Учителя большого города. Евгения Петраш

Имя: Евгения Георгиевна Петраш.
Стаж: 18 лет.
Регалии и звания: преподаватель биологии, спецбиологии и МХК, высшая квалификационная категория, соросовский учитель, школа №179.


О том, можно ли чего-то не знать

Бывают такие ситуации: дети спрашивают, а ты не знаешь. Можно начать выкручиваться, а можно сказать: «Извини, не знаю, посмотрю и в следующий раз скажу». Человек не может все знать. Когда учитель начинает выкручиваться, это всегда видно. Не надо говорить, что нравится то, что не нравится. Мне не обязаны всегда нравиться те же вещи, что и им. И наоборот. Врать не надо и в этом случае. Я могу промолчать, но, если меня прямо спрашивают, считаю, лучше сказать как есть.

О вороне на пальце, науке и школе

Я думаю, что стала биологом, потому что попала в биологический класс к Галине Анатольевне Соколовой. До того у меня не было серьезного интереса — ну так, ходила на какие-то олимпиады, в кружок — как говорила моя мама, «подержать ворону на пальце». И после окончания биокласса было ясно, что вся наша большая компания никуда из биологии не уйдет. Шел 1980 год, мы поступали после Олимпиады, и у нас был месяц свободы между выпускным и поступлением. Через несколько дней после выпускного  я поехала на практику в Эстонию — с классом, набранным вместо нас. У нас было принято, чтобы старшие ездили с младшими, и те их, условно говоря, воспитывали. Так что, став студентами, мы продолжали ездить на практики, а также с большой охотой приходили читать лекции.

О роли биологии в общей системе образования

Мне кажется, что образование, как некая сумма знаний, — вещь весьма условная. Можно обладать одной суммой знаний, можно — совсем другой, и все равно быть образованным человеком. Если человек понял, как знания добываются, то он потом добудет те знания, которые ему нужны. И совершенно неважно, на каком уроке его этому научили. Например, мой отец был физик и говорил, что лучше всего его научил логически мыслить учитель литературы в школе. Но есть и практический аспект образования. Биология в школе нужна, например, для того, чтобы дети понимали, что с ними происходит. Каждый из нас — биологический объект, и все, что происходит с нами, — биологические процессы. И хорошо бы понимать, что происходит, иначе любой шарлатан может нас  обмануть на раз-два-три. Хотя бы с этой точки зрения учить биологию полезно.

Важно, что биология на 90% наука экспериментальная, наблюдательная, практическая. Совсем теоретическая биология существует, но ее мало. Даже если ученый занимается сравнением последовательности генов, он должен представлять, как выглядят организмы, чьи гены он сравнивает. Если смотреть только на гены, то может получиться полная ерунда. Для биолога представление о разнообразии очень важно, он должен понимать, какие они бывают — живые существа. Биология должна учить наблюдательности. Но школьный курс этому не учит абсолютно, потому что незачем. Нечего наблюдать, кроме учебника.

О пользе наблюдений

Кажется, никто уже давно не ведет дневники наблюдений за живой природой. Это делалось так: открываем дневник наблюдений за январь, пишем из сводки погоды: минус столько-то, осадки были/не были. Никто же на самом деле не наблюдал ничего. А наблюдательность для биолога вещь важная, это хороший способ добычи информации. И этому можно научиться на любом объекте — можно на литературном произведении, можно на архитектурных объектах. Поэтому для биологов очень полезно, например, сравнивать произведения искусства. Все равно учишься наблюдать. Сейчас информация более доступна: есть интернет, гораздо больше всяких энциклопедий. Но энциклопедии — это то, что кто-то за тебя нашел, а ты поверил ему. А самое интересное в науке происходит, когда мы находим то, что, может быть, не описано ни в одной энциклопедии.
В биологии каждый объект — особенный. Не только каждый вид, а каждый организм уникален. Сплошь и рядом бывают такие случаи: кто-то когда-то написал работу и выяснил, что некий вид, к примеру, размножается в июле. И все поверили. А потом кому-то стало не лень посмотреть, и оказалось, что иногда в июле, иногда в июне, а иногда в августе, а иногда два раза за лето — в июне и в августе. Именно поэтому биология — благодатное поле для школьников в смысле науки. Не знаю, может ли школьник придумать физический эксперимент, который до него не провели знаменитые физики. А ребенок, изучающий биологию, способен сделать настоящее открытие. Это может выглядеть как игра, конечно, но школьник может на самом деле наблюдать то, что до него никто не видел. Вообще, самое интересное в науке, когда новые наблюдения расходятся со всеми предыдущими.

Об объекте наблюдения

Дети смотрят в микроскоп и видят то, чего никто раньше не видел. То, что не нарисовано ни в одной книжке. Есть, конечно, картинки, изображающие поджелудочную железу. Но, когда я смотрю в собственный микроскоп, моя картинка не такая, как в книжке, она другая. А биолог должен именно ту картинку, которую видит, понять и разобраться в ней. Она может быть иначе покрашена, другим красителем. Да даже если материал покрашен тем же красителем, все равно будет другая картина. Природа не повторяется, она живая и разнообразная. И потому результат лабораторной работы нельзя срисовать у соседа или из книжки, ты можешь только нарисовать то, что сам видел. Мы имеем дело с разнообразным и меняющимся объектом наблюдения, у которого тем не менее есть какие-то общие закономерности. Это и интересно. Почему все были счастливы, узнав, что такое ДНК? Потому что она у всех одинаковая. Когда выяснилось ее устройство, сразу стало понятно, как это работает. Но потом исследователи стали разбираться в мелочах, в деталях, и оказалось, что принципиально она устроена одинаково, а все же не совсем.

