Евгений Асс: «Вы думаете, что эти неудачливые выпускники с тройками в дипломах понимают в архитектуре больше вас?»

— Давно вы задумали сделать свою архитектурную школу? 

— Лет 25 назад. Но все получилось только сейчас. В России открыть новую школу довольно трудно: слишком много всяких требований — на мой взгляд, не всегда разумных. Судя по ним, предполагается, что любая школа — это Московский университет, не меньше: чтобы соответствовать требованиям, нужен огромный штат, большие площади, какие-то нечеловеческие инвестиции. В то время как наш опыт сотрудничества с Британской школой дизайна и с London Metropolitan University показал, что все можно сделать довольно просто.


— Киношкола, только что тоже открывшаяся на базе «Британки», из-за тех же формальных сложностей не дает диплома о высшем образовании. А у вас что с дипломом?

— Тут есть важное отличие. Все школы, которые, так или иначе, патронирует Британская школа дизайна, не предполагают лицензирования. Если хочешь снимать кино или шить платья — шей, никто тебя не остановит. Архитектура — другое, она предполагает высокую меру ответственности, участие в серьезных социальных и экономических делах, поэтому выпускники должны иметь уровень, который позволил бы потом получить лицензию на архитектурную практику. Мы даем английский диплом уровня МА (Мaster of Architecture and Urbanism) London Metropolitan University, с которым, при небольших усилиях, можно получить ARB/RIBA Part 2 — лицензию, позволяющую архитектору практиковать во всем мире. Кроме того, наши студенты получают возможность участвовать в программах обмена типа «Эразмуса». Они могут продолжить обучение в любом университете Европы. Благодаря такому сотрудничеству мы оказываемся внутри европейской системы.


— Вы из МАРХИ ушли?

— Не совсем. Я остался как профессор, но сильно сократил там свое присутствие. Может быть, я буду вести какой-то лекционный курс, проектные семинары — сейчас мы это обсуждаем. Я хочу подчеркнуть, что наша школа — это не оппозиция МАРХИ, это создание нормальной профессиональной конкуренции.


— Вы в МАРХИ уже больше 20 лет ведете «Мастерскую экспериментального проектирования». Судя по названию, у вас была там свобода преподавать так, как вы считали нужным. Что не устраивало?

— Наша мастерская была создана в 1989 году, на пике перестройки, тогда настроение было оптимистическое, казалось, что мы сейчас весь мир переделаем. Я и мой старший коллега, Валентин Раннев, к сожалению, скончавшийся 10 лет назад, создали смелую, радикальную, инновационную программу. И все руководство института тогда поддержало нас. Но постепенно дух либерализма и демократии стал остывать, градус понижался. Не то чтобы нас стали как-то зажимать, но к нам стали предъявлять все больше разных формальных требований, которые меняли саму суть образовательного эксперимента: «Мы, конечно, заинтересованы в том, чтобы вы делали свои эксперименты, но делайте так, чтобы они были в рамках всего остального». Последние пару-тройку лет все это стало почти бессмысленным: оставаясь по названию экспериментальной группой, фактически мы должны были выполнять все те же упражнения, которые делаются испокон века.

К тому же, начиная с советских времен, в слове «экспериментальный» заложена некая идея о конечности полученной свободы — нас все время спрашивали: «Ну что, вы закончили уже свой эксперимент?» «Да нет, мы продолжаем экспериментировать». — «Ну, пора бы уже заканчивать. Надо же понять, успешно прошел эксперимент или недостаточно успешно...» Довольно характерная ситуация в проекции всей истории России последних 20 лет.


— Сложно было так резко изменить свои отношения с МАРХИ после стольких лет работы в институте?

— Сложно, конечно. С институтом связана значительная часть моей жизни. Поэтому я и не решился порвать с ним совсем. Это как эмиграция — у меня есть много претензий к месту, где я живу, но ведь я не уезжаю.


— В описании школы говорится, что вы предлагаете принципиально другой подход к архитектурному образованию. Какие принципы лежат в основе вашей школы?

— Прежде всего, мы хотим уйти от абстрактно-изобразительного подхода в проектировании, на котором строится российское архитектурное образование. Мы исходим из того, что архитектура — это не то, или не только то, что мы видим, но то, что мы переживаем или проживаем. То, что мы осязаем, чувствуем всем телом и разумом. Поэтому для нас крайне важно не изображение архитектуры, а ее материальность, ее физические параметры, и мы, соответственно, будем воспитывать у студентов обостренное чувство восприятия реальности. С другой стороны, мы убеждены, что архитектура — это процесс долгого и довольно мучительного размышления над тем, что нужно делать, почему и зачем. И только потом — как. Архитектор не только рисует фасады, он решает проблемы пространственного устройства жизни и ее материального оформления. Эта работа требует особой чувствительности и умения думать. Архитектура в равной степени должна быть деятельностью интеллектуальной, философической и художественной.


— Какие знания, нужные современному архитектору, можно получить у вас и нельзя в других местах, например в МАРХИ?

