Алексей Моторов: «Меня коробит, если мою книгу называют сборником смешных медицинских баек»

— Вы были медбратом, врачом, сотрудником фармацевтической компании. И вдруг стали писателем. Как так получилось?

— Я не считаю, что стал писателем. Пока я автор одной-единственной книжки. Честно говоря, я вообще никогда не думал, что что-то напишу.

— А сейчас что случилось?

— Воспоминания нахлынули. В 2007-м или 2008 году мы с женой отдыхали на юге Австрии на одном озере. Оно круглое, обойти его можно часа за три. И вот мы стали каждый день гулять вокруг озера и в процессе прогулки вспоминать жизнь. И я тогда заметил, что, когда обходишь озеро по часовой стрелке, все твои воспоминания больше негативные, чем позитивные. Ты как бы себя этим движением накручиваешь: вспоминаешь детские обиды, разочарования, неприятные моменты. А когда ходишь против часовой стрелки — наоборот, раскручиваешь ситуации, вспоминаешь смешные случаи, приятные. Мы сначала ходили по стрелке, а потом все поняли и стали ходить против. И день на третий я вспомнил свой пионерский лагерь от Первого меда. Это был необычный лагерь, с особенной атмосферой: вожатые и обслуживающий персонал были совсем молодыми ребятами, студентами этого института, а пионеры в основном детьми сотрудников Первого меда. В такой обстановке единственным логичным решением для любого пионера было стать врачом. Даже дети сотрудников местной птицефабрики приезжали сначала абсолютно дикими, но многие из них в итоге стали врачами. Просто медицинские разговоры в каком-то возрасте невероятно привлекательны. Особенно когда это случаи из жизни. Вожатые все время рассказывали про свою практику, как они по пути в морг застряли с трупом в лифте, как кого-то на операции попросили помочь, и т.п. Это производило невероятное впечатление. В общем, на озере я стал думать о лагере, о своей веселой пионерской жизни.

Когда я вернулся в Москву, уже вовсю работал сайт «Одноклассники». И разные знакомые из прошлого просто десятками стали появляться, я никогда и не думал, что с ними пересекусь: все разъехались по разным странам и городам. И среди них очень много возникло вожатых, пионеров из нашего лагеря. Мы стали делиться воспоминаниями. Когда я почувствовал, что меня от этих воспоминаний просто распирает, я набил на компьютере даже не рассказ, а просто небольшой текст мемуарного типа. До этого ничего, кроме историй болезни, я не писал.

— Показали кому-нибудь?

— Да, тем своим знакомым по пионерлагерю. От них я получил одобрение, но всерьез это не принял, так как я вспоминал конкретных людей, знакомые ситуации, то время, когда нам всем было хорошо. И качество написанного, мне казалось, не влияло на реакцию читателей. Наступили зимние каникулы, делать мне оказалось особенно нечего, я сидел перед компьютером и что-то одним пальцем ковырял. И в итоге неожиданно для себя написал 300-страничные пионерские мемуары. Начал в декабре, а закончил в феврале. Все это опять разошлось среди лагерных знакомых, они говорили, что надо еще, надо публиковать. Но я считал, что вещь совсем сырая и точно не для публикации, потому что эти пионерские истории интересны далеко не всем.

— В отличие от работы медбрата в реанимации. Такая тема интересна многим. Вы тогда решили, что лучше написать об этом?

