«Вино как секс: единственный путь узнать, что нравится тебе, — пробовать»

Об уважении к дрожжам

Когда я снимал «Мондовино» восемь лет назад, я был пессимистом. Мне казалось, что с вином произойдет то же, что и с кино. Мир кино умер. Все закончилось. Голливуд и дистрибьюторы убили кинокультуру, уничтожив разнообразие. Им нужны не любители кино, а его потребители. В Риме, где я живу, было двадцать пять кинотеатров в центре города, где показывали всевозможное кино со всех концов света. Там даже «Астенический синдром» Киры Муратовой показывали. Сейчас в Риме остался один кинотеатр, который показывает неголливудское кино. То же самое уничтожение разнообразия происходило и в мире вина. Стирались различия, а вина становились одними и теми же независимо от места, где их сделали. Все равно что гигантская пластическая операция, которая бы сделала одинаковыми груди у всех женщин и пенисы у мужчин.

Но теперь я насчет вина более оптимистичен. Практически одновременно с выходом «Мондовино» произошла спонтанная революция. Появилось так называемое натуральное вино. Странный, конечно, термин, но он говорит не только об отказе от использования химии — так делают органическое вино (что еще более странный термин). Назвать что-то органическим — все равно что сказать, что не бьешь своего ребенка по лицу. Это само собой разумеется, что вино не должно быть ядом. Однако многие органические вина — тоже фальшивка, потому что делаются с использованием искусственных дрожжей: одни придают вину аромат малины, другие — аромат банана и так далее. Девяносто семь процентов вина во всем мире делается на дрожжах, выращенных в лабораториях. Это как евгеника: все равно что вкалывать беременным специальные средства, чтобы ребенок родился голубоглазым. А те, кто делает натуральное вино, сказали: баста. Дрожжи должны быть натуральными. Вино интересно потому, что оно отличается от другого вина. Вино из одной части Кьянти должно отличаться вкусом от вина из другой части Кьянти. И тем более от вина из винограда «санджовезе» (из него кьянти и делают), который выращен в Умбрии. Дрожжи, которые есть только в одном месте, — это уважение к этому месту и его культуре. К счастью, натуральных вин становится все больше. Но все равно это пока капля в море.

О винных критиках

Я терпеть не могу сорт людей, которые лихо составляют список из сорока пяти названий фруктов и с помощью них описывают вкус и аромат вина. Я думаю, что это все тупость и глупость, иначе не назовешь. Многие так называемые винные критики даже понятия не имеют, что на самом деле представляет из себя вино. Они о нем говорят, они о нем пишут — и деньги за это получают, — но, если привезти их на виноградник, они очень удивятся: надо же, да это растет! А Роберт Паркер (самый авторитетный винный критик в мире. — БГ) — это как ваш Путин, только в мире вина. Он говорит, что выстроил демократическую систему оценки качества вина, но на самом деле она фашистская. Люди давным-давно, поколения назад поняли, что вино из одной части Бургундии лучше вина из другой ее части. А теперь один человек говорит нам, что есть истина, а что нет, и виноделы подстраиваются по его вкус, делая вино одинаковым. Власть Паркера над умами привела к тому, что американцы стали покупать винодельни, потом стали покупать рекламу и критиков, которые начали говорить, что американские вина не уступают лучшим бордосским и бургундским — они даже стали стоить столько же. А люди в Азии, в России, в Бразилии этому верят, потому что у них нет достаточной винной культуры, чтобы понять разницу. Да и во Франции у большинства ее нет. И таким образом, по моему мнению, абсолютное мошенничество выдается за чистую монету. Король-то голый.

О том, что пить

Я вино не коллекционирую, я его пью. А пью в основном итальянское, потому что живу в Италии. Сицилия, Апулия, Лацио, Кампанья, Абруццо — все хороши. И стараюсь не тратить больше 12 евро за бутылку. А вино на каждый день — это 5–6 евро. За эти деньги в Италии до сих пор можно купить отличное вино. А вот цены на вино в Москве — это преступление. Я в одном не самом дорогом вашем ресторане видел одно вино — коммерческое, но не самое плохое, — которое во Франции стоит 6 евро за бутылку: тут оно стоило 75. Я, конечно, ожидал, что будет дороже: ладно, в Париже шесть, тут будет пятнадцать, ну восемнадцать. Но не семьдесят же пять! Так что мне трудно советовать, какое вино вам покупать, если вы в нем не разбираетесь, но начинаете интересоваться. Могу одно сказать: важнее всего доверять своему собственному вкусу, а не мнениям критиков. Вино — совершенно как секс: ведь вы занимаетесь любовью именно так, как нравится вам, и только вы можете решать, что вам нравится. Когда ты молод, ты еще не совсем понимаешь, чего ты хочешь. Единственный путь — пробовать. Вот и с вином так же — пробуйте.

О равнодушии

Одни из персонажей «Мондовино» — семья Мондави — через некоторое время после выхода фильма потеряли контроль над своей компанией. Они вышли на биржу, потому что были слишком амбициозными, и в итоге контроль над ней перешел к еще большей компании, Constellation Brands. Она производит почти весь крепкий алкоголь, что продается в барах по всему миру. Я однажды говорил с их директором по маркетингу — одним из них, у них сотен шесть таких директоров. Этот был из долины Напа в Калифорнии, главного винного места Штатов. И он сказал мне одну интересную вещь, которая важна для понимания того, как меняется мир. «Когда, — сказал он, — мы продавали только водку, виски, джин и прочее крепкое — все было очень просто. Потому что наш успех строится на лояльности к брендам. Любишь один джин — всегда его и покупаешь, любишь определенную водку — пьешь только ее. И вся реклама рассчитана на воспитание лояльности. Но когда мы стали продавать вино, то обнаружили, что люди, которые его любят, чем больше узнают о вине, тем менее лояльными становятся к брендам. Они не хотят пить одно и то же — хотят пробовать новое. Для нас это было очень большой проблемой, и мы поняли, что нам как раз не нужно стараться делать этих людей лояльными, наоборот — надо делать их равнодушными. Чем более равнодушными они будут к брендам, тем лояльнее будут к тому бренду, который продаем мы».

Этот человек, в общем-то, неплохой: он образован, умен, симпатичен — он не зло во плоти. Но для меня это разрушение культуры, цивилизации: стремление делать людей равнодушными — самое злое, что может быть вообще.

О крымском и грузинском

Я пробовал вина из бывшего СССР. Крымские есть очень замечательные, на уровне великих мировых вин — но это определенные винтажи, 1950–1960-е года. И грузинские вина фантастические. Некоторые меня плакать заставляют от счастья — и недорогие причем. Я так понимаю, у вас тут доступ к ним затруднен по политическим причинам — а то бы я обязательно себе из Москвы пару бутылок привез.