Фотографии: Петр Тимофеев

Виктория Лихтина

Общество помощи детям с билиарной атрезией им. Настеньки Рогалевич, rogalevich.org
Существует с 2002 года

Своя история

7 лет назад у меня родился ребенок с эрозией желчевыводящих протоков. Это фактически дряблый цирроз печени. И вот мне стали наперебой все врачи говорить: отказывайся, она и до года не доживет. Спасло только то, что попался, видимо, единственный на тот момент в Москве врач, которая знала что это за болезнь, которая уже 9 детям сделала операции по трансплантации печени. Соответственно, я в коридоре познакомилась с родителями, детьми, у которых то же самое — своими глазами увидела, что они живы и здоровы, и отказываться от них совершенно не надо. Они мне рассказали, как несколько лет назад первая мама, которая столкнулась с такой проблемой, в интернете сама нашла клиники европейские, сопоставила, ну поскольку думающая, соображающая мама — поехала в европейскую клинику, у которой был максимальный опыт на тот момент в Европе и минимальная цена. Нашла деньги. Спонсорские, естественно. Потому что тогда это было намного дороже, чем сейчас. Улетела и ребенка спасла.

Наша операция стоила €85 000. Для нас это были абсолютно безумные деньги. Еще там надо было прожить 4 месяца, а это значит не работать. По идее, нам должны были от государства сделать льготный курс, по которому мы вносим только треть суммы в рублях. А нам выдается, как бы оплачивается счет в клинике на €85 000 плюс командировочные расходы на проживание донора и ребенка самого. Для этого нужно пройти комиссию в Федеральном агентстве по здравоохранению и социальному развитию, подтвердить, что в России помочь моему ребенку не могут. На тот момент в России такие операции не проводились детям весом менее 10 кг. А болезнь такова, что ребенок на каком-то этапе останавливается и не набирает больше веса. Растет живот, но он вес больше не набирает. Вот моя остановилась на 6 кг, и все. Печень просто сгорала. Соответственно, я собрала все необходимые документы — огромный пакет. Обошла кучу врачей, кучу специалистов, которые специалистами в этой области не являются. А дальше комиссия начала нас мурыжить. Врач мне сказал: «Я больше не могу такого ребенка поддерживать. Если вы немедленно не улетите, то будет поздно».

Меня, как любую мать, накрыло. Я позвонила замминистра здравоохранения и сказала, что я воспользуюсь служебным положением, а я работала тогда на ВГТРК, если ребенок не пройдет комиссию. Что у меня есть основания законные получить это разрешение. Я имею на это право. В общем, комиссию я прошла за 2 часа. Дальше мы стали искать деньги, чтобы покрыть эту треть. Естественно, я пришла к своим коллегам, естественно, повесили в интернете на всех сайтах объявление о том, что нужна помощь. К счастью, откликнулся благотворительный фонд. Нам оплатили этот счет полностью. А дальше мы вернулись, и оказалось, что вот, операция сделана, а теперь нужны лекарства и обследования, которых тут тоже нет. И мы просто объединились со всеми мамами, у которых те же проблемы. Стали друг другу возить лекарства, рассказывать новым мамам про то, как проходить весь этот путь.

Создание фонда

А дальше в интернете появляется сайт девочки Насти Рогалевич из украинского города, которой собирали деньги так же, на операцию. Они обратились ко мне с просьбой помочь им чисто организационно. Но мы не успели. Настя умерла. Уже был счет из клиники, но мы слишком долго искали деньги. Те же €85 000. И поскольку часть денег уже была собрана, довольно большая сумма, было принято решение открыть общество помощи детям с таким заболеванием имени Настеньки Рогалевич. Работают в нем такие же родители, как и я. Работающие мамы и папы. Наших детей содержать надо. А это очень дорого. После операции требуется еще контрольное обследование в Бельгии. Туда нужно выезжать. Но мы занимаемся не только сбором средств. Это огромный объем документальной работы, бумажной работы.

