Художественные мастерские. Георгий Франгулян

О старом доме и окрестностях

Я работаю в прекрасных условиях: свет отличный, центр города и место значимое. Здесь за стенкой танцевала Айседора Дункан, в этом дворе жил Репин, Серов здесь брал у Репина уроки рисования в течение трех лет перед поступлением в Академию художеств. Лев Николаевич Толстой сюда приходил из Хамовников. Напротив был домик поэта Алексея Плещеева, сейчас там банк. Так что место фантастическое, намоленное. К тому же высокий берег Москвы-реки, песчаные грунты, когда-то, до полной автомобилизации, здесь был хороший воздух. И я помню, что в 1980-х, когда я приезжал сюда, моя машина была единственная в переулке.

Я взял этот дом в Земледельческом переулке на реконструкцию в 1976 год, а начал работать в нем как в мастерской в 1980-м.  В промежутке был долгий процесс согласований, потом реконструкции. Это был трехэтажный особняк со множеством квартир — их все пришлось выламывать. Юридически при советской власти я арендовал это здание и каждый год перезаключал договор аренды. А потом я его приватизировал, так что теперь это моя собственность. Я считаю, что заслуженная, по сути, мне пришлось два раза за нее заплатить. Сначала я ее рестраврировал, а потом покупал сам у себя. Но это неважно, слава богу, что есть!

О верхнем свете

Здесь мне было важно организовать подходящее пространство для работы. Нужен был верхний свет — он самый лучший для создания скульптуры. Так появилась новая крыша с окнами в ней. Но кроме того что есть понятная функция пространства, важны еще твои ощущения внутри. В этом плане, мне кажется, у меня все в порядке. Я знаю по людям, которые сюда приходят, что им приятно тут находиться, уютно. Видимо, тут сработали мои личные качества и знания как скульптора. Ведь скульптура не просто находится в пространстве, она его создает сама — это очень важно понимать, что скульптура создает пространство. Она в состоянии его оживить, убить, заставить двигаться вокруг себя, изменить даже то, что было построено много лет назад.

Здесь 800 скульптур, что немало для такой площади. Мне уже тесно в мастерской, все забито работами внутри и полный двор работ. Это немножко давит. Но, к сожалению, легче в Париже купить помещение и выставлять работы там, чем в Москве. Когда художник не помещается в собственной мастерской, ему нужно расширяться, чтобы была возможность показывать свои работы людям, для меня это мечта — похоже, не осуществимая здесь.

О запрещенном литье 

У меня есть поворотный круг, автоматизированный и электрифицированный. Здесь все сделано для того, чтобы было удобно работать. В советское время на заводах было очень примитивное литье, сложные вещи было создавать нереально. Качество литья тоже было отвратительное, впрочем, оно и сейчас не ахти. В 1983 году я был первым и единственным, кто начал в Советском Союзе отливать бронзу частным образом. До этого можно было только через заводы, потому что работать с цветными металлами было запрещено. Так и ювелирам, к примеру, не разрешали работать в серебре и золоте — только на государственных предприятиях можно было использовать эти металлы. Поэтому многие талантливые люди делали ювелирные изделия из мельхиора. То же было и с бронзой. В 1983-м, когда я начал отливать у себя, я очень рисковал. Но, к счастью, никто не пришел. К тому же я покупал медные листы, которые продавали в лавке Союза художников членам союза. Вы же знаете, бронза состоит в основном из меди, а добавки продавались в магазинах: олово, цинк. Поэтому я всегда мог показать квитанции (они висели на гвозде), что все куплено законно.

Все скульптуры здесь отлиты авторским образом. Это дает колоссальные возможности мыслить в материале.

О сауне и космическом периоде

Здесь побывало множество народу со всего мира. Конечно, это место встреч. Здесь были и всякие сборища у камина. И сауна здесь была, когда ее еще нигде не было. Но пришлось снести, потому что не было прохода от друзей и частенько просто не было возможности работать. Это было счастливое время, активное, но оно пролетело.

