Дина Годер: «Повсюду слышны вопли, что в стране бескультурье. Чушь все это»
Дина Годер — руководитель и преподаватель «Школы культурной журналистики» санкт-петербургского Фонда «ПРО АРТЕ». Эта программа предлагает бесплатное образование для журналистов, пишущих о культуре. Студентов школы привозят со всей России в Москву, Петербург и Красноярск, там им читают лекции ведущие российские журналисты, критики и искусствоведы. БГ поговорил с Годер об уровне образования молодых журналистов, о том, что становится с людьми, прошедшими полугодовой курс, и узнал, в чем проблема пермского «культурного десанта» и других подобных инициатив
т
Как начиналась «Школа культурной журналистики»
Мы начали учить культурных журналистов в 2002 году. Мы тогда работали в «Ежедневном журнале», и необходимость в такой программе была нам совершенно очевидна. Современного искусства становилось все больше, а людей, которые умели бы про него рассказывать журналистским образом, не прибавлялось. Как только мы пытались выйти из круга своих, всем известных авторов, оказывалось, что просто некому заказать рецензию — люди либо ничего не понимали в предмете, либо не умели писать. Маша Липман, которая тогда была в «ЕЖ» замглавного, и Лена Коловская, директор Фонда «ПРО АРТЕ», встретились на каком-то мероприятии, поговорили о сложившейся ситуации, обнялись и в тот же год начали программу. Вскоре накрылся медным тазом «ЕЖ», но мы успели набрать первый московско-питерский курс. Уже со второго года мы стали принимать ребят из провинции. Мы сказали: у нас нет денег вас привезти, но если можете приехать сами, мы вас будем бесплатно селить, кормить и учить.
На следующий год Ирина Прохорова сказала, что такой курс нужен и для Норильска — там первое время базировался Прохоровский фонд (пока не переехал в Красноярск). Он начал очень мощную экспансию современного искусства в Норильске — устраивал фестивали, мастер-классы. И люди, готовые выползти — посмотреть и даже как-то поучаствовать, — в городе находились. А людей, способных об этом судить, хоть как-то понять и адекватно объяснять остальным, — тогда не было. В провинциальных изданиях журналисты часто более косные, чем зрители. Набор в первую спецпрограмму для Норильска — это была беда! Было непонятно, откуда брать студентов. Старшие, которые хоть что-то знали и умели, — были уверены, что они короли и им незачем учиться. Совсем молодые — не знали вообще ничего, у нас ребята такого уровня в кулинарном техникуме учатся. В результате набрали группу буквально человек шесть, с которыми можно было работать.
Уральская аномалия
В последние годы мы разделили программу культурной журналистики на две части: европейскую часть России и Урал — Сибирь — Дальний Восток; вторую группу мы набираем в Красноярске — туда могут подавать люди и из Норильска, но в последнее время из Норильска ребят почти нет, они послабее и по сравнению с другими городами пока не тянут. Тем более что в этой программе есть такое место силы, как Екатеринбург. Екатеринбуржцы могут всех перекрыть, из них с легкостью можно было бы целую группу набрать — они очень сильные, у них много культуры в городе, они много ею занимаются и интересуются.
Объяснения этому явлению у меня нет. Почему современное кино есть в Москве, Питере и Екатеринбурге? Как получилось, что лучший современный танец в России — это екатеринбургские «Провинциальные танцы»? Отчего новая драма большей частью из Екатеринбурга (школа Коляды, Пресняковы и так далее)? Русский рок — из Екатеринбурга, современная российская анимация — из Екатеринбурга. Откуда в этом городе такое сильное творческое начало — никто не знает, но это так. Место силы, уральская аномалия.
Студенты как барометр культуры
По интересам студентов можно наблюдать, что происходит с культурой. Например, уже второй год чуть ли не треть курса хочет писать о популярной музыке. Поступают-то люди на все специальности, но вдруг оказывается, что самые яркие, думающие, образованные — это как раз те, что выбирают музыкальную критику. Раньше такое невозможно было даже представить — в первый год современной музыкой не хотел заниматься никто, во второй — один Шурик Горбачев. В то время умные в основном шли на арт-критику, и это было естественно: тогда активно развивалось современное искусство, концептуальное, требующее осмысления. Сейчас почти никто не хочет заниматься артом, один-два человека. Видимо, с музыкой происходит такое, что содержательным людям она становится интересной.
Дина Годер со своими студентами. Санкт-Петербург, 2011
О пользе блата
За годы нашей работы мы раскрутили нашу программу, но все равно главный источник информации о ней — это сарафанное радио. И я всегда ребят прошу: если от вас идет кто-то поступать, кого вы считаете содержательным, подходящим нам человеком, — предупредите нас. Я за такой блат. Это не значит, что я обязательно возьму того, кого мне рекомендовали. Просто буду к нему внимательнее — ведь многим тяжело сразу открыться, знание того, что этот человек на самом деле интересен, что его кто-то рекомендует, позволит мне на собеседовании присмотреться к нему и потрясти его подольше. Это тем важнее, что с людьми из провинциальных городов я веду собеседование по телефону. Если человек стесняется — при личной встрече я это увижу, а по голосу может показаться, что он хам или тугодум.