Потом мы поняли, что мы упираемся в некую проблему отсутствия профессионалов в этой области. Врачей-профессионалов здесь, которые способны поддерживать и вести наших детей. Мы же здесь тоже иногда болеем, как обычные дети. Нужен контроль. Тогда возникла идея создания такой программы стажировки врачей за рубежом. На сегодняшний день у нас вылетели, уже были на стажировке 2 педиатра. Это врачи-энтузиасты, которые готовы заниматься нашими детьми бесплатно.

Они помимо своей основнойработы, помимо своей персональной деятельности, на голом энтузиазме занимаются нашими детьми. На сегодняшний день у нас 36 детей, которых прооперировали за границей. За 11 лет. Это те, кто успел собрать деньги, успел вылететь, успел спастись. Сейчас в сентябре мы хотим отправить хирурга на стажировку в Бельгию. Потому что пока всего один хирург в нашей стране проводит эти операции и только родственную трансплантацию.

Только родственную, как было в случае с моей дочерью. После стажировки в Бельгии у нас в стране, надеюсь, появится второй такой хирург.

Плохая история

Я никогда не прошу для себя самой. То есть проблему своего ребенка я решаю теперь самостоятельно. Это моипроблемы. А поскольку люди, с которыми я работаю, знают меня давно, они прекрасно понимают, что деньги чужие мне не нужны. Я отдам свои скорее, чтобы кому-то помочь, чем взять. Таким образом, получается, что много коллег моих на работе просто ежемесячно выделяют какую-то сумму на те вещи, которые могут не вызвать сочувствия и быстрого отклика у других окружающих. Например, мне звонит мама мальчика из Дагестана. Уже проблема — национальность, Дагестан. Уже минус часть спонсоров. Звонит мама. Чуть не плачет — ребенок уже в очень тяжелом состоянии. Его нужно срочно госпитализировать на трансплантацию. И не на что привезти единственного донора в Москву. Нет денег съездить за ним и привезти его. Я звоню коллегам, говорю, что нужно всего 8 000 р. И тут же эти деньги собираются. Она привозит донора, его обследовали, он подходит, но ему нужно немедленное лечение зубов. Не должно быть никакой инфекции. Я не могу просить у людей деньги — я просто не смогу им объяснить, что деньги нужны не больному ребенку, а здоровому, и не на операцию, а на лечение зубов. Просто не смогу объяснить. Но если этого не сделать — тот, больной мальчик, просто умрет, без вариантов. Я с такой просьбой могу обратиться только к своим друзьям и коллегам.

Система

Собрать деньги на операцию ребенку, даже если это €85 000, гораздо проще, чем найти ему потом €2 500 на контрольное обследование. Психология такова — его же уже спасли, отстаньте. Сложно донести, что ребенку это нужно, что это специфика трансплантации органов,что до пубертатного периода ребенка нужно очень жестко контролировать. Но вообще, вот я этим конкретно занимаюсь, нужно всегда очень четко понимать, как к какой аудитории обращаться. Это зависит от самих СМИ, которые несут эту информацию. Если это программа «Времечко», это должна быть информация, пробивающая слезу от желания спасти. Если эта программа НТВ, то должна быть глобальная проблема, проблема того, что государство не поддерживает, что опять государству дети не нужны,

Ну как НТВ любит, что жопа везде и кругом. Недавно сделали фильм «Жизнь взаймы», показав, как в одной из больниц умирает человек, 5 его органов разъезжаются по разным больницам на трансплантацию. Из 5 пациентов — 4 спасены. Вот реально показано, как это происходило. Вот этот чемоданчик, вот как это все разрезается, переносится и так далее. Впечатление производит факт — умер один, спас четверых.

