Мария Беликова: «Дети, вы хотите добрую маму? Тогда я сейчас пошла на танцы»

— Вы как про себя думаете: я хорошая мама?

— Анекдот есть на эту тему. Еврейская мама, у которой туча детей, раз в неделю идет в магазин, покупает себе разных вкусностей, приходит домой, запирается одна в комнате и все это поедает. Дети орут под дверью, просятся к ней, а она им из-за двери отвечает: «Ша, деточки, я сейчас делаю вам хорошую маму!»

У меня был долгий путь от полного самобичевания и постоянных угрызений совести до мысли о том, что самое большое, что я могу сделать для своих детей, — это быть счастливой. Потому что самое главное для ребенка — это спокойная, счастливая и довольная всем мама. Так что, когда мои дети возмущались, если я уходила на занятия танцами или языком, я им говорила: «Дети, вы хотите, чтобы у вас была злобная, сердитая мама или мама добрая? Вы какую маму хотите? Если добрую, то я сейчас пошла на танцы».

Мне близко понятие «достаточно хорошая мать», введенное американским психоаналитиком Винникоттом. То есть да, я не идеальная мама и никогда идеальной не буду, но для своих детей, которые появились в моей семье, я достаточно хорошая мама. Я им нужна — такая, какая есть, со своими особенностями и закидонами. Я для них — лучший вариант. Потому что если им досталась такая мама, то, значит, им такая мама для их развития полезна. И когда я это поняла и приняла, то все мои мучения, угрызения совести и чувство вины стали уходить. Сейчас у меня внутри — пока — баланс, и я на физическом уровне ощущаю, что моим детям всего хватает: моего участия, внимания, моего времени. При этом нарушения баланса, мне кажется, я тоже отслеживаю и включаюсь при необходимости. Дело в том, что мне важно не контролировать каждый шаг моих детей, а быть в теме своих детей. Поэтому я и школу для них выбрала не обычную, а такую, один из принципов которой — включенность родителей в процесс обучения, в школьную жизнь.

— Что это за школа?

— Школа самоопределения Тубельского. В ней реально здорово поддерживается собственная траектория развития ребенка, создается атмосфера, в которой комфортно очень разным детям, поскольку им позволяется быть собой. Из ромашек не пытаются вырастить ирисы и наоборот. А родители там все время что-то делают вместе с детьми — то мы занятия какие-то проводим, то ездим все вместе куда-то, то с педагогами какие-то проекты придумываем. Это занимает довольно много времени, но этой школе я отдаю его с удовольствием.

— Вам не бывает завидно, когда вы смотрите на женщин, которые идут по улице одни, без детей — свободные и не привязанные ни к саночкам, ни к капризам?

— Так было, когда младшие были маленькие. У меня еще так получилось, что, когда я забеременела младшим сыном, я еще даже не перестала кормить грудью дочку. То есть у меня период кормления грудью затянулся практически на пять лет. И от этой физической несвободы, конечно же, я страдала. Но сейчас у меня уже нет такой ситуации и нет такой вещи, которой я не могла бы себе позволить из-за детей. Они уже достаточно взрослые — младшему семь. Они сами остаются дома, причем с удовольствием. Когда я ухожу, из-за двери раздаются вопли: «Ура! Вечеринка!» И честно говоря, я практически то же самое кричу, только внутри себя. Так что сейчас я уже могу позволить себе абсолютно все, что мне хочется и нужно. Но это ведь, в принципе, вопрос внутреннего разрешения себе на тот или иной поступок, а не вопрос обстоятельств. Я как-то видела в метро женщину, молодую, хорошо одетую, которая не торопясь шла по переходу, а за ней гуськом шли трое детей. Она только изредка на них оглядывалась и никого не держала за руку. Я тогда восхитилась, что это в принципе возможно: идти по переходу метро — не быстро, с достоинством, не кричать, не метаться, не паниковать, а просто идти, будучи уверенной, что с твоими детьми все в порядке.

