этого утомленно заснуть под ворохом книг.
Невозможно перевести ни одну латинскую фразу или выражение, если не знать значения слова. Но, даже если вы будете знать значение каждого из них, все равно эта мозаика не сложится, пока вы не поймете, что вот это, к примеру, существительное четвертого склонения, которое стоит в dativus singularis, а вот это может быть и nominativus, и accusativus и так далее. Чтобы текст прочесть и понять, нужно научиться глубоко анализировать структуру, нужно сделать серьезное усилие. А вообще-то, все, что нас окружает, — это текст. И этот навык — пробираться через форму, формальную структуру к смыслу, к пониманию текста, — оказывается чрезвычайно важным в практической жизни.
О неожиданных комплиментах
У меня есть несколько любимых уроков, которые всегда стараюсь провести. Например, мы разбираем с учениками латинский текст «Requiem» в течение первого урока. А потом на втором уроке мы слушаем запись с «Реквиемом» Моцарта, держа перед глазами уже знакомый нам текст. Причем у меня часто бывают дети, которые на занятиях в музыкальной школе исполняли отрывки из него, но не понимали смысла слов, которые пели. И для них это бывает настоящее открытие. Конечно, впечатление от произведения в целом гораздо более сильное и осмысленное.
О сопереживании
Важно, чтоб древние тексты не воспринимались как что-то бесконечно далекое от нас, только как материал для препарирования.
Помню, я ездил с учениками в автобусе по Греции и пересказывал им историю из «Анабасиса» Ксенофонта. Десять тысяч греков возвращались из долгого персидского похода. Сам Ксенофонт был во главе этого войска. Так получилось, что идти к Эгейскому морю было невозможно, и поэтому они пошли к Черному морю. Для греков это невероятно трудная дорога — ведь они не сухопутный народ, а морской. К тому же на них нападали местные племена, есть было нечего, масса трудностей. И вот, уже преодолев огромный путь, на подъеме в гору войско останавливается. Те, кто сзади, недоумевают, в чем дело. Оказывается, те, кто шли впереди, увидели море и закричали: «θάλασσα, θάλασσα» (то есть «Море, море»). Эти два слова волной пробежали от начала к концу колонны, и все войско, ряд за рядом, бросилось на колени. Увидев море, они поняли, что наконец вернулись на родину — хотя им еще нужно было плыть. Для того, кто понимает, что значит для грека море, это невероятно трогательный и важный момент, читаешь — и слезы наворачиваются.
И вот, когда мы спускались на автобусе с Тайгета, дети увидели море и закричали: «θάλασσα, θάλασσα». Ясно, что этот возглас имеет не только буквальный смысл, но и метафорический: «Наконец-то я достиг столь желанной цели!» — и каждый образованный европеец понимает этот возглас и использует его в своей речи.
О ненасилии в образовании
Главный двигатель наших занятий — любовь к латыни и взаимоуважение. И от этого мы на уроке часто забываем вообще о времени, дети сами расстраиваются, услышав звонок. Такую атмосферу невозможно создать принуждением, ведь разве можно получать удовольствие от учебы, если тебя заставляют. Невозможно отчитать ученика, а потом читать с ним Катулла, к примеру, и ожидать, что он разделит с тобой радость от чтения этих прекрасных текстов. По счастью, у меня есть возможность дать эту свободу.
Быть может, это моя педагогическая слабость, но я не настаиваю, чтобы все учили латынь хорошо. Просто, по моим социологическим наблюдениям, каждый класс делится на три части — одна треть учеников хочет и может учиться, другая может, но не хочет, и третья и не хочет, и не может. Эту последнюю треть я обычно оставляю в покое — конечно, какой-то минимальный уровень требований у меня к ним есть, но тройку я им поставлю, и они уйдут. Но пытаться от них добиться такого же результата, что и от других, бессмысленно.
О программах и поддержке сверху
Ни в каких министерствах или агентствах нет тех, кто курирует изучение латинского языка. Это и беда, и радость одновременно.
Нет единых программ, требований к экзаменам, нигде не прописано количество часов — все эти вопросы решает администрация школы. И если директор понимает всю важность преподавания латыни, то он выделяет необходимое количество часов в программе. Не понимает — может и вообще отменить, например, если возникнет конфликт с преподавателем или просто нужно больше времени на другие предметы. В нескольких очень хороших московских школах по разным причинам отменили введенный когда-то курс латыни.
Честно говоря, я не знаю, нужно ли это как-то регламентировать, должен ли быть специальный департамент или отдел в министерстве, который будет контролировать преподавание латыни в школах. Ведь это, наверное, большое счастье — иметь такую свободу, не стоять перед необходимостью заполнять тысячи бумажек и посылать куда-то отчеты.