Есть журнал «Свадьба» — очень часто нам старается помогать. Тут такой разговор — вы готовитесь к празднику, у вас все зашибись, небольшая доля сочувствия, без слез, без подробностей. У тебя начинается новая жизнь. Помоги кому-то, кто действительно рядом. При этом нужно четко оценивать возможности аудитории того или иного издания. Журнал «Статус». Сам по себе журнал стоит почти сто долларов, он для богатых людей. Следовательно, туда мы публикуем запрос на огромные-огромные суммы. И четко описываем, что надо. Аппарат УЗИ для отделения Российского научного центра хирургии. Он стоит 1,5 миллиона рублей. Четкая информация. Что, как, зачем. И кто этим занимается. Потому что люди бизнеса привыкли знать, а кто, собственно, этим занимается. Если это «Радио России» — понятно, что это аудитория домохозяек, безработных, пожилых людей. То есть это будут пенсии, пособия, люди будут делиться своими маленькими деньгами. Так вот Зухре Майоровой помогали. Пришла в какой-то момент на «Радио России», ну просто разрыдалась — я просто с ума сойду, столько искать. И вот потек ручеек из этих вот 50 р., 100 р. И собрали. И она поехала на контроль. Потом выяснилось, что ей нужна была операция на контроле, она звонила пряма оттуда. Ее выдали в эфир. Она рассказала, что Соне провели операцию, что пря- мо сейчас на контрольном обследовании провели операцию, и выставили счет на €7 500. Собрали.

А еще через год она совершенно счастливая, с ребенком, в эфире рассказывала, что «у нас все хорошо, я вам так признательна, я теперь самый счастливый на свете человек. Я прихожу домой, и она кричит: «Мамочка!» И я молюсь за всех вас». Это живые совершенно истории.

Экстренный случай

У нас был ребенок в Пятигорске, девочка, в реанимации, в кризисном состоянии. Трансплантация нужна немедленно просто. При этом доноров в семье нет. Мама одна воспитывает двоих детей. Не совпали по крови никто. Отца найти невозможно. Везти ее в Москву мы не можем. Опасно. Она может просто в дороге умереть. Мы отправили к ней врачей из Москвы. Организовали эту поездку. Врачи оценили состояние как критическое. Времени просто не было вообще.

Мать билась, подала все документы в Федеральное агентство, они их, конечно, потеряли через неделю. Потом мы их нашли. И когда мы понимаем, что все — возможности Пятигорской клиники исчерпаны, на помощь пришла программа «Вести». Нужно €100 000. За сутки. И идет репортаж в «Вестях». Это прайм-тайм. Ведущий показал сюжет из Пятигорска. То есть ее сняли, как она вылетает, как она прилетает, ее показали в реанимации там. Все это скомпоновали, показали сюжет, объяснили, что деньги нужны немедленно. У нас телефоны обрывались все. Деньги она собирала в мешочек. Перепуганная до смерти. Ездила по людям. Никогда больше 10 000 р. в руках не держала. А тут деньги посыпались. Они еще не все пришли на тот момент, когда она улетала. Показали, как она улетает — спасибо, все собрано. Точно не помню, но, улетая, она уже оставила нам €20 000 за ребенка, которого ждали в клинике немецкой. Она улетела в бельгийскую, а в немецкой узнали про акцию и сказали, что если у вас получится, у нас есть ребенок из Ставрополя, которому немедленно надо вылетать между химиотерапиями на резекцию печени. И она отдала €20 000 этому ребенку. Он сейчас тоже спасенный, совершенно здоровый.

В общем, она долетела до бельгийской клиники. 11 месяцев девочку держали практически в реанимации. И она дождалась. Ей сделали операцию. Естественно, были осложнения. Были 4 операции после этого. Помимо €85 000 ей были выставлены счета на €65 000, что ли. Их оплатили. То есть она прожила там фактически полтора года. Ей хватило на операцию, на оплату задолженности по лечению, на 2 контрольных обследования, она вылетала на лечение какое-то дополнительное — была угроза отторжения печени. Потом, когда все устаканилось, оставшуюся сумму — €45 000 она отдала другой семье, которой нужна была операция по трансплантации. Я думаю, около €300 000 она собрала. Все деньги действительно ушли на лечение. На ее ребенка и других детей.

Цепочка пожертвований

У нас был человек, он недавно разбился на машине. Я уж не знаю, какую сумму в месяц он тратил на благотворительность, потому что помогал он не только нам. Но конкретно нашему обществу он оплачивал трехкомнатную квартиру, в которую мы селили родителей, приезжающих на контрольное обследование сюда. Это 20 000 р. в месяц. Он сделал в ней ремонт, он купил туда стиральную машинку, отремонтировал кухню. Он купил машину для семьи, которая потеряла ребенка — не успе- ли спасти. И они сами попросили нас о возможности помочь нам. Помочь другим детям. Отец стал водителем. Проект «Бесплатное такси». Спонсор приобрел машину, и отец ездил за зарплату по вокзалам, забирал этих мамочек, отвозил в больницу и т.д. В момент, когда он не был загружен нашими детьми по трансплантации печени, он ездил отвозил детей из онкологии. Если квартира пустовала от наших детей, мы приглашали других.

