Учителя большого города. Константин Поливанов

Имя: Константин Михайлович Поливанов.

Работа: учитель русской литературы гуманитарного факультета лицея №1525 «Воробьевы горы».

Стаж: 19 лет.

Регалии и звания: учитель высшей категории, доцент факультета филологии НИУ ВШЭ.

О том, как стал учителем
Когда я учился, то никогда не думал об учительской деятельности, более того, воспринимал школу крайне враждебно. Но обстоятельства сложились так, что сначала Лев Иосифович Соболев приглашал меня что-то рассказывать своим школьникам, а потом Евгения Семеновна Абелюк предложила попреподавать в старшем классе гуманитарного лицея. Я решил, что мне было бы интересно говорить со старшеклассниками о том, что, как мне казалось, я знаю довольно хорошо — о русской литературе ХХ века. Постепенно я понял, что, прежде чем объяснять что-то про ХХ век, неплохо бы рассказать о том, что было раньше. Сегодня я веду занятия с 9-го по 11-й класс — от первых шагов новой русской литературы XVIII века и вплоть до конца ХХ века.

О смысле предмета и задачах учителя

Это ежедневная работа — нужно добиваться, чтобы как можно больше учеников прочитали текст и им было бы интересно этот текст обсуждать. Вместе мы пытаемся понять, что в тексте написано, разобраться в его внутренней логике. А вовсе не усмотреть какие-нибудь мифологические архетипы, если их там нет, или «глубинный диалогизм». Мы обсуждаем только то, что в тексте есть и что важно для его понимания. Филология, как говорили Гаспаров и Аверинцев, — это все-таки наука понимания. И если человек научится понимать художественный текст, то в дальнейшем он будет легко читать тексты самые разные, даже инструкции. Человеческое общество во многом строится вокруг текстов, соответственно, умение тексты читать и порождать крайне важно. Разумеется, это умение формирует не только курс литературы. Чтобы понять алгебраическую задачу, нужно то же свойство, что и при прочтении художественного текста.

Мы много говорим о том, что мы в тексте не понимаем, как не современники автора. Многократное употребление слова «гражданин» в романе «Мастер и Маргарита» уже сегодня нуждается в пояснении. Не говоря уж о «двоюродном брате» Пушкина, который приходит на именины к Татьяне Лариной. Для читателя 1820-х годов было очевидно, что это персонаж поэмы Василия Львовича Пушкина «Опасный сосед». Останавливаясь на таких деталях, можно постепенно понять, как вообще устроен роман «Евгений Онегин». Смысл каждого отдельного урока и уж тем более их серии на протяжении нескольких лет видится мне в выработке относительно общего языка школьников и учителя.

Мне кажется, что русская литература дает для такой выработки одну из лучших возможностей. Далеко не единственную, разумеется. Уроки математики — это тоже создание общего языка. Возможно, в этом смысле они даже важнее, потому что математика — самый объективно общий язык.

О свободе ученика и о том, что происходит в 11-м классе

В чем должна состоять свобода ученика — вопрос сложный. В идеале, наверное, в том, чтоб ученик сам решал, сколько ему ходить в школу и на какие уроки. Но кто же ему это позволит? Ему это не позволят ни учителя, ни родители. И все-таки, несмотря на все споры вокруг реформы образования, я думаю, что выбор учеником ограниченного числа предметов в старших классах — вещь необходимая. В 11-м классе это фактически происходит. А в тех школах, где жестко требуют посещать все уроки, дети уходят в экстернат. У меня есть ощущение, что с каждым годом в 11-м классе у школьников становится все меньше времени, а требования вступительных программ в вузы все выше. Я всегда либерально относился к тому, что не все одиннадцатиклассники регулярно ходят на мои занятия. Несмотря на то что изначально шел говорить с ними о литературе ХХ века, которая приходится как раз на 11-й класс. Но, во-первых, я научился ограничивать свои амбиции и не стараться рассказать школьникам про все, что я знаю. В конце концов, если им интересно, они могут спросить меня об этом вне урока. Во-вторых, после 19 лет преподавания устройство «Евгения Онегина», гоголевских текстов или «Войны и мира» для меня, может быть, интересней, чем литература ХХ века. Возможно, и потому, что Гоголя и «Онегина» удается обсуждать с гораздо большим количеством прочитавших тексты детей, чем произведения ХХ века.

О том читают или нет и о списанных работах

Есть ли такие, кто так и не прочитал «Войну и мир»? К сожалению, много. Что с этим делать? Стараться каким-то образом вынудить прочесть текст. Вообще, тут все время приходится балансировать между двумя вещами — с одной стороны, чтобы получился содержательный разговор, необходимо заставлять тексты прочитать, но если это делать слишком жестко, то неизбежно разрушатся эмоциональные связи между учеником и учителем. Может быть, такое принуждение, как выставление колонок двоек, и сработает, но крайне не хочется к этому прибегать.

Я последовательно ставлю двойки только в одной ситуации — когда мне в качестве письменных работ приносят тексты из интернета. Я думаю, что здесь отчасти виновата та система обучения, к которой многие дети привыкли, учась в разных школах до лицея. К сожалению, в младших и средних классах часто не объясняют, что письменная работа или даже реферат по любой дисциплине должен содержать в себе личную работу. Компиляции текстов из интернета благополучно принимаются по самым разным предметам, в том числе литературе. Есть и еще одна причина списать — ученику не очень понятно, что писать на ту или иную тему, он заглядывает в интернет и видит, что там все так гладко, складно и внятно написано. Все его проблемы с тем, как подобрать слова, как ему кажется, решены. Как правило, в 9–10-м классах человек не умеет разглядеть, что эта гладкость обманчива, что за ней стоят или абсолютно произвольные характеристики, или отсутствие логики внутри системы рассуждения. Когда я читаю работу, то кроме того, что бросаются в глаза абсолютно не свойственные школьнику стиль и язык, очень часто видна именно эта немотивированность выводов или совершенно никак не вытекающие из текста определения, и сразу понятно, что это никаким образом не могло прийти школьнику в голову самостоятельно.