Но, с другой стороны, некоторая унификация необходима, ведь по России насчитывается довольно много школ, в которых латынь преподают: в Томске, Омске, Самаре, Казани, Перми — перечислять можно долго. И без поддержки сверху вся эта система может рухнуть. Сейчас появилась Ассоциация преподавателей древних языков, координатором которой я являюсь. Задача и цель ее именно в том и состоит, чтобы как-то защищать интересы классического образования в России.
«Латинский язык относится к италийской ветви индоевропейских языков…» Дальше, поскольку дети ничего не знают об этом, я начинаю рассказывать об индоевропейских языках, показываю языковое древо. Как правило, детям это очень интересно. Понемногу начинаем выяснять, что есть общего в разных языках — и грамматически, и лексически — на примерах: «mater — mother — Mutter — матерь» и так далее.
Первые два занятия идет общий разговор о том, что такое латынь, как язык развивался, жил. Рассказываю и о том, что еще в XIX веке на ней писали диссертации, и о том, где сейчас можно услышать латынь и как она существует в обиходе современной Западной церкви. Например, в воскресенье вечером в Нотр-Дам де Пари обязательно служат латинскую мессу. И вот в результате к концу этих двух занятий они сами могут ответить уже на вопрос, зачем нужна латынь.
Поскольку школа, даже старшие классы, по сути, самое начало серьезного образования, то мой курс во многом приобретает культурологический характер. Латынь, таким образом, становится средством познания античной философии, литературы, культуры. И поэтому большой упор я делаю на то, что мы можем познать с помощью латинского языка. Доходим мы постепенно и до изучения рецепции античной культуры как в Европе, так и в России, изучаем культурные параллели. Собственно, наш учебник и называется «Введение в латинский язык и античную культуру». Отчасти потому, что не хочется, чтоб детям латынь представлялась сухим и скучным предметом, отчасти потому, что мне и самому межкультурные связи очень интересны.
Латынь — мертвый язык, мы учим его «изнутри», и это предполагает в первую очередь изучение устройства языка, нужно представлять хотя бы в общих чертах основы его структуры
О живых и мертвых языкахКогда дети учат современные языки, часто обучение строится по принципу «попугая» — пять раз повторить, выучить, зазубрить выражение или набор выражений, и уже, в принципе, можно построить коммуникацию. Но такое обучение не дает представления о том, как устроен язык. Латынь — мертвый язык, мы учим его «изнутри», и это предполагает в первую очередь изучение устройства языка, нужно представлять хотя бы в общих чертах основы его структуры. И, если человек выучил латынь, нет европейского или любого иного языка, который ему сложно выучить, — он не боится новых языков, понимает, на каких законах строятся языки вообще.
О текстах и анализе
Латынью невозможно пользоваться, не овладев навыком формального анализа. Можно перед сном для удовольствия почитать Шекспира по-английски или Пушкина по-русски, взяв небольшой томик стихов. А вот Горация в оригинале не получится — нужно обложиться со всех сторон словарями, грамматическими справочниками, за полчаса перевести две строчки, восхититься красотой смыслов — и уже только после этого утомленно заснуть под ворохом книг.
Невозможно перевести ни одну латинскую фразу или выражение, если не знать значения слова. Но, даже если вы будете знать значение каждого из них, все равно эта мозаика не сложится, пока вы не поймете, что вот это, к примеру, существительное четвертого склонения, которое стоит в dativus singularis, а вот это может быть и nominativus, и accusativus и так далее. Чтобы текст прочесть и понять, нужно научиться глубоко анализировать структуру, нужно сделать серьезное усилие. А вообще-то, все, что нас окружает, — это текст. И этот навык — пробираться через форму, формальную структуру к смыслу, к пониманию текста, — оказывается чрезвычайно важным в практической жизни.
О неожиданных комплиментах
У меня есть несколько любимых уроков, которые всегда стараюсь провести. Например, мы разбираем с учениками латинский текст «Requiem» в течение первого урока. А потом на втором уроке мы слушаем запись с «Реквиемом» Моцарта, держа перед глазами уже знакомый нам текст. Причем у меня часто бывают дети, которые на занятиях в музыкальной школе исполняли отрывки из него, но не понимали смысла слов, которые пели. И для них это бывает настоящее открытие. Конечно, впечатление от произведения в целом гораздо более сильное и осмысленное.
Но самое главное, что в конце он подошел ко мне и сказал: «Александр Васильевич, спасибо вам, меня так проперло!» И этих слов я никогда не забуду, мне кажется, это был лучший комплимент учителю, который я слышал
В одном классе у меня был один ужасно хулиганистый мальчишка, который всегда всех очень отвлекал от занятий. А когда слушаешь «Реквием», нужна полная тишина, спокойствие, чтоб дети могли проникнуться музыкой. И я сказал этому мальчику: «Только вздумай пошевелиться, и я сразу выкину тебя в окно, понял?» Видимо, я был достаточно убедителен, и он весь урок просидел очень тихо. Но самое главное, что в конце он подошел ко мне и сказал: «Александр Васильевич, спасибо вам, меня так проперло!» И этих слов я никогда не забуду, мне кажется, это был лучший комплимент учителю, который я слышал.О сопереживании
Важно, чтоб древние тексты не воспринимались как что-то бесконечно далекое от нас, только как материал для препарирования.
