Учителя большого города. Алина Корбут

О научной работе

Я занимаюсь исследованием РНК-интерференции. Это очень интересный механизм, открытый в 1998 году иностранными учеными К.Меллоу и Э.Файром. Уже в 2006 году им дали Нобелевскую премию — это очень маленький срок для практической биологии, что подчеркивает важность их открытия. Лабораторий, которые занимаются фундаментальными исследованиями в этой области (не практическим применением), в мире довольно много, но в России единицы.

Мы изучаем механизм, который ответственен за подавление мобильных элементов в геноме. Геном эукариоты похож на глянцевый журнал, набитый до отказа рекламой и всякой ненужной информацией. Часть этой «рекламы» довольно агрессивно себя воспроизводит и умножает количество копий в «журнале». Поскольку перемещение этих элементов вызывает мутации, если им дать волю, то они нарушат какой-нибудь ген. И если клетка не будет подавлять этот процесс, то наступает геномная нестабильность. Появляются, например, стерильные животные, у которых не происходит образование половых клеток из-за множества нарушений в ДНК. Собственно, мы и изучаем, как клетка подавляет перемещение мобильных элементов при помощи РНК-интерференции.

У этой сферы исследования есть широкое прикладное русло, потому что речь идет о механизме, при помощи которого мы можем выключать гены на какое-то время или навсегда. Уже в начале 2000-х годов началось широкое использование этого инструмента — в основном в фундаментальной науке, но есть масса разработок по лечению некоторых заболеваний, в том числе наследственных.

​Об этике в генетике

Проблема в том, что человеку, в отличие, скажем, от мухи-дрозофилы, мы не можем ввести в геном ту или иную последовательность, которая кодирует короткие РНК, просто по этическим соображениям. Есть законодательный мораторий на генетическую модификацию людей, он существует в большинстве стран, за исключением тех, экономическое состояние которых не позволяет в принципе заниматься молекулярной генетикой. Причем регламентированы эксперименты не только с людьми, но и с крупными обезьянами и другими позвоночными, не только генетические, но и поведенческие.

Этические комитеты — очень серьезная инстанция, которая действительно контролирует деятельность ученых. Можно много говорить о том, что бы ученым хотелось выяснить, но существует законодательство, и мы должны его соблюдать. Это практический вопрос. Как всякая экспериментальная наука, биология очень деньгоемкая: нам нужны приборы, дорогие реактивы, сложная органика, поэтому без финансовой поддержки — как государственной, так и частной — практическая биология выжить не может никак.

Об ученых в школах

Школа должна быть открытым местом, куда приходят профессиональные ученые — читать отдельные лекции или короткие курсы. Мне кажется, что детям очень важно показывать конкретных людей, которые занимаются наукой. Например, я часто вспоминаю безумно интересную лекцию Сергея Константиновича Ландо, декана факультета математики в ВШЭ, доктора физико-математических наук. Он рассказывал про теорию графов, топологию, теорему Ферма, и я подумала, что если бы мне все это в школе рассказали, кто знает, может, я стала бы математиком, а не биологом. Ведь мне на самом деле просто повезло с преподавателями биологии в школе. А если детям будет везти со всеми преподавателями, они будут более свободны в выборе профессии. Сейчас этот выбор абсолютно слепой.

Кроме того, при непосредственном общении с людьми науки дети впитывают от них много важного: то, как они говорят, как объясняют, какие видят логические связи, что принципиально, а что нет. Нужно привлекать к преподаванию ученых, чтобы приблизить друг к другу науку и школьное образование. А новый закон об образовании фактически отрубает эту возможность, потому что ставит крест на совместителях: в качестве решения проблемы низкой оплаты предлагает уволить их и передать нагрузку учителям на постоянной ставке.

​Об учебниках, наборе фактов и микроскопе

Есть несколько проблем с биологией в школах. Во-первых, учебники. Они очень запаздывают, большинство соответствует учебникам, которые издавались на Западе в 1970–1980-е годы. И это позор. Написаны они порой настолько тяжеловесными фразами, что сквозь них невозможно продраться. Содержательно все правильно, но вот я должна одну фразу три раза прочесть, чтобы понять. А как быть ребенку? Слава богу, тут ситуация начала меняться, например, есть чудесные учебники по ботанике для 7 класса, которые написали В.В.Чуб и Ю.В.Малеева, — прекрасные книги, их можно перед сном читать для удовольствия. В них постоянно описываются эксперименты, и это правильно: биология — экспериментальная наука, надо много показывать. Человек, который не смотрел в микроскоп, не может ничего понимать в биологии.

Во-вторых, проблема в способе изложения. Наука — это на самом деле не то, что мы знаем, а то, как мы это узнаем, то есть метод. Иногда важнее рассказать ученикам, как мы узнали тот или иной факт, чем изложить сам факт. Наука — это история про проверку гипотез, фальсифицируемость, верифицируемость и т.д. И про Лакатоса и Куна детям в школе тоже было бы неплохо рассказывать.

В биологии методология очень важна. В учебнике есть главы про микроскопию, что-то сказано даже про генетическую инженерию, буквально в двух словах, но большинство фактов даются как догмы. Дети не пытаются их осмыслить и не понимают, откуда они взялись. Биология превращается в набор фактов. В истории биологической науки очень много внутренней логики. Но все эти связи опускаются, чтобы не увеличить объем учебника в три раза.

Если понимать причины, общую идею, тогда факты выводятся сами собой, их не нужно помнить. И для того чтобы передать ученикам эту идею, создать у них в голове систему, я должна идти на уровень глубже учебника. Ну и апеллируя к науке тридцатилетней давности, это нельзя сделать. Если надо выстроить систему, она должна быть современной, иначе ты врешь.