Когда этот человек погиб, собрались его знакомые, и они разобрали по кусочкам все его дела. И он не умер. Он остался во всех его делах. Осталось «Бесплатное такси», осталась квартира. Его дело пошло дальше. Его друзья продолжают оплачивать все. Один взял себе оплату квартиры, другой взял оплачивать водителя.

Григорий Мазманянц

Фонд «Подари жизнь!»
Существует с 2006 года

Гарантийное письмо

На прошлой неделе выяснилось, что Кристине надо срочно в Германию: врач там уходит в отпуск, и если не успеть до его отъезда, то операцию сделать не удастся, так как другие врачи за нее не берутся. А мы еще не успели собрать деньги — €40 000 не хватает. Немецкая клиника под обещание, что мы гарантируем оплату, прислала приглашение. Наш фонд достаточно хорошо знают, мы давно работаем с этой клиникой, доверие есть.

Бабушка Кристины отправилась в посольство, а в посольстве отказали в визе. За 6 дней до операции, за два дня до вылета. Сказали: мы не верим, что вы там жить не останетесь, так что если вы хотите получить визу, найдите немецкую компанию, которая подпишет пожизненную гарантию оплаты ваших расходов, если вы находитесь на территории Германии. Мы связались с одной немецкой компанией, которая совершенно была к этому не готова, но тем не менее написала такое письмо. Ну то есть вы себе представляете, как мы должны были объяснять немцам, которые боятся всего на свете, что произойдет с Кристиной, если они эту бумагу не подпишут.

В Москве подключились все наши друзья, даже посольства других стран Европейского союза. В результате в пятницу, после закрытия посольства, мы-таки сумели получить визу. Тут оказалось, что билет, который подарил ей «Аэрофлот», на Берлин, а не на Мюнхен. «Аэрофлот» менял билет уже ночью. Два дня тут было все вверх дном из-за Кристины.

А ведь мы до сих пор не выплатили €40 000 в клинику.

То есть у нас теоретически есть эти деньги, но они предназначены для оплаты лекарств в отделения больниц, и их нельзя использовать для Кристины. Мы тратим около 7 млн рублей в месяц на закупку только лекарств. Если мы часть этих денег перенаправим на Кристину, то недодадим на все отделение, а это, между прочим, все дети сразу. Мы не купим противогрибковое средство, которое стоит 15 000 р. за ампулу. А надо его очень много.

Между прочим, с этими противогрибковыми лекарствами складывается парадоксальная ситуация: очень трудно собирать деньги на противогрибковое средство, потому что это не операция и у жертвователя нет ощущения необходимости его участия. И это несмотря на то, что без этого лекарства половина детей в отделении может умереть, так как из-за пониженного иммунитета грибки им очень опасны. Гораздо проще уговорить благотворителя пожертвовать на конкретную операцию конкретному ребенку, чем на это дорогущее и необходимое лекарство.

С Кристиной мы уверены, что благотворителей удастся найти — и не надо будет использовать лекарственные деньги. На помощь конкретному ребенку удается собирать до €100 000. Бывает, операция уже сделана под гарантию нашего фонда, а мы продолжаем собирать на нее деньги, потому операция нужна сегодня, а быстро найти такие большие деньги мы не успели, такая история.

Прозрачность

Сейчас все благотворительные фонды озабочены проблемой доказательства окружающим людям, что деньги, которые благотворители жертвуют фондам, реально идут на благотворительные цели. Для этого самое главное — открытость всего того, что мы делаем. У нас на сайте есть пофамильный список всех, кто пожертвовал нам средства, есть и подробный перечень всех расходов. Вы можете проследить за своими 50 перечисленными рублями с момента поступления до момента их траты. Мы это называем открытой бухгалтерией.

