Как говорить о политике с детьми

Сергей Пархоменко, журналист и издатель

«Есть такая расхожая фраза: «Если вы не можете своему ребенку за пять минут объяснить, чем вы занимаетесь, значит, вы занимаетесь какой-то ерундой». Так же с политикой: если бы у меня были сложности в объяснении моих политических взглядов моему восьмилетнему сыну Моте, наверное, я бы стал сомневаться в своих политических взглядах.
Я не нахожу большой разницы между объяснением политических проблем и природных явлений. Политику стоит объяснять так же подробно и тщательно, как и то, почему идет дождь или почему ночью темно. И мне кажется, что мои взгляды построены на каких-то естественных человеческих ценностях — таких как свобода, выбор, уважение к человеческой жизни. Их объяснять очень просто.

 История Магнитского в этом смысле мало чем отличается от других историй о верности, упорстве, твердости характера и о том, что преступники иногда мучают людей, которые хотят раскрыть их замыслы. Иногда мучают их до самой смерти. Так бывает в кино и литературе, так бывает и в жизни. Восемь лет — это возраст, в котором человек уже многое понимает про жизнь и смерть и знает, что некоторые люди ведут себя героически, а некоторые трусливо и жалко.

Самое важное — объяснять детям понятие «выбор». Говорить, что во всех ситуациях лучше, когда у человека выбор есть и он может сам решить, что ему больше подходит. И это касается абсолютно всего: двух яблок, двух фильмов или двух игрушек. Точно так же это касается взглядов на жизнь и на людей, которые будут нами управлять.
Кроме того, бывают ситуации, которые я специально использую как повод для разговора. Например, когда был День политзаключенного и у Cоловецкого камня проходила акция памяти жертв политических репрессий, я хотел принять в ней участие и тоже прочитать имена репрессированных. Я взял с собой Мотю специально, чтобы объяснить ему, в чем смысл того странного действа, которое он наблюдал, когда разные люди выходили и произносили какие-то фамилии. Тогда я подробно рассказал ему, что было такое время, когда страной управляли люди, которые относились к человеческой жизни пренебрежительно и погубили огромное количество людей. Когда я собрался выйти и читать сам, то спросил у Моти, хочет ли он пойти со мной и постоять рядом или тоже что-то прочитать. Он предпочел подождать меня в сторонке, поскольку не любит бывать на публике.

Вопрос о том, стоит ли брать детей на митинг, тоже ничем, на мой взгляд, не отличается от вопроса, стоит ли брать ребенка на концерт или уличную ярмарку. Мы не взяли Мотю на Сахарова, потому что там было слишком много народу и холодно. Но на разные другие митинги мы Мотю брали. Ведь, в конце концов, это еще и акт общения. Если мы знаем, что там будут наши друзья, скорее всего, тоже с детьми, то в таких походах есть еще и мотив единства нашего круга и дружеской компании. Никакого дополнительного, специального принципа относительно походов на митинг, помимо общих соображений безопасности, я не вижу».

Юрий Сапрыкин, шеф-редактор компании «Афиша-Рамблер»

«Дочка приходит из детского сада и говорит: «Наш президент Дмитрий Медведев очень хороший! Правда, пап?» А я молчу. У меня есть десять тысяч аргументов, почему президент Медведев не такой уж хороший, но я держу их при себе. Я знаю: можно сейчас на счет раз-два разрушить этот маленький котеночий мир, где все уютно и нежно — «это Родина моя, всех люблю на свете я», но это куда худший грех, чем рассказать сейчас ребенку о подробностях дела Магнитского. Пусть подрастет.

Мне вообще кажется, что с Медведевым она сама разберется. Что, если объяснить ей сейчас, почему нельзя обманывать, называть белое черным, разбрасывать пустые обещания и закрывать глаза на творящиеся рядом злодейства, — она и про Медведева все когда-нибудь поймет, только объяснять это проще на сказках Андерсена, а не по материалам «Новой газеты». Я, наверное, вообще не буду читать ей специальные политинформации и постараюсь сделать так, чтобы никто их не читал: ни программа «Время», ни особенно идейные учителя, ни какие-нибудь прокремлевские агитаторы, если такие вдруг в школе заведутся. Я постараюсь честно ответить на ее вопросы, когда они появятся, и попробую убедить ее в том, что в учебниках не всегда написана правда — если у нее будут такие учебники. Самое главное — чтобы она к этому моменту не перестала мне верить и чтобы на все мои рассказы про нехорошего Медведева не ответила бы — а сам-то ты чем лучше? Кто обещал мне вчера почитать на ночь? А на выходные кто собирался сводить в зоопарк? А почему ты приходишь домой в три часа ночи? А если раньше приходишь, то торчишь в своем дурацком фейсбуке? Медведев у него плохой, да.