Про летнюю практику

Есть дом на Белом море, который когда-то купила Галина Анатольевна Соколова. Там находится маленькая биостанция, и мы туда ездим на летнюю практику. Это километров на 30 севернее от знаменитой ББС (Беломорская биологическая станция МГУ. — БГ). У нас два класса: старшие и младшие, 10-й и 11-й. У старших практика на Белом, у младших — поближе. У младших классов она длится три недели, у старших — 40 дней. Зачем это нужно? В свое время Галина Анатольевна очень точно сформулировала это. Наша задача — показать людям, что в биологии можно делать. Дети попадают к нам из разных школ, с разным уровнем, но почти все слабо представляют, что такое биология. Кто-то кошку любит, кто-то лимон из семечка выращивает. Но это не биология, и школьникам нужно объяснить, чем на самом деле занимается биолог. Они должны понять, надо им это или нет. И если надо, то в каком направлении интереснее двигаться дальше. Есть набор обязательных занятий: дети должны научиться работать с определителем, понять, как смотрят в микроскоп на планктон, с какой стороны держат бинокль, чтобы смотреть на птичек, как ловят насекомых. Какие-то минимальные вещи, а дальше каждый может выбирать. Кого-то тошнит от ботаники — у него занятий по ботанике будет поменьше; кто-то ненавидит насекомых — значит, его обойдет стороной энтомология.

О биологическом разнообразии

Биологам интересно биоразнообразие. А есть люди, которым это неинтересно и они не отличают, к примеру, чернику от голубики. Приехали к нам на Белое море ребята, там растет брусника и дерен шведский. Бруснику есть можно, а дерен шведский нельзя. Они возмущаются: «И то и другое красная ягодка, ну что за безобразие, как их различить». А вы приглядитесь — у них же совсем разные листики, они совсем не похожи. Биологу даже в голову не приходит, что это одно и то же. Он видит, что это два совсем разных растения. И это внутреннее ощущение. В каком-то возрасте оно есть у всех. Ребенку младших классов обычно очень нравится, что все как-то называется, все травки имеют имена. А потом постепенно многие начинают думать, а чего это я буду помнить, как какая травка называется, зачем мне это надо? Дело не только в том, что начинают больше замечать типичное, чем уникальное. Просто с возрастом понимают, что каждый объект уже нельзя выучить, невозможно знать, как называются все травки, все насекомые на свете. 

О результатах практики

Бывает, что дети выполняют самостоятельные работы. Иногда это действительно научная работа, и получается очень здорово. Но у нас нет задачи, чтобы человек делал от и до исследовательскую работу. Если сделал — хорошо, но бывает, что с научной точки зрения серьезного результата нет, а все равно происходят важные вещи. Например, кому-то безумно нравится наблюдать за планктоном, и этот человек готов каждый день ходить его ловить, смотреть, определять, рисовать. И, возможно, лишь со временем он это как-то осмыслит и из этого интереса что-то выйдет.

О свободе и ее границах

В этом году у старшеклассников, которых мы вывезли, был очень короткий период обязательных занятий. И дети жаловались, правда, не нам, а студентам, которые тоже участвовали в практике: «А почему у нас так мало обязательных занятий? Вот если б нам сказали, что надо пойти на занятие, то мы бы пошли. А нам не сказали». И это тоже важная часть нашей работы — человек должен понять, что, если чего-то хочешь, не надо ждать, пока придет дядя с палкой и скажет: иди, занимайся. А ты, ругаясь и бурча под нос, пойдешь заниматься. Надо пробовать самому что-то сделать, проявить инициативу. И это такой трудный момент. Мы все время это обсуждаем, где эта граница, что должно быть обязательным.

В пределах школьной программы все жестче, потому что надо поставить оценку в журнал, и никуда от этого не деться. А за практику оценка не ставится никому никогда. Поэтому все время происходит нащупывание этой границы, что должно быть обязательным, а чего можно и не делать. Конечно, иногда детям проще знать, что у них есть зачет. Его надо сдать, и можно дальше не напрягаться. А тут нужно самостоятельно определить, хочешь ли ты эту часть науки постичь и в каких пределах.

О дистанции между учеником и учителем

Дети четко отделяют себя от взрослых. Своя жизнь у них происходит совершенно отдельно, в нее не включены даже студенты первого курса, которые участвуют в летней практике. Хотя студенты, конечно, им ближе. Поэтому с точки зрения дистанции никаких проблем не возникает. Наоборот, приходя из других школ в нашу, многие считают нарушением субординации поправить ошибку, которую учитель на доске сделал. Но это быстро проходит, и мы стараемся говорить, что это нормально. Иногда учитель стоит у доски и не видит, что пишет. А детям из класса все видно. Есть даже такой педагогический прием — специально делать ошибки на доске, чтобы дети это замечали и поправляли. Но так я никогда не делаю. Поначалу бывает, что они побаиваются сказать, но постепенно привыкают.