— В МАРХИ, да и не только, очень запущена вся инженерная часть, причем Строительный университет, бывший МИСИ, тоже не готовит инженеров того уровня, которого требует сегодняшнее строительство. Поэтому в МАРШ мы пригласили вести курс инженерных дисциплин и технологий английских специалистов из Buro Happold, одной из самых продвинутых в мире инженерных компаний.

Потом, в российском архитектурном образовании вообще отсутствует современное искусство: студенты рисуют гипсы, натюрморты с чайником и яблоком, что, конечно, полезно для каких-то очень узких навыков, но никак не развивает художественное видение мира. У нас же будет отдельный курс, посвященный современным художественным и культурным практикам.

Что касается современных гуманитарных знаний в институтах — это вообще полный провал. Поэтому мы сильно увеличиваем гуманитарный цикл: будут современная философия, социология, все области интеллектуальной деятельности, которые так или иначе связаны с пространством обитания человека.

Кроме того, обучение у нас будет строиться по системе модулей и кредитов, которая принята во всем мире. Часть модулей обязательная — остальную программу студент будет составлять себе сам. В каждом следующем семестре он обязан перейти к другому преподавателю — сегодня нет смысла учиться все время у одного и того же мастера, современная школа — это не средневековая боттега.


— На первый курс вы набрали студентов, уже получивших четыре года архитектурного образования. Какие впечатления от абитуриентов?

— Конкурс был больше двух человек на место, и мы выбрали, естественно, лучших. Но вы не представляете себе, насколько ужасающе дремучи многие студенты, особенно провинциальные — они не знают вообще ничего. Даже имен архитекторов, которым сами подражают. При этом архитектурные портфолио у некоторых выглядят даже неплохо — то есть подражать они кое-как научились, но общий культурный уровень, как правило, провисает ужасно. Даже из тех явно способных студентов, которых мы сейчас взяли в школу, половина не имеет основополагающих навыков гуманитарной рефлексии, понимания современного мира — у них вообще нет привычки думать, размышлять о том, почему и зачем надо делать так или иначе. Будем их учить.

Был, например, совершенно парадоксальный случай. Один молодой человек сказал, что он сейчас читает одну очень интересную книгу. Я попросил его назвать какую. «Сейчас посмотрю», — сказал он, достал свой айфон и стал листать ридер, а потом ответил: «Ой, «Анна Каренина». Я спросил: «А не помните, кто автор?» Он сказал: «Точно не Достоевский». Действительно, не поспоришь. Мы ему посоветовали лучше не дочитывать до конца, чтобы не расстраиваться, — там плохой конец.


— Своих мархишных студентов вы забрали с собой?

— Большую часть, не всех. Некоторые, к сожалению, не смогли позволить себе этого по деньгам.


— Архитектура имеет гораздо более ощутимое влияние на нашу жизнь, чем литература или кино. При этом про архитектуру мало что понимают даже образованные люди. 10 любимых режиссеров и писателей назовет каждый, а архитекторов не знает никто. Как так получилось?

— Для меня это удивительно. Ведь на самом деле архитектура — это всеобщее дело по организации этого мира. Архитектору делегированы важные полномочия, но общество должно понимать, что это его тоже касается. А когда люди говорят: «Я этого не понимаю», это означает, что они уклоняются от ответственности перед сотворением мира, в котором они живут.

Так было почти всегда. Правда, раньше были времена счастливые, когда архитектуры вообще производилось меньше и к тому же она была приведена к некоторому общему знаменателю, который позволял ей существовать в более-менее общепринятых и понятных формах. Сейчас же архитектура стала многообразна до абсурда.

В каком-то смысле архитектура похожа на политику: до тех пор пока мы не влияем на политику, политика влияет на нас. И мы можем сколько угодно сетовать на то, что власть не так нами управляет, но пока мы сами не поднимемся и не начнем голосовать, ничего не изменится. То же с архитектурой: я не призываю к тому, чтобы меня сейчас переизбирали, но нужно понимать, что архитектура — важнейшая часть нашего бытия. Пока человечество не будет относиться к ней с полной серьезностью, ничего хорошего вообще в этом мире не получится.


— Как вернуть архитектуру в общий культурный разговор?

— Архитектура очень замкнутая, закрытая профессия, архитекторы считают себя обладателями исключительного знания, полагают, что их экспертиза и есть последняя и окончательная. И это, конечно, очень опасно: мой опыт говорит, что из 100 выпускников архитектурного института, может быть, найдется лишь 10 таких, кто действительно имеет право заниматься архитектурой. Остальные просто пользуются дипломом и делают бог знает что. Но в той же мере, в какой архитекторы должны сделать шаг в сторону просвещенного общества, так и просвещенное общество должно обратиться к архитектуре, найти способы диалога, способы взаимодействия и взаимопонимания. Потому что мы строим этот мир все вместе, это наше общее дело. Именно поэтому в нашу школу я хочу приглашать художников и режиссеров, писателей и философов — чтобы мы все обсуждали вместе. Но странное дело, когда я приглашаю философа, он говорит: я же ничего в архитектуре не понимаю. То же говорят писатель и кинорежиссер. Но кто же тогда понимает? Неужели вы думаете, что вот эти неудачливые выпускники архитектурных факультетов с тройками в дипломах понимают больше вас? А ведь они будут строить мир, в котором вам придется жить.