Я думаю, нет лучшего способа отбить у нее интерес ко всему политическому, чем назойливо разъяснять ей какие-нибудь подробности разногласий Суркова и Володина. Чтобы политика стала интересной, она должна выглядеть делом взрослым и немножко запретным, вроде курения или фильмов до шестнадцати. Я сам помню, как родители прятали в шкафу самиздатские книжки и тихонько слушали на кухне BBC — и, разумеется, я при первой же возможности старался прочитать все, что спрятано, и пристраивался к приемнику, пока никто не замечает. Вряд ли это понимает департамент образования, но митинги впервые за двадцать лет стали самым заманчивым приключением для школьников именно потому, что во время Болотной им назначили нудную контрольную — а потом они хвалились друг перед другом «ВКонтакте», у кого хватило духу эту контрольную закосить. Нет лучшего способа отвратить ребенка от чего-либо — будь то патриотизм или овсяная каша, чем вдалбливать это в приказном порядке. Естественными и насущными становятся только те атрибуты взрослой жизни, которых в детстве немного не хватает и которые из этого детства вырастают сами собой. Политика — это то, что должно сплетаться из сказок, рассказанных на ночь; листвы, шуршащей под ногами; разговоров с любимой куклой и случайно услышанных разговоров на кухне, — именно тогда политика становится желанием утвердить правильный порядок вещей, сделать, чтоб все было по-настоящему, а не теми жалкими ухищрениями, за которые так не любят Медведева.

— «Да, милая, в общем, человек он неплохой, только запутался, пойдем же смотреть «Спокойной ночи».

Вера Кричевская, креативный продюсер телеканала 24 DOC

«Если дети проявляют интерес к политике, конечно, об этом надо говорить и надо таскать на митинги, если они на этом настаивают. К нам домой, то есть ко мне и к моим двум мальчикам, давным-давно частенько заходит очкарик Олег Кашин — Кашн, одним словом. На Карлсона похож, заходит, курит, ест сладкое, пишет в телефоне, книжки приносит и уносит, а тут вдруг год назад — мама плачет. Принесли газету, а там Кашн и много заметок про то, что его побили. Все курят, пьют и про митинг говорят... А потом был выходной, у нас нет в выходной няни, а мне, маме Миши и Саввы, надо на Чистые пруды на митинг в поддержку спящего в коме Кашина и изуродованного Бекетова. И папа в отъезде. Я их к подружке отвожу, и Миша говорит: «Мам, Кашн нам друг?» «Друг», — отвечаю. — «А мы что, за друга не пойдем на митинг?» «Да ладно, — говорю, — лучше в гости!» Миша — мальчик упрямый, и мы пошли на митинг втроем. По нынешним меркам это был скромный, тихий митинг. Мы возвращались домой в машине, диск навязчиво исполнял нам что-то фортепианное Рахманинова, а мальчик Миша кричал мне с заднего сиденья: «Мамаааа, выключи ты эту свою музыку и расскажи мне про Бекетова!!!» Я рассказала.

У ребенка должна быть картина мира, в котором есть и добро, и зло. Если есть картина мира, довольно легко приводить примеры. Мои назубок знают, как евреи оказались в Египте и как оттуда вышли. А также зачем оказались и почему вышли. В 2008 году, как только грянул кризис, Миша (ему было шесть лет) как-то внезапно прокомментировал параллельно с министром Кудриным: «Семь сытых лет сменяются семью худыми — что тут непонятного?!» В историю с фараоном и рабством (причем и буквальную, и метафорическую) Путин вписывается, как вы догадываетесь, довольно легко. Он, вообще, уже давно эпический персонаж, его можно вписать в любую понятную ребенку мифологию — скандинавскую или греческую.