— Не совсем так. Просто параллельно я стал общаться в сети с бывшей медсестрой нашего отделения, которая была намного меня младше. Она пришла, когда я уже увольнялся, мы поработали вместе, наверное, всего год. Когда мы общались по интернету, она мне начала задавать много вопросов о прошлом отделения. Мне стало лень отвечать короткими сообщениями, и я в итоге написал 50–60-страничную повесть в формате «Один день Ивана Денисовича» — сутки в реанимации. Надо сказать, что сразу обнаружилась интересная закономерность: когда я пишу о ком-то, кого не вспоминал уже много лет, он тотчас появляется в моей жизни. И буквально я поставил последнюю точку в повести, как на «Одноклассниках» мне написала медсестра нашего отделения Таня Богданкина (я описываю в книге, как она в первые месяцы своего пребывания в отделении накормила больного после сложной операции пельменями, что привело к остановке сердца. Слава богу, пациент выжил). Я дал ей почитать текст, мы потом встретились в кафе. А до этого не виделись лет двадцать. И разговор у нас съехал на 1986–1987 годы в реанимации. Это действительно была интересная жизнь. И вообще в стране, и у меня. Я отучился на массажных курсах, перерезал себе руку так, что с трудом заново научился двигать пальцами, поступил наконец в институт, началась перестройка, гласность. После встречи я приехал домой, было уже за полночь. А я все сидел перед компьютером и думал. Потом взял и написал сразу десяток страниц, перечитал, и показалось, что в итоге получилась какая-то несусветная чушь. Распечатал, положил на тумбочку Лене, своей жене, а еще отправил файл той моей знакомой, которая все время задавала мне вопросы. И подумал: «Если и они решат, что это полная ерунда, больше вообще ничего не буду писать». Но им понравилось, и я продолжил. Так за 4 месяца получился «Паровозов». У него было рабочее название «Нить Ариадны». Оно немного пафосное, пошловатое, избитое, но суть отражало где-то лучше, чем «Юные годы медбрата Паровозова». Я распечатал несколько экземпляров и раздал ближайшим родственникам, знакомым. Подумал: «Если они не бросят на середине, это уже хорошо».

— В этом случае вы планировали отнести рукопись в издательство?

— Никаких мыслей о публикации у меня не было. Мне внушили с детства: если ты вышел на большую сцену, будь любезен соответствовать. Ты можешь что-то на кухне сыграть на гитаре, тебе скажут: «Здорово». Но с этим нельзя выходить в Рахманиновский зал Консерватории, который ты можешь арендовать за свои деньги. Однако эти мои воспоминания стали ходить по рукам. Они хитрыми путями попали в Чикаго с Урала. Родственник моего институтского товарища переслал рукопись своей знакомой, как он сам сказал, женщине с идеальным литературным вкусом. Недели через две я уже сам познакомился с Элей, когда получил от нее письмо — теплые душевные слова. Она сказала, что я обязательно должен опубликовать этот текст. И даже если материальный вопрос будет препятствием, она готова выслать мне энную сумму. Я сразу позвонил сестре, известной гитаристке: «Вот ты, Ася, всю жизнь играешь на гитаре — тебе кто-нибудь хоть доллар предлагал на выпуск диска?» Это было весело, но за свой счет я не хотел издавать книгу, потому что за свои деньги можно издать все что угодно. В какой-то момент Эля сказала: «Пожалуйста, пообещайте мне, что вы отнесете рукопись в какое-нибудь издательство». Я редко давал честное слово, но тут неожиданно для себя самого поклялся. Повесил трубку и понял, что совершенно не понимаю, как действовать. Я был уверен, что меня, конечно, должны сразу отфутболить, потому как в каждой редакции есть свой портфель.

— И что вы сделали?

— Я ничего особенно не делал. Все случилось как-то само. Мне позвонила мама моей знакомой, бывшей пионерки нашего лагеря. Она оказалась библиографом и сказала: «Я прочитала вашу книгу, мне понравилось, потому что помимо личных воспоминаний ощущается время, общественное настроение. Смотрели ли вы фильм «Подстрочник»?» — «Нет». — «Ну как вам не совестно? Обязательно посмотрите». — «Обязательно». И, конечно же, за работой и отпуском забыл. И только через полгода я проходил мимо магазина «Москва», решил зайти, а там на самом видном месте — пирамида из книг «Подстрочник». Я купил. Стал читать книжку и смотреть фильм параллельно, получая при этом огромное удовольствие. И вот когда я досматривал 13-ю серию из 15, мне позвонил старинный знакомый, который искал хорошего кардиолога. Уже в конце разговора я вспомнил, что Дима читал мои мемуары, я спросил, как ему, он сказал, что понравилось. А он был редактором в одном хорошем журнале. И тогда я поинтересовался: «У тебя есть кому показать?» — «Да. Например Варе Горностаевой». — «А кто это?» — «Ну, вот если бы ты смотрел фильм «Подстрочник» или читал книжку…» — «Я этим вообще-то сейчас и занимаюсь». — «Вот открой последнюю страницу и посмотри — она главный редактор издательства Corpus». — «Знаешь, Дима, такие совпадения просто так в жизни не случаются». Рукопись удалось передать только через четыре месяца. Тогда Дима позвонил и сказал: «Только учти: скорее всего, не Варя будет читать этот текст, а кто-то другой, потому что главный редактор вряд ли будет заниматься такой ерундой, как чтение никому не известных авторов. И ответ жди не раньше чем через полгода, это обычная практика». Ну и ладно. Зато мне сразу стало легче, потому что я выполнил обещание, и, как мне казалось, на этом можно было поставить точку. И вдруг, недели не прошло, позвонила Варя Горностаева и сказала, что ей очень понравилась моя книжка. Я, конечно, оторопел, не поверил, вдруг, думаю, меня разыгрывают, но тем не менее мы начали работу.