Что можно сделать за полгода
Курс длится примерно полгода — в начале и в конце недельные сессии, на которые все съезжаются в Москву, Санкт-Петербург или Красноярск, а между сессиями учеба идет онлайн. Наша задача — за это время не только обучить специальности, но как бы заново поставить зрение, заставить людей отказаться от странных представлений, которые им вбили в голову на журфаках или где-то еще. Иногда в начале курса ученики у меня спрашивают про рецензии: «А что, я могу прямо честно сказать, что думаю? Разве я имею право высказывать свою точку зрения? Ведь мы же должны судить объективно» Некоторые даже не знают, что у них эта точка зрения есть. Удивляются: «Разве может быть драматический спектакль без слов? А что, разве может не быть сюжета? А вот эти звуки — это тоже музыка? А вот эти движения — тоже танец?» Они никогда такого не видели, не слышали. Всего за полгода обучения у человека полностью меняется представление о том, что можно и чего нельзя, что вообще бывает в искусстве. У них будто открываются какие-то клапаны.
Разумеется, нам бы хотелось, чтобы люди так менялись, чтобы они потом начинали менять жизнь в своих городах — вокруг себя. Так бывает, но практика показывает, что самые лучшие чаще всего уезжают из провинции в Москву и Питер. И это понятно, потому что жизнь одна и им хочется жить сейчас, а не ждать, пока что-то изменится.
Дина Годер вручает диплом Василию Колеснику из Калининграда
Что делают ученики после школы
Когда ученики «ПРО АРТЕ» возвращаются в свои города после окончательной сессии, чаще всего они чувствуют, что переросли свое окружение. Им кажется, что на старой работе с них требуют мало и не то, они пытаются выдавать на-гора больше, но это мало кому нужно. У них дико растут потребности. Поэтому я всегда говорю им: недоволен, что у тебя в городе ничего не происходит, сам устраивай, чтобы происходило. Если ребята занимают ключевые посты в издании, иногда эти газеты или журналы начинают расти вместе с ними. Многие сами становятся продюсерами, устраивают фестивали, показы, выставки. Огромное количество наших ребят стали организаторами самых разных мероприятий. Конечно, у них была потребность что-то делать и раньше, просто мы им дали какой-то дополнительный толчок.
Но даже если у нас не получается сделать так, чтобы они начинали писать про современную культуру и даже если они не становятся продюсерами и организаторами культурных мероприятий, хотя бы они смогут воспринимать искусство и будут его качественными зрителями. Если мы воспитаем несколько умных, восприимчивых зрителей — такие тоже на дороге не валяются. Если с людьми говорить о культуре, у них в голове все становится иначе. Они начинают иначе говорить, по-другому формулируют мысль, что-то в них меняется — правда.
О бескультурье
Сейчас повсюду слышны причитания и вопли, что в стране бескультурье, никто ничего не знает, не читает, ни о чем не думает. По опыту программы «Культурная журналистика» (хотя это, конечно, специфический опыт), все это чушь. На мой взгляд, за десять лет уровень образования поступающих к нам людей очень вырос.
На самом деле сейчас идет сильный процесс расслоения, это очень заметно. Раньше было принято, что все хоть что-нибудь по школьной программе да прочли. Сейчас на этот счет все расслабились: люди, которые не хотят учиться, — не знают совсем ничего. Но те люди, которые хотят учиться, имеют благодаря интернету массу возможностей. В нашей молодости, если человек знал хоть один иностранный язык, — он уже казался крутым. Сейчас по три иностранных языка у поступающих двадцатилетних провинциальных ребят — это в порядке вещей. Они много читают, смотрят кино, слушают очень много музыки — мы столько в их возрасте не знали. Может быть, на чей-то взгляд, они не совсем то читают, смотрят и слушают, но это уже другой вопрос.
Не уверена, что имею право судить об этом проекте, особенно теперь, когда он, похоже, накрывается. Я не живу в Перми, разве что приезжала туда за последнее время несколько раз, и разговариваю о ней со своими студентами и друзьями-пермяками. Но когда наши выпускники, которые пишут о культуре, стали уезжать из города, говоря, что им там нет места, мне стало казаться, что «культурный десант» в Перми сработал не так, как хотелось бы. У меня есть опасение, что там была допущена какая-то системная ошибка.