О знании текстов

Я всегда стараюсь обращать внимание учеников не только на разные подробности текста, но и на те его детали, в которых видна опора на предшествующую традицию. После многих лет работы я неизбежно помню наизусть не только стихи, но и многие фрагменты прозы. Но стараюсь не требовать такого знания от детей. Особенно в последние годы: мне кажется, что за эти 19 лет я многому научился. Я понимаю, что даже если ученик очень внимательно прочитал текст, он все равно помнит его хуже, чем я. К тому же я запоминаю те вещи, которые мне нужны для аргументации своего представления об этом тексте. А у моих учеников эта система взглядов на произведение может быть иной. Я и сам почти каждый раз, перечитывая текст, нахожу в нем что-то новое. И конечно, реакция на текст каждого класса в какой-то степени изменяет мое видение.

О литературном каноне

При сегодняшней организации проверки знаний литературный канон, то есть список обязательных текстов, вроде бы необходим. Но это иллюзия — были бы желание и воля, можно было бы так построить контрольно-измерительные материалы, чтобы не впихивать в образовательный стандарт строго одни и те же тексты. С другой стороны, мне знаком такой аргумент, и я не могу сказать, что он мне вполне чужд: а как же быть с тем, что кто-то не узнает, кто такая Наташа Ростова или Татьяна Ларина? Наверное, все-таки минимальный костяк должен быть, скажем: «Капитанская дочка», «Евгений Онегин», «Война и мир», «Отцы и дети» — этот роман обычно школьниками хорошо читается. Что касается Достоевского, то, по-моему, роман «Подросток» лучше бы подходил для 10-го класса, чем «Преступление и наказание», который в чем-то проще, но, мне кажется, некоторые внутренние решения, которые находит для себя герой «Подростка», было бы полезнее обдумать старшему школьнику, чем вопросы о старушке. Если говорить о ХХ веке, то я убежденный противник включения в стандарт «Тихого Дона». Не только потому, что мне самому этот роман не нравится. Это не так важно. А потому, что включение такого объемного текста в 11-м классе означает вытеснение едва ли не всего остального. Мне кажется, что детям, которые и так очень заняты, было бы полезней читать маленькие вещи — Зощенко например. Или роман Замятина «Мы», который, в отличие от «Тихого Дона», в стандарт не включен.

О Семинаре

Из 19 лет преподавания 18 я веду еженедельный Семинар — это название у нас само собой сложилось и потому не меняется. Вначале его главными участниками были выпускники, но постепенно стали ходить и школьники. Чаще всего Семинар проходит в формате медленного чтения одного стихотворения. Этот формат более удобен для стихотворений, в которых, на первый взгляд, ничего не понятно, и они требуют интерпретации. Мне было проще читать стихи Пастернака — и мы их читали больше всего. Еще мы читали Мандельштама, Хлебникова, Бродского, Цветаеву, Ахматову, принимались и за прозу. Семинар чрезвычайно много дает мне для моих собственных внешкольных разысканий. О некоторых текстах, которые мы обсуждали, я делал доклады, писал статьи. И не только я, но и другие участники Семинара.

Об обращении на «вы» и коллегиальности

Обращение к ученикам на «вы» для меня не педагогический прием. Дело в моем внутреннем устройстве, которое предполагает дистанцию между мной и учеником: я боюсь вторгаться в его внутреннее пространство. При этом не вижу ничего страшного, когда мои коллеги обращаются к школьникам на «ты». Я понимаю, что обращение на «вы» и создает дистанцию, и одновременно ее снимает — мы как бы общаемся на равных. Вообще, на любом уроке для меня самое главное — стремление к нашему равноправию перед текстом. Отсюда обращение «коллеги» — уж кто-кто, а школьники мне точно коллеги, они делают со мной одно дело.

Конечно, отношения с учениками с течением времени меняются, но тут дело скорее во мне, а не в них. Когда я только начинал, я по отношению к ученикам находился в положении сильно старшего брата. На сегодняшний день я учу детей, которым я с некоторыми оговорками гожусь в очень молодого дедушку. Не бывает одинаковых отношений с сильно старшим братом и молодым дедушкой. Значит ли это, что мы не можем найти общий язык? Нет, я думаю, не значит. Но это язык разный.

О капустниках и курсовых

В любой хорошей школе есть свои традиции, которые определяют ее лицо. У нас, например, есть курсовые работы, которые пишут школьники 9-го и 10-го классов. Они сами выбирают направление и научного руководителя и в течение года пишут маленькое исследование, иногда не очень маленькое. В конце года проводится защита. Другая традиция — капустники, театрализованные представления, которые у нас бывают несколько раз в год. Чаще всего они сводятся к тому, что учителя и ученики в более или менее остроумной форме изображают друг друга или самих себя. Это дает необходимую долю иронического восприятия процесса обучения. Мне кажется, что ироничное отношение к самому себе, шутки на уроках для учителя крайне важны, но эти шутки непременно должны касаться самого себя: с учеником нужно быть предельно корректным, чтобы, не дай бог, ничем его не обидеть.