— Текст в итоге сильно изменился?

 — Убрали кое-какие публицистические куски в духе «А в феврале вышел фильм «Покаяние» — и далее мой душевный ответ на эти события. Немного изменена композиция. В результате 15–20 процентов текста ушло, такое же количество добавилось. У многих вызывала вопрос новелла про Пол Пота (камбоджийского диктатора, истребившего почти треть населения страны. — БГ). Я был согласен ее убрать, но для меня Пол Пот — это, если хотите, незаконнорожденный сын Минотавра, который фигурирует у меня в книге. Это что-то такое серое, заурядное, которое может уничтожить миллионы человек и не понести никакого наказания. Как всегда в жизни и происходит. В итоге Варя решила, что про Пол Пота наверняка никто не знает, так пусть хоть тут будет ликбез. И я потом много раз слышал: «А мы только из вашей книги об этом и узнали».

— Как вам этот процесс работы над книгой? Нравился?

— Главное, чему я радовался сначала, — с меня снялся груз данного честного слова. А сама работа понравилась очень. Кроме того, мне дали прекрасного редактора — Ирину Кузнецову, которая занималась «Подстрочником». Мне нравилось, как она работает: вот у меня стоят несколько слов в предложении, как-то некрасиво стоят, язык царапают, а Ирина их местами переставит, пару слов уберет, одно добавит — и получается будто бусинки на ниточке. Кстати, и название книги тоже предложила она.

— Вы ожидали, что будет такой успех?

— Да нет, конечно. Я волновался, будут ли книгу вообще читать. А потом через 4 или 5 дней после ее выхода я случайно залез на сайт книжного магазина «Москва» и увидел, что «Паровозов» уже 6-й по продажам среди российской прозы. Затем мою книгу «Москва» признала книгой месяца. И только тогда я успокоился и понял, что мои воспоминания кому-то интересны. Да и те отзывы в интернете, которые я читал, в основном были положительные. Было много очень трогательных писем от совершенно незнакомых людей, из разных уголков. До сих пор пишут. Даже присылают фотографии книжных прилавков Лондона, Нью-Йорка с «Паровозовым».

— А кому что не нравилось?

— Кто-то обижался за Сталина, за советскую власть. Кажется, в «Литературной газете» написали, что книга абсолютно непрофессиональная, но читается хорошо. Я так и не понял, что имелось в виду. Потом я случайно узнал, что «Паровозов» вошел в лонг-лист премии «Нос». И уж тогда мне захотелось попасть в шорт. Все-таки это бы означало профессиональное признание. Вот и попал.

— Герои книги ее читали?

— Какие-то читали. Мне было очень лестно, когда моя заведующая, которая в книге фигурирует под фамилией Суходольская, одобрила «Паровозова». А вот главная героиня Тамара «Царькова» так и не сподобилась. Я ей дважды звонил, даже нашел книжный магазин в 150 метрах от ее подъезда. Она так и не дошла, но кому-то сказала: «Эта сволочь, Лешка, понаписал какой-то фигни. На меня теперь вся больница ходит смотреть».

