Детская поликлиника: Элеонора Сахнина

Элеонора Ивановна Сахнина, 71 год

Педиатр, специалист по раннему возрасту, кандидат медицинских наук.

Окончила Второй московский медицинский институт имени Н.И.Пирогова в 1966 году.

Доцент кафедры госпитальной педиатрии Российского национального исследовательского медицинского университета им. Н.И.Пирогова.

Год назад вышла на пенсию, ведет частную практику.

У меня за всю жизнь было два места работы. Сначала, после института, — больница Министерства путей сообщения, потом я поступила в ординатуру на базе Филатовской, там же была аспирантура, но в самой Филатовской я никогда в жизни не состояла, а была научным сотрудником и преподавателем Второго меда. Всю жизнь там студентов проучила и на пенсию не стремилась, но работать в таких условиях стало невозможно. Звонит декан и требует: «Вы ей обязаны поставить!» А она ни на одном занятии не была. Я отвечаю, что столько лет работаю, по счастью, знаю свои обязанности и ставить зачет не имею права — выпускать таких врачей просто не могу.

Когда я в самый первый раз прихожу, то говорю сразу: «Какой хороший ребенок!» Потому что это дает матери возможность расслабиться. «Может, и есть какая мелочевка, но жениться будет — это пройдет». Все радуются, и дальше проблемы уже решаются по мере поступления. А с ребенком самое главное — не смотреть в глаза. Они этого боятся и не любят, а зачем детей пугать? И руки всегда должны быть теплые: если трогать ребенка холодными руками, он станет орать и больше не захочет, чтобы к нему подходили. Вообще детей надо смотреть так, чтобы мама была настроена к врачу хорошо. Если я пришла, меня никто никогда не видел, и сразу бросилась к ребенку — он закричит, и будет прав. Он же не понимает, что с ним собираются делать. Так что — вошла, села, на него не обращаю внимания, с мамой немножко поговорила, попросила показать любимые игрушки, дала фонендоскоп, чтобы мишку послушать. Если мишку полечить, то дальше и самому уже не страшно. Вообще, с годами вырабатываешь подходы, понимаешь, какой ребенок, и соответствующим образом стараешься смотреть.

Я считаю, что кормить надо до года. Не только потому, что это связь матери и ребенка или наши исторические корни, хотя мы, конечно, млекопитающие, никуда не денешься. В грудном молоке есть то, чего нет нигде: секреторный иммуноглобулин. Для формирования иммунитета это очень важно. Надписи на смесях «Приближено по составу к грудному молоку» — чистые сказки, это примерно как горизонт приблизить. Но в какой-то момент я рекомендую прекратить. Слишком долго кормить — смысла не имеет, а ребенка развращает. Важно только понимать, когда бросать. Летом — не очень хорошо: много кишечных инфекций, опасных для жизни. Лучше подождать до сентября или, если ребенку 9 месяцев, а молока не очень много, сделать это в мае.

Из двух зол в нашем деле надо выбирать меньшее. Полиомиелит, к примеру, — тяжелое заболевание, и нет гарантии, что ребенок не встретится с его носителем. Прививка — более легкая ситуация, чем болезнь. Осложнения от нее иногда бывают, но я за всю жизнь один раз видела тяжелую реакцию. Не делать никаких прививок вообще имеет смысл только при аллергических реакциях на любые вмешательства. Но и делать их надо очень разумно, понимая для чего и зачем. 

Нельзя прививать больных детей. Пусть даже это только насморк — лучше отложить. Если низкий гемоглобин, прививка смысла не имеет. Гемоглобин переносит кислород, это дыхательный фермент, а дыхание важнее всего. При низком уровне железа — то же самое: железо в организме нужно для формирования иммунитета, а если нет возможности пожертвовать его на иммунитет, то какой смысл в прививке. Кстати, колоть своими руками не надо: потом будет хуже. Ребенка прививки неизбежно обижают, но он не связывает напрямую эффект от укола и самого доктора.

