Почитай родителей своих

Эту статью я пишу для моего папы. Он жи­вет в Новосибирске.

Он постоянно спрашивает меня, чита­ет ли Степа, мой любимый старший сын, книги. Папа считает, что ему самое время погрузиться с головой в Фенимора Купера, Майн Рида, Конан Дойла и Александра Беляева.

Я не люблю об этом разговаривать с папой. Я не могу ему объяснить, что ­Степа еще в глубоком детстве бессознательно выбрал в качестве способа защиты от внешнего мира дисграфию и дислексию и ему, как и многим его сверстникам, чтение доставляет почти физические муки.

Меня очень беспокоят дети вообще и мои в частности. Видимо, это тот ­мак­симум, в который смогло вылиться по­томственное учительствование моих родителей, бабушек и дедушек.

В том числе меня беспокоят огромные потоки информации, которые сегодня проникают в детей с самого их рождения разными способами, причем мы их даже не всегда можем отследить.

Вот мой вечер тридцать лет назад в Но­восибирске, когда зима, на улице темно, гулять нельзя, а спать еще рано: в комнате книжный стеллаж в полстены, естественно, полный книг, две кровати, моя и сестры, и письменный стол. Делать нечего. Вообще. Телефона, телевизора и интернета нет. Пол­ная, при этом ничем не подкрепленная свобода.

У моей средней любимой дочери Сони в комнате есть: кровать, стол, книжный шкаф, там даже есть книги, телевизор, VHS- и DVD-проигрыватель, ноутбук, PSP, Game Boy и мобильный телефон.

Я вообще и раньше, сравнивая насыщенность нашего и их детства, задумывалась. Например, когда года два назад по­шла покупать трехмесячной Антонине игрушку для младенцев, которая ­веша­ется над кроватью, чтобы ребенку было не скучно.

Разноцветная конструкция медленно крутилась, издавая 5 вариантов полифонической музыки, при этом с нее свисали яркие, не имеющие аналогов в природе, скажем так, животные, а веселые штыри, украшенные разными объемными геометрическими фигурами, при вращении конструкции наклонялись и поднимались так, что фигуры непрерывно по ним передвигались, в центре же конструкции располагалась лампочка, которая могла осветить этот адронный коллайдер даже в аварийной ситуации, потому что работала на батарейках абсолютно автономно. ­Другие коллайдеры были совсем уж ки­тайские, и я подвесила над бедным ребен­ком этот, предварительно отключив свет, музыку и с особым наслаждением вырвав животных вместе с веревками. Я все-таки люблю детей.

Мне кажется, что огромное количество информации меняет наших детей с самого рождения, а может, и в утробе еще. И поэтому они не такие, как мы.

Недавно мы встретились с одним молодым отцом и, конечно, стали самозабвенно показывать друг другу айфоны с фотографиями детей. Я показала своих, ­которых он давно не видел, а он свою но­воиспеченную, со словами, мол, здесь Нине Ивановне 4 месяца. На меня строго смотрела ­годо­валая девочка. К слову сказать, когда одна моя подруга так же впервые увидела нашу младшую любимую Антонину в возрасте полугода, она с ка­ким-то оттенком благоговейного ужаса сообщила, что у нее в детстве такой взгляд, пожалуй, в первом классе был. И это все происходит не потому, что мы для этого что-то делаем, независимо от нашего присутствия и еще до того, как мы отдаем их в сады и в школы с их безумной нагрузкой.

Раньше, когда общение с родителями заменить было нечем, они были вынуждены сами нас чем-то занимать. Отсюда вот эта наша навязшая в зубах начитанность, знание наизусть большого количества песен, фильмов и мультиков, умение вя­зать крючком и на спицах, шить, вырезать лобзиком, собирать съедобные грибы, самостоятельно чинить бытовые приборы и готовить торт «Наполеон». Так вот, это все не оттого, что мы такие умные и в детстве всем этим хотели заниматься, а просто нам тупо было нечего делать.

Подозреваю, что если бы у наших родителей была возможность нас занять хотя бы на какое-то время видеомагнитофоном с «Диснеем» или крутящимся адронным коллайдером — только бы мы их и видели. Все же молодые были, как и мы сейчас.

При этом у меня все равно не поворачивается язык сказать папе, что Степа наот­рез отказывается читать. И уж тем более я не представляю, как говорю, что, наверное, Степа проживет без «Острова сокровищ» и даже без «Бронзовой птицы». Потому что у него тоже есть ноутбук.