Меня нашел на «Одноклассниках» племянник Сетрака, моего пациента и приятеля, к которому мы ездили в Абхазию и о котором я тоже написал. Имена и фамилии членов его семьи я не поменял, потому что был уверен: моя книга до них никогда не дойдет. И вдруг мне написал Айказ, что он прочитал отрывок, что ему понравилось, что узнал он о книжке совершенно чудесным образом: он служил в армии под Звенигородом, и тут мама прислала часть текста на мобильный телефон. Какая-то отдыхающая купила в Москве мою книжку и поехала с ней в Абхазию. Дошла до главы, где рассказывается про наш отдых там, и показала хозяйке. Выяснилось, что та прекрасно знала эту семью, потому что жила буквально по соседству, она перешла дорогу, постучалась в дверь: «Асмик-джан, какой-то москвич тут о вас книжку написал».

— У вас что-то поменялось в жизни после выхода книги?

— В глобальном смысле ничего, но началась череда очень приятных встреч, событий. Я стал больше общаться с интересными и неординарными людьми. Хорошо, что у меня появилось какое-то занятие на перспективу. Хотя, честно говоря, не думаю, что стану писателем. Если выйдет вторая книга (с пионерскими воспоминаниями), будет здорово. Но мне не кажется, что я смогу быть таким писателем, который создает свой выдуманный мир, ставит героев в интересные ситуации, наблюдает за ними.

— О студенческих годах не хотите написать?

— Наверное, могу написать о том периоде жизни, но пока не хочу. Вообще, время покажет. Знаете, я никогда не вел дневник, но все хорошо помню, причем с самого раннего детства. Пока мне кажется, что о самом интересном я рассказал. В 1986–1987 годах очень быстро менялась жизнь — и нашей страны, и моя.

— Вы читали другие книги такого же рода?

— Сразу хочу сказать, что меня иногда коробит, если мою книгу называют сборником смешных медицинских баек. Мне кажется, что «Паровозов» все-таки больше грустная книжка, чем веселая. Да и медицина там — все-таки только стержень. Просто работа в этой сфере заставляет каждый день сталкиваться с тем, что человек вне ее видит крайне редко. Но основные идеи книги все-таки не связаны с медициной.

Что касается современной художественной литературы на медицинскую тему, я не буду называть имен, но в основном она меня разочаровывает. Там часто делается акцент на сгущении красок, пациенты все невероятные кретины, ноют, путаются под ногами, только всем мешают. А врачи такие прожженные циники и супермены. Они постоянно бухают, флиртуют и одновременно без конца цитируют Декарта с Шопенгауэром. Это все, на самом деле, невероятно фальшиво, не литература, а пустая низкопробная болтовня, осложненная нарциссовым комплексом. Байки с показным цинизмом мне надоело слушать еще в студенческой курилке: как мы ловко, одной левой, вытащили пяток безнадежных пациентов с того света, а потом в пивную пошли.

Есть один автор, Максим Осипов, у него уже несколько книг вышло, тоже, кстати, в Corpus, вот он не рисуется, не красуется, а пишет грустные и правдивые такие вещи — в основном о работе провинциального врача. Его я читаю с интересом.

— У вас хороший литературный вкус?

— Думаю, у меня он небезупречный, немного старомодный. Мне нравится старая городская проза — Трифонов, Аксенов, Довлатов. Искандера люблю, Бабеля на днях перечитывал.

— Сейчас, спустя полгода после выхода книги, вы видите что-то, что хочется в ней изменить?

— Хороший вопрос. Знаете, всегда руки чешутся что-то подправить, вставить, вычеркнуть. Я поэтому и перечитывать боюсь. Но, наверное, все же принципиально я бы ничего не менял. Если только какие-то мелочи.

— А что вам больше всего нравится в себе как в писателе?

— Да я как-то не особенно себе нравлюсь. Неплохо, что есть любопытство, хорошая память. Где-то месяца два назад я увидел опрос «Ваш любимый литературный герой». И какой-то парень вдруг ответил: «Медбрат Паровозов — добросовестный чувак». Я так смеялся!