В организме индивидуально абсолютно все. В медицинских вузах на шестом курсе предлагают идиотские тесты, а так делать нельзя: стандартного мышления не должно быть. Надо учить студентов мыслить применительно к каждому ребенку. Понимать, как именно он заболел. Пошел в детский сад? Проехался на электричке? Промочил ноги? Или побывал в какой-нибудь IKEA, где все ходят с огромным количеством соплей?

У врача ассоциативное мышление. Если он один раз увидел патологию, то в следующий раз обязательно ее заметит. С возрастом опыт накапливается: симптомы, которые ускользают от внимания молодого доктора, просто бросаются в глаза.

Я однажды по телефону услышала ложный круп — просто по дыханию ребенка. У внука писательницы Донцовой. Мне позвонили, сказали: «За вами машина уже выехала». Но пока машина ехала, я велела отвести ребенка в ванную, чтобы он там дышал щелочными парами над горячей водой с содой. Благо, температуры у него не было. Уже к моему приезду ребенок перестал задыхаться. А однажды, в аспирантуре еще, я с крупозным ребенком трое суток просидела — это был семимесячный сын одной из моих ближайших подруг, очень трудно там все проходило. Теперь у него трое своих детей, и я всех троих наблюдаю, хоть и не лечу — болеют они мало. Вообще таких семей, где я имею дело уже со вторым поколением, порядочно. Где-то есть и третье: я лечила дочку моей однокурсницы, потом ее внучку, а теперь уже правнука — ему скоро четыре года.

Сейчас, конечно, есть и такие, которые, получив вызов, могут сказать: «А я к вам не приду». Но это уже не врач. Нормальный человек к ребенку должен относиться трепетно. В голове не укладывается: а вдруг там дифтерия, и ребенок погибнет? Раньше такое бывало редко: максимум трое из 250 студентов в потоке, педиатрия все же обязывает. А сейчас берут за деньги неизвестно кого, и если раньше шутили, что у нас плохое оборудование, но хорошие врачи, то теперь оборудование есть, а врачей мало. Идет общий процесс уничтожения медицины. К тому же и у тех врачей, что остались, большую часть мозгов стали занимать чисто коммерческие моменты. Но ведь и им надо как-то растить детей.

У меня такого никогда не было, чтобы я не пришла по вызову, я такого и представить себе не могу. Но были дети, которые поступали в больницу в тяжелейшем состоянии — и не потому, что врач не приехал, а потому, что родители не вызвали, решили сами полечить. Например, мама, медсестра, двухлетней девочке снимала температуру взрослой дозой нурофена. Мало того что она в шесть раз больше возрастной, так еще и не выдерживались интервалы — там 8 часов между приемами должно пройти. Ведь любое лекарство — это вред, если его пить бесконтрольно и горстями. Тех, что не могут навредить, очень мало, я навскидку таких даже и не вспомню. В результате она вызвала тяжелейшую шоковую аллергическую реакцию, которая протекала как анафилактический шок. Начались кровотечения внутренние, и ребенок погиб. Была еще давняя история, когда в больницу поступил ребенок, которого мать не хотела госпитализировать, два или три раза отказывалась. Там была вирусная инфекция, но очень тяжелая, с интоксикацией. При таком состоянии сосуды часто не выдерживают. Только начинаешь делать капельницу, две-три капли, — и сосуд лопается. Я до сих пор не забуду это ощущение, этот звук, как он лопается, хотя дело происходило в 1967 или 1968 году.

В крупных больницах легче обеспечить лабораторию дополнительными приборами и вообще наладить эффективность. А в маленьких работают более сердечные люди, которые лучше относятся к родителям и лучше умеют выхаживать, порой даже очень тяжелых детей. Я начинала в маленькой больнице — в 6-й, у Дзержинского рынка. Там главврач знала все обо всех. Могла прийти вечером посмотреть на нянечек и сестер, была знакома с каждым санитаром. А в большой больнице главврач даже всех в лицо не узнает и уж тем более не знает, есть ли у них дети, как они живут с мужьями и как им пойти навстречу, что очень важно. Там миллион людей, и никто ни за что не отвечает. В маленькой же больнице ответственность больше, там врач должен много увидеть сам, прежде чем понять, надо ли это кому-то показывать. Но рыба тухнет с головы. Если вдруг заводится глупый главврач, ему становится все равно, кого набирать.