Направление

Есть вещи, которые в достаточной степени безусловны для людей. Жизнь или смерть, например. Гораздо тяжелее собирать пожертвования на помощь школе, чем на ребенка у которого жизнь зависит от операции или конкретного лекарства. Это не ситуация, когда надо сделать ребенку протез, — вот тут не всегда можно гарантировать помощь и не всегда можно собрать деньги. Я бы не смог гарантировать, что удастся быстро найти благотворителей для дорогостоящего протеза, потому что такая история может не вызвать в людях желания помочь.

На самом деле помочь можно всем, вопрос только в размере помощи и времени, которое придется на эту помощь затратить. Нас с вами окружают очень хорошие люди, и совсем не всем безразлична чужая боль, а особенно детская. Фонд имеет дело с самыми тяжелыми случаями, когда от помощи действительно зависит жизнь ребенка, в такой ситуации собирать пожертвования проще, но и ответственность гораздо больше.

Суммы

Многим людям кажется, что если у них нет больших денег, не имеет смысла заниматься благотворительностью: все равно никому твои копейки не нужны. Тем более если посмотреть на наш сайт, то можно увидеть, что для спасения наших детей нужны миллионы (лечение лейкемии — одно из самых дорогостоящих во всем мире).

Но на самом деле очень большой процент пожертвований — 20, 50, 100 р. На эти пожертвования, собственно, и удается обеспечивать лекарства и оборудование в детских отделениях больниц. Самый маленький взнос — 10 копеек. Просто люди подписали у себя в банке заявление, чтобы с каждой трансакции по их карточке приходил процент, и так каждый день собирается по 20 р. Но, заметьте, каждый день, мы можем на них рассчитывать и заказывать лекарства, зная, что завтра нам пожертвуют 100 человек по 100 рублей, а ведь это целых 10 тысяч. В результате из капелек и ручейков получаются реки!

Конечно, бывает (очень редко) пожертвование и в €150 000.

Другое дело, если нам нужно отправить на дорогостоящую операцию в Германию 4 ребенка одновременно, — приходится идти к крупным компаниям или богатым людям. Ведь вот эти 40 тысяч евро для Кристины собрать по 10 рублей почти невозможно.

География

Дети приезжают из разных мест России, а многие и из стран СНГ. Часто стараешься найти благотворителя среди земляков этого ребенка. Допустим, приехал ребенок из Казани, а для него нужно оплатить подбор донора костного мозга — это 15 000 евро. Куда идти? Пробуем обращаться к Шаймиеву. Если ребенок из Чеченской Республики — к Кадырову, азербайджанский ребенок — к Алиевым, армянский — к армянским бизнесменам и т.д. Иногда это помогает. На прошлой неделе появилась армянская девочка — три дня назад договорился с сайтом «Ереван.ру», они сделают страничку. Большая проблема с украинцами — мы очень ищем украинских олигархов.

Смерть

Дети действительно умирают — и умирают часто. Есть такие благотворители, которые приходят и просят гарантий, что дети выживут. Ведь они хотят «подарить жизнь», к сожалению, мы этого гарантировать не можем. Наши врачи знают, как лечить эти болезни, но от этих болезней дети часто умирают, и никто не может взять на себя никаких гарантий. С конца 80-х годов смертность от лейкоза уменьшилась с 96 до 40%, но это все еще очень много. Вон, на западе она уже до 10—15% уменьшилась.

Очень страшно, когда знаешь, что врачи могут лечить, но им нужны лекарства и оборудование, которых нет, потому что на них нет денег. В больнице нужна стерильность, а ее нет, так как нет денег на ремонт, и так далее.

Стараешься все это объяснить такому благотворителю, обычно удается, а если нет, то приходится отказываться от помощи, так как врать и обещать невыполнимое при поиске благотворительных пожертвований нельзя. Ведь больше не дадут и другим расскажут, что соврал, а это значит, и украсть можешь, и вообще истратить пожертвование на другие цели. Я горжусь тем, что нашему фонду доверяют. Многие даже отчета не хотят получать, так как знают, что здесь собрались только честные люди.

