Зачем смотреть ковер

Моя съемная квартира переживает нашествие домашних насекомых: ковровые жучки в паркетных щелях, редкие красные муравьи, дрозофилы. В прошлом году до марта не могла уснуть и продолжала изредка отрываться от потолка беспокойная муха, мы назвали ее Петей. Теперь завелась моль: вспархивая из углов, невзрачные бабочки вяло кружат навстречу хлопку ладоней, мы убиваем их десятками, но они возвращаются сотнями. И если привлекательность нашей опрятной двушки для жучков, муравьев и мух остается загадкой, то происхождение мольих орд мне ясно. В спальне за большим югославским платяным шкафом спрятана забитая гвоздем дверца, ведущая в кладовку. Туда я два года назад убрал с глаз долой большую часть полированной стенки, хозяйский хрусталь, мельхиор и грузинскую чеканку. В самой глубине, под сервантом и двумя поставленными на попа тумбочками, хранится то, от чего я поспешил при переезде избавиться в первую очередь: Его Ворсейшество. Читая на одном спортивном сайте интервью с украинским переводчиком, работавшим со звездной футбольной «Баварией» в конце прошлого века, я наткнулся на фотографию: герой статьи разложил коллекцию футболок на диване. На стене за диваном, разумеется, висит ковер.

Висевший над моей собственной кроватью ковер я знал очень хорошо. Пожалуй, не как единое целое — ковер был велик, а я мал. Но вдоль каждой загогулины психоделического растительного орнамента я проезжался взглядом не одну тысячу раз. Не мог заснуть или не хотел вставать, вглядывался в эти пестики или тычинки, бывшие, если приглядеться, грубыми, пиксельными. Несколько рядов каемок, какие-то разноцветные волны между ними, золотое насекомое, которое из центра тянуло свои лапки по красному полю. В ковер можно было всматриваться, как в облака: тогда детали узора превращались в картинки, в двух скрестивших клюшки хоккеистов, в караван верблюдов, в павлина, в шахматные фигуры. Если не отрываясь смотреть еще дольше, хоккеисты разыгрывали вбрасывание, верблюды опускались на колени, павлины распускали хвосты. Белая королева угрожала черной пешке — папа только что научил меня правилам игры.

И вот на картинке в интернете я вижу тот самый ковер. Не мой, конечно, но точь-в-точь такой же. Я узнал его мгновенно. Я по-прежнему помню каждую тычинку, каждый изгиб, верблюдов и ферзей. Я несу в себе печать ковра. Извилины моего мозга, возможно, в точности повторяют его узор, созданный анонимным художником для массового советского производства. Сколько всего было таких орнаментов? Кто их рисовал? Можно ли выяснить историю своего узора, которая начинается на одном из маленьких республиканских заводиков (мой был молдавским)? Найти братьев по ковру? Людей с точно таким же рисунком, впечатавшимся в подкорку. Ведь это и есть настоящая идентичность.

Англичан, приехавших в гости к моим родителям в 1989 году, дикая азиатская традиция прикреплять напольное покрытие к стенам впечатлила даже больше, чем другие элементы позднесоветской реальности — фарцовщики, очереди за туалетной бумагой. Дефицит побежден, и теперь над коврами принято издеваться. Его Ворсейшество — очаг мещанского быта, на фоне которого с маниакальным упорством фотографируются молодые и старые, прекрасные и прыщавые, голые и одетые — многочисленные ковровые феи обоих полов. Над ними легко смеяться. Но слушайте, как ни прячь ковер в темный угол кладовки, он найдет способ дать о себе знать.