— У вас так получается?

— Стало получаться. Просто потому, что я поняла, что, если буду сильно в чем-то важном себя ограничивать из-за детей, это на них же потом и отольется. Так что, если я буду делать то, что мне важно, им же будет лучше. Сейчас у меня такая философия.

— А раньше какая была?

— Совсем другая. У меня как у мамы трансформация произошла точно по анекдоту: «Когда первый ребенок съедает монетку, вызывается бригада скорой помощи, везут его в больницу, делают рентген и комплексное обследование и рыдают всей семьей. Когда второй ребенок съедает монетку, то посмотрят в горшочек — вышла, не вышла — и идут заниматься своими делами. А если третий ребенок съедает монетку, то ее вычитают у него из карманных денег». К моменту появления своего третьего ребенка я, конечно, стала намного более спокойно к каким-то вещам относиться.

— А это не пофигизм — с этой условной монеткой?

— Мне кажется, что невозможно — быть адекватной многодетной мамой, не обладая определенной долей здорового пофигизма. Ведь что такое пофигизм? Это когда ты немного устраняешься из ситуации и позволяешь ребенку что-то решать самому. Я вот очень солидарна с французским писателем Эрнестом Легуве, который утверждал, что цель воспитания — научить наших детей обходиться без нас. И получается, что чем больше свободы ты предоставляешь ребенку, тем лучше — в пределах разумного, конечно. Так что я стараюсь все время увеличивать степень свободы детей и количество разрешенных им вещей. Кто-то называет это пофигизмом. Пожалуйста. Я называю это воспитанием.

— У вас с мужем бывают споры по поводу воспитания детей?

— У нас тут интересная история. У моих родителей через несколько лет будет золотая свадьба, и в моей системе координат у них получилась настоящая семья. Такая семья, какую себе хочется. Я как-то папу спросила: «В чем секрет, что вам так долго удается так хорошо жить?» А папа мне ответил: «Просто у нас всегда были поделены сферы влияния. Были области, в которых я принимал решения, и это не обсуждалось. А были сферы, в которых мама всегда была главная, и я ей всегда в ее решениях доверял».

Сейчас, пожалуй, в нашей семье детскими вопросами преимущественно занимаюсь я. Конечно, многие вещи мы обсуждаем вместе с мужем, но серьезных конфликтов по поводу детей у нас нет. А последнее время я вообще пришла к тому, что детям иногда полезно столкнуться с каким-то альтернативным опытом. Например, раньше, когда мне казалось, что муж слишком жестко с детьми разговаривает, я могла кинуться их защищать. А тут я поймала себя на том, что вмешиваться перестала. Потому что когда папа что-то просит сделать младшего сына, скажем, в ситуации, когда все собираются на поезд и спешат, то это не время прикидываться дурачком, и Костя в свои семь лет уже должен это понимать.

— У вас большая квартира?

— У нас двухкомнатная квартира. Личного пространства маловато. В чем-то это приучает считаться с другими людьми. Если старшему нужно заниматься, то мелкие со своими игрушками переселяются в другую комнату — иногда добровольно, иногда добровольно-принудительно.

— Вы не устаете от того, что на таком маленьком пространстве столько народу? Ведь маленькие уже не такие и маленькие — семь и девять лет?

— А мы там как-то редко все встречаемся. Утром все расходятся по школам-работам — у младших школа полного дня, старший тоже редко приходит раньше пяти-шести. Кроме того, у нас еще есть дом в деревне на Валдае, наше спасение. Муж в последние годы занялся фермерством, у него несколько своих магазинчиков, и он много времени проводит там, а мы к нему наезжаем. Все каникулы, праздники, лето мы проводим в деревне.

— Старший соглашается с вами ездить?

— Пока ездит довольно охотно. У него там своя тусовка и бабушка с дедушкой, мои родители, которые его обожают, так что он там любит бывать.

— То есть никаких подростковых проблем с ним вы не испытываете?