Это был еще и космический период. Космонавтам — дважды героям полагались памятники при жизни, и я делал эти памятники. Поэтому со многими космонавтами был знаком и дружен. Они сюда часто приезжали и исчезали у меня на пару-тройку дней. Ведь космонавтам нельзя было нигде появляться — гулять в ресторанах, а тут все закрыто, тихо. Приезжали и серьезные художники из разных стран, архитекторы. Особенно много было гостей в конце восьмидесятых. Приезжал личный искусствовед Доналда Трампа (американский бизнесмен, основатель компании Trump Entertainment Resorts, которая управляет многочисленными казино и отелями по всему миру. — БГ), отобрал какие-то работы, купил. Один мультимиллионер купил у меня 19 работ, а когда вошел сюда в первый раз, сказал: «Я покупаю все!» Я не продал.

О чистоте и музейном лоске

У меня есть помощница, которая уже лет 17 здесь работает, а может и больше. Она следит за порядком, любовно протирает все работы — в результате они приобретают настоящий музейный лоск. Ведь для того чтобы работа выглядела как в музее, ее нужно протирать каждый день, за ней надо следить, как за человеком, трогать. Когда здесь идет, например, гипсовая формовка, все покрывается толстым слоем пыли. Убирать все это — тяжелый труд, его надо любить. В этом плане мне повезло. У меня работают только люди, которым я абсолютно доверяю, которые становятся своими и не предают это место. Здесь есть определенная атмосфера, и если человек не вписывается, он не останется.

Скульптору сложно работать в одиночку. Хотя когда-то был период, я все абсолютно я делал сам, о помощниках даже мечтать не приходилось. Но это время уже прошло. Представьте, что архитектор проектирует и еще сам же строит. Можно сарай на даче построить, а строить небоскреб самому уже нет смысла никакого, хотя и знаешь как.

О мастерских как учебных пособиях

В Москве тысячи художников — хороших, плохих, разных. Почему не водят искусствоведов по мастерским, вот почему? Люди оканчивают свои институты, знают историю искусств и совершенно не представляют, как что делается, какая жизнь в городе кипит. Только по выставкам они ходят, в результате у них есть представление о деятельности кураторов, но это совсем другое, оно не выражает реальную суть художественного процесса. Я хочу подчеркнуть: не обязательно ходить только к художникам высокого уровня, чтобы понять, какие есть проблемы, как что устроено, можно смотреть разные мастерские. И не обязательно только актуальным искусством заниматься. Слава богу, что оно есть, я всячески приветствую, но это не есть вся картина. Такой город, как Москва, — это колоссальное учебное пособие, которое никто не изучает.

О гимнастических кольцах и грузинских застольях

Здесь у меня висят гимнастические кольца для поддержания формы. Скульптура такая вещь, что спина страдает, безумно неудобная профессия. Я их повесил в 1980-м. Для меня это образ детства. Я до 11 лет жил в Тбилиси, и там на всех балконах висели кольца, потому что ребята молодые, темпераментные, надо выйти, подтянуться, чтобы быть в форме, не было же тренажерных залов. Маленькие качались на кольцах, как на качелях, и смотрели завороженно на то, как взрослые подтягиваются — в длинных трусах с двумя белыми нашивками, бабушки нам всем пришивали, потому что тбилисское «Динамо» играло в футбол в таких трусах. Я безумно счастлив, что я вырос в Тбилиси и образный строй остался на всю жизнь. С годами это все острее начинаешь чувствовать: отношение к жизни, колориту, юмору, к типажам. Потом эти кавказские застолья, тосты, умение сформулировать мысль, создать образ, чтобы всем было интересно. Я не знаю, школа мне больше дала или эти застолья. И вовремя меня вывезли, потому что это не обросло ничем, а осталось прекрасным воспоминанием.