Помню, я ездил с учениками в автобусе по Греции и пересказывал им историю из «Анабасиса» Ксенофонта. Десять тысяч греков возвращались из долгого персидского похода. Сам Ксенофонт был во главе этого войска. Так получилось, что идти к Эгейскому морю было невозможно, и поэтому они пошли к Черному морю. Для греков это невероятно трудная дорога — ведь они не сухопутный народ, а морской. К тому же на них нападали местные племена, есть было нечего, масса трудностей. И вот, уже преодолев огромный путь, на подъеме в гору войско останавливается. Те, кто сзади, недоумевают, в чем дело. Оказывается, те, кто шли впереди, увидели море и закричали: «θάλασσα, θάλασσα» (то есть «Море, море»). Эти два слова волной пробежали от начала к концу колонны, и все войско, ряд за рядом, бросилось на колени. Увидев море, они поняли, что наконец вернулись на родину — хотя им еще нужно было плыть. Для того, кто понимает, что значит для грека море, это невероятно трогательный и важный момент, читаешь — и слезы наворачиваются.
И вот, когда мы спускались на автобусе с Тайгета, дети увидели море и закричали: «θάλασσα, θάλασσα». Ясно, что этот возглас имеет не только буквальный смысл, но и метафорический: «Наконец-то я достиг столь желанной цели!» — и каждый образованный европеец понимает этот возглас и использует его в своей речи.
О ненасилии в образовании
Главный двигатель наших занятий — любовь к латыни и взаимоуважение. И от этого мы на уроке часто забываем вообще о времени, дети сами расстраиваются, услышав звонок. Такую атмосферу невозможно создать принуждением, ведь разве можно получать удовольствие от учебы, если тебя заставляют. Невозможно отчитать ученика, а потом читать с ним Катулла, к примеру, и ожидать, что он разделит с тобой радость от чтения этих прекрасных текстов. По счастью, у меня есть возможность дать эту свободу.
Быть может, это моя педагогическая слабость, но я не настаиваю, чтобы все учили латынь хорошо. Просто, по моим социологическим наблюдениям, каждый класс делится на три части — одна треть учеников хочет и может учиться, другая может, но не хочет, и третья и не хочет, и не может. Эту последнюю треть я обычно оставляю в покое — конечно, какой-то минимальный уровень требований у меня к ним есть, но тройку я им поставлю, и они уйдут. Но пытаться от них добиться такого же результата, что и от других, бессмысленно.
И я его спросил: «Хорошо ли, что тогда, в школе, я не заставил тебя выучить латынь как следует? Ведь сейчас легче было бы?»
Был у меня один ученик, еще давно, который совершенно не занимался, прогуливал, не учил. Но последние две недели перед экзаменом попытался выучить что-то. И удивился, какой на самом деле интересный учебник. Более того, впоследствии оказалось, что ему очень нужна латынь, и он меня просил дать ему несколько уроков. И я его спросил: «Хорошо ли, что тогда, в школе, я не заставил тебя выучить латынь как следует? Ведь сейчас легче было бы?» И он подумал и сказал, что на самом деле все вышло самым правильным образом. В то время его мучали разные тяжелые проблемы, психологически было бы все равно невозможно заставить его включиться. И он сам вовсе не жалел, что имел возможность разобраться в себе.О программах и поддержке сверху
Ни в каких министерствах или агентствах нет тех, кто курирует изучение латинского языка. Это и беда, и радость одновременно.
Нет единых программ, требований к экзаменам, нигде не прописано количество часов — все эти вопросы решает администрация школы. И если директор понимает всю важность преподавания латыни, то он выделяет необходимое количество часов в программе. Не понимает — может и вообще отменить, например, если возникнет конфликт с преподавателем или просто нужно больше времени на другие предметы. В нескольких очень хороших московских школах по разным причинам отменили введенный когда-то курс латыни.
Честно говоря, я не знаю, нужно ли это как-то регламентировать, должен ли быть специальный департамент или отдел в министерстве, который будет контролировать преподавание латыни в школах. Ведь это, наверное, большое счастье — иметь такую свободу, не стоять перед необходимостью заполнять тысячи бумажек и посылать куда-то отчеты.
Но, с другой стороны, некоторая унификация необходима, ведь по России насчитывается довольно много школ, в которых латынь преподают: в Томске, Омске, Самаре, Казани, Перми — перечислять можно долго. И без поддержки сверху вся эта система может рухнуть. Сейчас появилась Ассоциация преподавателей древних языков, координатором которой я являюсь. Задача и цель ее именно в том и состоит, чтобы как-то защищать интересы классического образования в России.
