Эволюция человека в отца

Отец-одиночка Юрий Мацарский с дочерью Ариной

Я — один из тех немногих мужчин, которые по именам помнят фей «Винкс», отличают темно-вишневый цвет от бордового и могут спокойно выбрать босоножки со стразами, руководствуясь только устными описаниями той, что эти босоножки заказала. Хотя еще несколько лет назад я слово «стразы» не знал вовсе, а цветов различал от силы пять. Но за эти годы доросла до сознательного возраста дочь, благодаря которой и свершилась удивительная эволюция. И, как и в случае с маловразумительными сине-зелеными, за сотни миллионов лет «доросшими» до двуногих прямоходящих с более-менее сообразительным мозгом, у меня не было выбора — эволюционировать или нет? Все решил естественный отбор.

Но, если «большой» эволюции требовалось отбирать у живых существ благоприятную среду, насыщенные кислородом теплые первобытные океаны и райский климат раннего палеозоя, то нашей «малой» было достаточно отобрать у ребенка мать. В роли катаклизма, уничтожившего динозавров и выведшего на планетарную авансцену млекопитающих, в моем случае выступил седовласый судья, который после развода оставил ребенка мне.

Изменения, как и учил Дарвин, шли незаметно. В какой-то момент я вдруг понял, что уже полгода не прицениваюсь к мотоциклам (кому ребенка растить, случись что?), а откладываемые на ламповый Marshall деньги стали просто заначкой на общие с дочкой нужды. Ну действительно, какой к черту Marshall, когда ремонт в садике на носу, а еще и в отпуск съездить надо — детские бронхиты и прочие напасти в море смыть да на солнышке запечь.

Наука доподлинно не знает, в какой момент обезьяна стала человеком и как именно это произошло. А я точно знаю, когда эволюционировал от просто сумасшедшего папаши-одиночки до папы-попробуй-удиви-меня-хоть-чем-то. Это произошло на родительском собрании по поводу перевода детей из старшей группы детского сада в подготовительную. Представительная заведующая, вкратце объяснив, что изменится в жизни детей в новом учебном году, с хитроватой улыбкой обратилась к двадцати барышням и ко мне: «А теперь я ознакомлю вас со списком того, что необходимо купить для нашей группы, дорогие мои мамочки». Честное слово, я обратил внимание на последние слова внушительной дамы только потому, что барышня, сидевшая по соседству со мной, покосилась на меня — единственного мужчину в кабинете, — прошептав: «И папочки». До этого момента меня не то что коробило, но несколько задевало то, что на всех собраниях детсадовское руководство обращалось исключительно к «мамочкам». И раньше я всегда замечал, что объявления о прививках и медосмотрах сопровождались списками детсадовцев с проставленной напротив фамилии графой «Согласие матери получено», в которой приходилось расписываться и мне. А тут я даже не заметил столь грубой фактической ошибки местной начальницы, которая просто не могла не заметить маячащей в метре от нее моей бородатой физиономии.

Окончательная победа над собой была зафиксирована еще через пару месяцев, когда на очередном родительском собрании впервые пришедший на это серьезное мероприятие еще один папаша (он чувствовал себя в женском коллективе настолько неловко, что попросил уже севшую рядом со мной женщину уступить ему место) вздрогнул и испуганно повернул голову в мою сторону после очередной реплики главы родительского комитета. Я не сразу понял, что именно так напугало его, но осознал, когда он вторично вздрогнул при словах «так вот, мамочки». Мамочка. Ему неловко быть мамочкой!

Потом, уже после собрания, он честно признался, что не знает, что делать с собственным ребенком по субботам, когда их мама отправляется по магазинам, предоставляя заботу о потомстве папе. Он явно стыдился отсутствия отцовских навыков и горячо мне соболезновал, искренне считая, что одинокий отец — это такой затравленный индивидуум, в отсутствие жены попавший под каблук собственного ребенка.

На самом деле все гораздо веселее, чем кажется женатикам. Конечно, отсутствие матери, которая по идее должна взять на себя основной груз забот о ребенке, несколько усложняет жизнь отцу: приходится подыскивать работу, с которой можно уходить до 6 вечера, чтобы успеть в садик, заводить знакомства с педиатрами и сидеть все на тех же родительских собраниях. Но все окупается радостью общения с собственной дочерью, не омраченной семейными скандалами (пары без них вообще бывают?) и конфликтом интересов родителей, который уж точно не миновал ни один брак.