Переговоры

Я считаю, что по мере возможности надо просить необходимую сумму на решение какой-то задачи. Если мы приходим к богатому человеку, я не прошу у него 20 р., а стараюсь дать полностью блок проблем, который он может закрыть. Благотворитель должен точно понимать: он дает сумму, на которую покупается такое-то оборудование или целиком оплачивается лечение такого-то ребенка. Большинство людей не любят жертвовать крупные деньги, если они не решают задачи целиком. Ведь благотворитель рассуждает так: для решения проблемы нужно полмиллиона, а у меня только 250 тысяч, я не хочу их давать, потому что не знаю и не уверен, даст ли кто-то другой 250.

Поэтому лучше предлагать такому благотворителю какую-то другую задачу на имеющиеся у него деньги или же делить большую задачу на более мелкие, но так, чтобы решение мелкой тоже приносило результат. Например, нам нужно купить на отделение противогрибкового препарата на 500 тысяч, тогда можно предложить благотворителю купить на 250 тысяч лекарство для 3 конкретных детей. Благотворитель увидит, что его пожертвование поможет, и даст эти деньги.

Лев Амбиндер

Российский фонд помощи, www.rusfond.ru
Существует с 1996 года

О создании

Вообще-то я всю жизнь писал об экономике в разных газетах, потом в «Коммерсанте», и вот как-то двенадцать лет назад меня пригласил Владимир Яковлев, создатель издательского дома, и показал мешки с письмами. Это были просьбы о помощи. Владимир позвал меня, потому что тогда в редакции я был единственный с опытом работы в отделе писем. Мы договорились создать структуру, которая будет публиковать письма, а читатели — помогать их авторам. На дворе был 1996 год. Если кто не помнит, тогда постреливали, на слуху были коррупционные скандалы, в том числе вокруг благотворительных фондов, и самый знаменитый — вокруг Национального фонда спорта. Хорошее дело фондом не назовут, говорили тогда. И вот в такое время мы запустили проект с названием «Российский фонд помощи». Это и сейчас странный фонд — у него нет счета в банке. Мы сказали тогда читателю: деньги через нас не ходят, у нас отвратительно чистые руки, вы помогаете напрямую. И эта схема оправдалась. Мы делаем самые большие сборы в стране. Только в 2007 году свыше 7500 читателей и около 400 компаний собрали 160 млн рублей ($6,4 млн).

Принцип работы

Мы не совсем фонд помощи бедолагам. Мы сначала фонд помощи состоятельным и сострадательным читателям, которые хотят помогать бедным и больным. Чем точнее мы отберем письма для печати, тем больше авторов найдут помощь. Все годы наиболее востребованы просьбы о помощи больным детям. И все наши опубликованные авторы получили исчерпывающую помощь.

Мы никогда не публиковали реквизиты для перевода денег. Сейчас читатели недовольны, скоро мы введем электронные платежи на сайте. Но тогда, на старте, это никому не мешало. А мне надо было общаться с читателями, чтобы понять, почему одним дают деньги, а другим — нет. Бизнес нельзя построить без обратной связи. Здесь ровно то же, наш фандрайзинг построен по бизнес-схеме. Читатель хочет заниматься филантропией, мы предлагаем ему «его» объекты помощи и схему, при которой он не останется в дураках.

Излишки

В 2002 году мы впервые собрали $716 тыс. Мы уже выходили раз в месяц в «Коммерсанте», действовал сайт www.rusfond.ru, и предел, казалось, достигнут. Но один коллега сказал мне: «А слабо сделать за год лимон долларов?» И мы придумали, как его сделать. В 2002 году у нас впервые появилась проблема излишков пожертвований. Да-да, излишков. Вот напечатаем просьбу помочь малышу в клинике города N, нужны 150 тысяч рублей, а соберем 450 тысяч. Прежде такого не было, а в 2002-м началось. Это теперь мы знаем: если желающих помочь много, а периодичность печати свежих просьб нечастая, то излишки неизбежны. И вот спрашивается, куда в N-ске пойдут те 300 тысяч? На ремонт клиники? Плохо, читатель обидится. Семье больного? Некорректно, читатель платил за операцию, а не «вообще». Вернуть читателям? А вот это катастрофа. Они нравственный поступок совершили, а мы им — пошли вон?! Они и уйдут. Навсегда. И тогда родилась схема «один-один-один». Один диагноз — одна клиника (она готовит «запасных» больных) — одна бухгалтерия (отчитывается за пожертвования и перебрасывает излишки со счета героя публикации на счет другого нашего очередника).

