«Давай у меня будет отдельный компьютер»

Оправдание, как известно, можно найти всегда. Мое — такое: у нас был один компьютер на двоих. Вернее, так: я давала ей пользоваться своим компьютером. Своим орудием производства, которое, говорил мой отец, никогда нельзя давать никому. И он, действительно, никогда не давал мне даже притрагиваться к своей механической печатной машинке Olympia — предмету моего детского вожделения, хотя единственная опасность тогда была, что я слишком сильно буду бить по клавишам.

А еще — если продолжать оправдываться — это деление, а точнее разделение компьютерного времени, оно происходило в воспитательных целях: потому что, если купить ей свой, она же будет днями зависать в интернете и непонятно с кем чатиться и вообще тратить время не на хорошие вещи, а на плохие. Поэтому — час, ну полтора в день на моем компьютере, чтобы легче контролировать. Вечером, когда уроки сделаны, репетиторы посещены — в общем, выполнено все, что должна выполнять 15-летняя девочка.

А 15-летние девочки бывают легкомысленны и невнимательны — это их свойство. И — опять оправдываюсь — все случилось именно из-за этого: из-за пятнадцатилетности и невнимательности и из-за того, что браузер компьютера, как я теперь знаю, запоминает пароли. По умолчанию — если ты не сделаешь чего-то специального, чтобы не. Так что однажды, когда я включила ноутбук, мне выпала заставка сонькиного «ВКонтакте» с рядком хорошеньких жирненьких точечек в графе «Пароль». И я нажала enter.

Если придерживаться правил написания подобных текстов, то на этом месте должно быть лирическое отступление про «чужие письма» и их обязательное не чтение и про то, распространяется ли это правило жизни приличного человека на письма (и то, что к письмам можно приравнять) его детей (которых — объяснит вам этот приличный — он вроде бы должен охранять в том числе от самих себя). При желании можно приплести давнишний одноименный фильм Ильи Авербаха, хотя это, наверное, уже избыточно.

На такое отступление я не имею права — во всяком случае, на этом месте. Никаких сомнений и метаний у меня не было, я просто и беззаботно нажала enter и почитала сообщения на сонькиной «стене»: ее друзья писали ей всякое симпатичное, выкладывали клипы и картинки. И опять же без всяких угрызений, а, наоборот, полная умиления отвалила.

Мой младший сын считает, что у всех фильмов, книг и, в общем, у всего на свете имеется «вторая серия» — это когда занудство кончается и начинается самое интересное (в некоторых произведениях, жалуется он, до нее дело так никогда и не доходит). Так вот, вторая серия: на следующий день, включив компьютер, я почувствовала, что что-то толкает меня под локоть. Что я просто вся чешусь. Что я просто не могу не. Я зашла на «ВКонтакте», посмотрела на линейку жирненьких точек и нажала enter.

Выскочила цепочка личных сообщений. И — опять, опять оправдываюсь — я не могу даже сказать, что я их прочла. Я не помню, про что там было написано и с кем конкретно она переписывалась. Я, если выражаться точно, на эти сообщения посмотрела. И увидела — именно в сониных текстах — несколько матерных слов. Например, три. Они были написаны буквами.

У меня есть некоторые высокодуховные знакомые, которые утверждают, что наказание за наши грехи мы несем уже здесь на земле, что многие уже пребывают в аду, просто сами этого не понимают. Так вот, несколько следующих дней я провела в аду, отлично к тому же это понимая.

Направлений для страданий было, собственно, два. Первое. Это моя прекрасная нежная девочка! Та самая, которая вставала на стул и декламировала «Воздушный корабль»! Та самая, которая, читая ночью со свечкой «Графа Монте-Кристо», подожгла одеяло! Та самая, которая сейчас, играя с братом в подкидного дурака, поддается ему, чтобы он не расстраивался! Она своими тоненькими пальчиками писала эти слова! Второе. Я должна с ней об этом поговорить, а значит мне надо ей во всем признаться.

Здесь (если, повторюсь, придерживаться правил написания подобных текстов) должно быть отступление на тему «вообще-то я не ханжа». Но его не будет, хотя вообще-то я не ханжа. Просто есть вещи, к которым я отношусь трепетно — моя дочь и буквы. И когда моя дочь пишет такие слова буквами — это отвратительно и этого я допустить не могу. А так — совсем не ханжа.

Первая попытка объясниться провалилась: на мое «мне надо с тобой поговорить» Соня строго ответила: «Сейчас не могу, пишу про образ смерти в рассказе Бабеля «После боя», — и я, изнемогая от собственного ничтожества, удалилась. Зато в следующий раз я выступила без увертюры и одним духом выпалила, что да, я поступила плохо, да, но я не хочу сейчас об этом говорить, а хочу говорить о том, какая это ужасная пошлость — употреблять такие слова, уж во всяком случае на письме, и (быстро, чтобы предупредить ее возражения — если ты не зрелый писатель и делаешь это в литературных целях) о том, что только теперь ей кажется, что это залихватски и круто, а потом будет стыдно, и что вообще, если мое мнение для нее что-то значит…

Некоторое время Соня молчала. Потом сказала: «Знаешь что? Давай у меня все-таки будет свой отдельный компьютер».

На этом месте (опять же по законам написания таких текстов) должно быть какое-нибудь обобщение или рекомендация. Но нет — не выходит. Даже закончить как-нибудь ловко, закруглить — и то не получается. И хотя Соня невозмутимо признала, что да, я, наверное, права, что так писать и правда безвкусно, и пообещала, что она впредь так не станет, — на хеппи-энд это все-таки не тянет. И хотя ее интонации немного смахивали на те, с которыми один мой приятель разговаривает со своей бабушкой, пребывающей в легком маразме, — грустным концом это тоже назвать нельзя.

Компьютер мы купили через неделю.