С сентября к нам домой приходила учительница русского языка для дополнительных занятий. Завуч московской школы. Толковая. Отпрашивалась несколько раз на важные педагогические мероприятия. Даже с Собяниным встречалась, но не догадывалась, с кем подрабатывает. 4 декабря я с детьми пришла на избирательный участок опустить в урну протестный бюллетень. Я подробно им рассказала, как и почему буду голосовать, а они подрались из-за того, кто будет галку ставить. И тут Миша говорит: «Мам, учительница наша у меня спросила в четверг: «Мама-то будет за «Единую Россию» голосовать? Ты ей скажи, чтобы обязательно проголосовала». Я взорвалась. У меня под носом моих детей чужая тетка агитирует. Я им про нефть и про газ, про Ходорковского и про то, что у меня работы нет. «Они украли мою работу, понимаете?!» — так быстро доходит. И про близость к власти, и, главное, про рабов, про рабское мышление — мои это легко хватают. В ближайший урок выступил мой маленький сынок Савва — дурачок, но смелый. Говорит ей: «Это позор — болеть(!) за «Единую Россию»! Вы вот почему за Путина болеете, а?» Миша, старший, испугался и побежал мне звонить. А учительница сказала: «Мне как другие учителя сказали голосовать, так я и сделала». И тут шестилетний Савва выдает: «Да потому что вы рабы». Это он случайно, конечно, так попал. С учительницей расстались. Но урок усвоили. Вообще, я уверена, что с детьми надо обсуждать все, что их хоть как-то интересует, открыто и просто. Просто — в смысле несложно и на примерах. В диалоге и с хорошими книжками. Сначала читаешь детям Диккенса, а потом понимаешь, что слово «справедливость» не надо объяснять».

Анна Наринская, обозреватель издательского дома «Коммерсант»

«Вообще-то, с детьми не надо говорить о политике. Политика — не для участников даже, а для сочувствующих: это поле компромиссов и половинчатых решений, а дети про компромиссы не понимают и не любят. Но, к сожалению, так невозможно — и уж во всяком случае в последнее время стало невозможно.

Говорить о политике придется: например, ответ на вопросы: «Мама, куда ты идешь 4 февраля? А зачем?» — это уже разговор о политике.

А теперь банальное: говорить со своими детьми о политике надо честно. Причем в первую очередь это должна быть честность перед собой. Скажем, чтобы ответить на приведенный выше вопрос, надо для начала самому себе ясно и без красивостей объяснить, куда и зачем ты идешь 4 февраля.

Это, кстати, очень полезное упражнение. Когда мой десятилетний сын спросил меня: «Ну почему все-таки ты так не любишь Путина?» — я сначала открыла рот, потом закрыла, потом снова открыла и попросила тайм-аут, а потом некоторое время мучилась, записывая пункты на бумажке. Зато теперь мы знаем — и он, и я.

И еще практическое: говорить с детьми на политические темы надо, понимая, что все, о чем вы говорите, так или иначе станет известно одноклассникам, друзьям по кружкам и прогулкам, а затем их родителям. Это, конечно, по большому счету ничего не меняет, но знать это надо».

Борис Куприянов, директор книжного магазина «Фаланстер»

«Моего сына чуть не выгнали из детского сада, когда на каком-то празднике он заявил, что Лужков — плохой мэр, который ломает Москву. Но ни я, ни моя жена не стали его за это ругать.

Мы считаем, что о политике с детьми говорить надо. И начинать стоит тогда, когда у них возникают вопросы. Первые вопросы у моего сына возникли примерно лет в пять, когда мы путешествовали по Албании. Тогда он первый раз в жизни столкнулся с большим количеством нищих людей. Его это испугало, он не мог понять, почему так происходит. Тогда я постарался объяснить ему, что такое бедность, откуда она берется и как с ней бороться.

Я человек левых взглядов, поэтому мне объясняться с детьми проще. Справедливость — это левая прерогатива. И для меня естественно рассуждать о любых политических вопросах, объясняя, как политика влияет непосредственно на него или его близких.

Как-то для детского сада ребенок писал доклад о Московском метрополитене. Обычно он ездит по красной ветке, на которой ему попадается поезд «Красная стрела». В своем докладе он посвятил этому поезду целую главу. А через неделю на станции «Лубянка» его взорвали. Ребенок услышал по радио о взрыве и увидел в газете кадры. Он сам все понял и сделал очень правильные выводы. Он сказал, что люди ни при чем, что поезд красивый и тоже ни при чем. А дальше мы стали ему объяснять, почему это произошло, зачем те люди взорвали поезд.

Главное — стараться не манипулировать ребенком, не навязывать ему своих взглядов, делать так, чтобы он сам делал свои выводы. Когда ребенку понравился художник Шилов, моя жена не стала ему говорить, что Шилов — это плохо. Но она постаралась объяснить ему какие-то общие принципы, поговорить с ним о красоте. И тогда он все понял. То же с политикой».