За 2003 год мы собрали $1,2 млн на тех же печатных площадях и помогли почти вдвое большему числу детей, чем в 2002-м.

Люди

Сейчас страница фонда выходит дважды в месяц в «Коммерсанте». На ней всегда шесть историй. Как правило, это онкология, церебральный паралич, сколиоз, челюстно-лицевая патология, косолапость, акушерский паралич и кардиология. Исключения возможны, но это пока именно исключения. На сайте оборот писем более частый — каждую неделю, за месяц мы печатаем до 60 историй. На сбор денег под конкретную просьбу уходит обычно 10—14 дней. Наш читатель не подменяет государственную казну, он ее дополняет. Причем читатель почти никогда не помогает взрослым. Главным героем на странице фонда в газете и на сайте должен быть ребенок. Даже иностранцы, не говоря о нашей публике из некоммерческих организаций, с таким положением вещей не согласны. Как же так, недавно выговаривала мне дама из Нидерландов, вы же газета, вы обязаны воспитывать читателя. Я не спорю. Читатели такие, какие есть. И надо уважать их такими, какие они есть. Либо заняться другим делом. Что проку печатать просьбы, которые не встречают отклика? Бесполезное вредно для всех, но особенно для того, кто мог бы попасть на место невостребованного автора.

Технологии

Как привлечь больше читателей к участию в проекте? А вот хотя бы так: снизить цену спасения. Спасти ребенка да за меньшие деньги — чем плохо? Требуется постоянный донор, который перечисляет в клинику определенную сумму на год, эти деньги и снижают стоимость операции для остальных читателей. Сегодня с нами так работают два американских фонда и дюжина отечественных компаний: «Ингосстрах», «Транстелеком», «М.Видео», инвестиционная группа «Капитал», Русь-банк, Собинбанк и другие. Мы никого специально не искали. Мы искали мотив для новых читателей, а доноры-партнеры нашлись сами. В 2005 году, когда мы впервые применили «совместные дары», сборы удвоились по сравнению с 2003 годом: мы собрали $2,4 млн.

В 2006 году мы получили новое удвоение сборов ($4,7 млн). Время насыщения просьб деньгами тогда сократилось до двух недель, и с июля мы запустили вторую ежемесячную страницу в «Коммерсанте». Но одно увеличение площадей такого прироста сборов не обеспечило бы. Мы ввели новую должность эксперта «по последствиям», я и сейчас убежден, что это благодаря ему и сделан основной прирост пожертвований. Эксперт выясняет, что стало с пожертвованиями, как чувствует себя «крестник» после операции и что думает об этом доктор. А потом собранную информацию эксперт отправляет персонально каждому читателю вне зависимости от суммы пожертвования.

А вы говорите, зачем фонду номера факсов и e-mail читателей.

Минимальный взнос

В прошлом году у нас минимальным взносом были 70 рублей. Обычно дают по 1 000, по 10 000, реже по 500 000. А тут 70 р. Я нашел того читателя, это молодой московский врач. Я спросил, почему он не побоялся, что деньги зависнут. Ведь если все пожертвования будут такими, то найдется ли столько читателей, чтобы собралась нужная сумма? А он отвечает: «Вот у вас там написано, что «Транстелеком» пожертвовал ребенку $2,5 тыс. У этой компании с вами договор, она вносит только часть цены и не боится, что деньги зависнут. Чего же мне бояться? Вы знаете, что делаете».

Александр Тынкован, президент компании «М.Видео», назвал эту оценку врача «имиджевой страховкой». Есть, говорит, такой маркетинговый ход, и это здорово, что он тут срабатывает. Наверняка президент «М.Видео» знает, что говорит, хотя я и понятия не имел о такой мотивации. Мне просто нравятся эти слова молодого врача: «Вы знаете, что делаете». Ничего, правда?