— А как без них! Просто мне мое образование психолога довольно сильно помогает в семье. И когда у старшего сына начинаются какие-то его подростковые закидоны, мне легче их выносить за счет того, что я понимаю, что сейчас для него это норма. Все-таки когда понимаешь, что этот дурдом и кошмар — запланированный, то немножко спокойнее к этому относишься.

— Вы с сыном обсуждаете это?

— Бывает. Когда младшие уходят спать, мы с ним часто остаемся на кухне, чтобы просто поговорить за чашкой чая. И иногда я ему говорю: «Макс, ну что с тобой разговаривать сейчас об этом? У тебя же подростковый возраст, который по определению характеризуется диффузией идентичности. А это как минимум — пограничное состояние». Он смеется и обижается: я-то, мол, думал, что я особенный, а, оказывается, я по схеме. Но, вообще-то, я стараюсь не лечить своих детей. Для этого есть клиенты.

— А что вы любите с детьми делать?

— С младшими мы любим рукодельничать. И школа к этому располагает, и мои собственные склонности — мне очень нравится что-то делать руками. Я давно заметила, что если родители от чего-то ловят кайф, то детям это тоже, как правило, подходит. Я готовить люблю, и с маленькими мы часто что-то печем вместе. С дочкой нам нравится ходить по музеям, театрам. На коньках все вместе любим кататься с младшими. А Макс уже ездит со своей компанией. И мне это было сначала сложно принять, а потом я смирилась, ведь это нормально, что ему не с нами, а со своими ребятами хочется покататься.

— У каждого из детей свое расписание, а привести — отвести — забрать их с занятий должны вы с мужем. Как вы распределяетесь? Составляете план заранее?

— Конечно. Но, вы знаете, у детей не так много занятий сейчас. Я тоже к этому не сразу пришла. Они в такой школе учатся, где и так много дополнительных кружков, на которые их не нужно специально приводить — все внутри школы. Кроме того, Костя ходит на акробатику трижды в неделю, а Света один раз в неделю — на рисование. И мы все раз в месяц ходим в Пушкинский музей на семейные экскурсии. Просто в какой-то момент я поняла, что пусть лучше будет один кружок, но от него ребенку будет реальная польза, чем пять кружков, которые все нужны для галочки, а никакой радости от них ребенку нет.

— А вечером и в выходные что они делают?

— Я стараюсь дать им возможность позаниматься тем, чем они сами хотят. Уроки делать дома им не нужно — они их делают в школе, так что вечер — это их личное пространство, в которое я по возможности стараюсь не влезать. В выходные мы частенько выбираемся на какие-нибудь культурные мероприятия — музеи, выставки, интересные московские детские мероприятия, в гости. А бывает, что я иногда говорю: «Дети, а давайте сегодня мы пойдем в музей!». А они мне отвечают: «Мама, а давай мы просто посидим дома!». И тогда я говорю: «А давайте!». Музей бы меня тоже устроил — не зря же я сама предлагала туда идти, но остаться дома иногда тоже здорово: посмотреть вместе хорошее кино, поиграть в настольные игры, приготовить вместе какую-нибудь вкусняшку, просто поболтать подольше за чаем, никуда не спеша.

— Есть вещи, которые вы заставляете себя делать с детьми?

— Сейчас жизнь так устроена у нас, что, пожалуй, нет. Конечно, есть вещи необходимые, которые не обсуждаются, вроде ранних подъемов в школу. Но по большому счету я перестала проводить с детьми время, наступая себе на горло. Нет у меня сил идти гулять с детьми — могу остаться с ними дома, например, фенечки плести. Нет желания утром кашу сложную варить — можно яйцо съесть. Устали друг от друга — могу оставить их одних заниматься своими делами, понимая, что со мной они получают одни бонусы, а без меня другие, и неизвестно, какие для них сейчас окажутся полезнее. В общем, я скорее за жизнь без излишнего насилия и для себя, и для детей.