Достижение же компромисса с собственным ребенком мне кажется куда более возможным, чем нахождение общего языка с любым взрослым человеком, будь ты на нем хоть трижды женат.

Хочешь лепить из пластилина? Давай слепим что-нибудь особенное, ну хоть оранжевого кота с банджо для моей новой аватарки в скайпе.

Скучно одной смотреть «Лунтика»? О'кей, я посижу рядом, представляя, как сыграл бы какого-нибудь дядюшку Корнея Роберт Де Ниро. Причем за пытку «Лунтиком» ты, доченька, заплатишь мне совместным походом на Джо Бонамассу, а я, в свою очередь, за вечерние посиделки на кухне с друзьями пожертвую тебе неограниченный подход к тарелке с креветками все на тех же посиделках. Все довольны.

Через пару лет такой жизни перестаешь вообще замечать свое «одинокое» отцовство — и даже гордость за то, что ты не такой, как большинство мужчин на планете, куда-то улетучивается. Ощущение особенности дают уже не чужие тетки в детском саду, а собственный ребенок. Это он (в моем случае — она) добавляет слова «и папе» к рекламному слогану «В помощь маме». Это ребенок жалеет, что нельзя позвать папу на утренник 8 марта. Но происходит это все реже и реже. Существование без мамы воспринимается как норма, вариацией которой, похоже, оно и является.

Жизнь до появления ребенка кажется уже и не жизнью а некоторым бессмысленным времяпрепровождением в ожидании отцовства. Выходной, который дочь проводит с матерью, превращается в полностью потерянный день, наполненный лишь хождениями из угла в угол и чтением, из которого все равно ничего не выносишь — мысли заняты только ожиданием ребенка.

В командировках я звоню ей чаще, чем в редакцию, хотя очевидно, что бабушка с дедушкой будут с нее пылинки сдувать, кормить по пять раз в день, да еще и кучу игрушек накупят. Но разумные доводы не действуют. Отцовство — как наркомания, полностью изменяет ход вещей и ломает привычки. Так, у меня никогда не было в правилах проводить отпуска за границей. Теперь дочь буквально тащит меня в чужие страны и сама стремится определить маршрут. Я лишь вношу коррективы. Ей обычно хочется на море, мне — в гущу событий. Включаем алгоритм поиска компромиссов: неделю в Черногории, четыре дня в Боснии, потом еще на пару дней на пляж. И вот только тут — в разъездах — понимаешь главный минус отсутствия матери. Он выплывает жирным облаком из-за горизонта в самый неподходящий момент, минут за 15 до окончания посадки на самолет или в поезд, а предшествуют ему простые слова: «Папа, я хочу писать». Мамочки без зазрения совести тянут своих сыновей в мужские сортиры с самым невозмутимым видом. Папаши с мальчиками, ясное дело, тоже не теряются, а вот мне приходится попотеть. В мужской туалет тащить ребенка не позволяет эстетическое чувство, противящееся показу дочери рядов довольных мужиков, выстроившихся у писсуаров. Пойдешь в женский — рискуешь спровоцировать скандал. Скандал, понимаешь вскоре, предпочтительнее.

Я до сих пор помню фарфоровый блеск зубов итальянской матроны, вцепившейся в меня, ведущего четырехлетнюю дочь в кабинку. «Это комната для дам», — вопила она на угрожающем английском. «Я знаю, я как раз сопровождаю сюда даму», — максимально корректно ответил я, освобождаясь от захвата длиннющих ногтей.

С возрастом и эта проблема постепенно ушла. Справляется и без папы. Но иногда я вижу в присутственных местах папочек с маленькими девчонками, столкнувшихся с этой проблемой, и обида за ущемленных в правах мужиков и их пока не очень самостоятельных дочерей вспыхивает с новой силой.

Хотя это же так просто — отгородить половину комнаты матери и ребенка, которая есть даже на полумертвом вокзале в Тиране, и сделать комнату отца и ребенка с отдельным туалетом. Хотя бог с ней, с Тираной, — с Москвы начните.