Меня смущает, что таким серьезным оказалось противостояние местного культурного сообщества и приезжих культуртрегеров из Москвы. Я допускаю, что местные инициативы были кислыми, а гастролеры — первоклассными, но понимаю и пермских театральных людей, которые возмущались: почему все деньги идут на новый театр, а не на региональные проекты? То же и с музеями, выставками. Я помню, как пришла в Перми на выставку Кошлякова. Она была шикарная, но на ней не было ни одного человека! Приехали из Москвы критики — написали, что она прекрасная (что правда), и уехали. Пусть она будет трижды золотая, но в чем ее смысл, если ее никто не смотрит?
Конечно, со столичной точки зрения, это выглядит так: косные провинциалы сами виноваты — им привезли лучшее современное искусство, а они ничего не поняли. Но современное искусство требует подготовленной почвы, его нельзя просто зашвырнуть. Это как с едой — какой-нибудь простой деревенский человек даже самой шикарно приготовленной французской лягушкой тебе в морду кинет, и будет прав. Вкус требует воспитания — и это нормально.
Я думаю, что людей, которые хотят знать и понимать новое, довольно много. На наш век их хватит. И если они становятся врагами современного искусства — это следствие того, что с ними никто не поговорил, не объяснил. Люди живут в тех условиях, в которых они живут. И нет смысла в том, чтобы тем, кто никогда ничего, кроме антрепризы, не видел, без подготовки привозить какое-то радикальное визуальное искусство. Для начала им бы увидеть побольше разного хорошего театра, узнать, что вообще сегодня в театре бывает.
Я помню как меня поразило, когда проект Коли Полисского не принял город. Современное искусство бывает сложным, трудно перевариваемым. Но работы Полисского не требуют сложного комментария. Во всех его скульптурах есть ясность, простота, они вызывают прямую эмоциональную реакцию. Я тогда спросила у своего пермского студента: «Объясни почему? Ведь это же не то непонятное современное искусство, которое может вызывать протест». Он ответил: «Потому что все, что идет со стороны приезжих, воспринимается в штыки. Тем более что непрозрачна ситуация с деньгами. Да, деньги на эту работу взяты не из городского бюджета, но этого же никто не объяснил. Всем кажется, что у них из кармана вынули и настроили черт знает чего, вместо того чтобы пенсии увеличить».
Мне кажется, в культурных программах такого рода необходимо больше опираться собственно на город. Привозя искусство в новое место, нельзя вести себя так, будто там пустырь, на котором ничего не растет.
О том, как нести культуру в провинцию
Я хочу сказать не столько о пермском проекте, сколько вообще о столичных культурных инициативах, в последнее время активно двинувшихся в регионы. Мне в последнее время, поскольку я сотрудничаю с Фондом Прохорова, приходится много включаться в культурную жизнь провинции. И мне стало совершенно ясно, что начинать всегда нужно с образования людей, а это процесс небыстрый и сложный. Нужно в первую очередь расширять кругозор у тех людей, которые сами занимаются искусством, а еще у тех, кто рассказывает про искусство другим: готовить местных культурных журналистов, делать стажировки для актеров, лаборатории для режиссеров, мастер-классы для художников и семинары для музейных работников и библиотекарей. Пусть этой системной подготовки будет несколько месяцев, год, но после этого люди уже захотят что-то увидеть, понять и рассказать другим. Искусство, пусть поначалу слабенькое, тут само начнет расти, и то, что им привезут, не пропадет даром.
Ведь приглашенные художники и режиссеры сделают свои проекты и поедут дальше, они не будут там вечно сидеть. И вопрос только в том, сможет ли эта культура развиваться дальше сама.
Как начиналась «Школа культурной журналистики»
Мы начали учить культурных журналистов в 2002 году. Мы тогда работали в «Ежедневном журнале», и необходимость в такой программе была нам совершенно очевидна. Современного искусства становилось все больше, а людей, которые умели бы про него рассказывать журналистским образом, не прибавлялось. Как только мы пытались выйти из круга своих, всем известных авторов, оказывалось, что просто некому заказать рецензию — люди либо ничего не понимали в предмете, либо не умели писать. Маша Липман, которая тогда была в «ЕЖ» замглавного, и Лена Коловская, директор Фонда «ПРО АРТЕ», встретились на каком-то мероприятии, поговорили о сложившейся ситуации, обнялись и в тот же год начали программу. Вскоре накрылся медным тазом «ЕЖ», но мы успели набрать первый московско-питерский курс. Уже со второго года мы стали принимать ребят из провинции. Мы сказали: у нас нет денег вас привезти, но если можете приехать сами, мы вас будем бесплатно селить, кормить и учить.
На следующий год Ирина Прохорова сказала, что такой курс нужен и для Норильска — там первое время базировался Прохоровский фонд (пока не переехал в Красноярск). Он начал очень мощную экспансию современного искусства в Норильске — устраивал фестивали, мастер-классы. И люди, готовые выползти — посмотреть и даже как-то поучаствовать, — в городе находились. А людей, способных об этом судить, хоть как-то понять и адекватно объяснять остальным, — тогда не было. В провинциальных изданиях журналисты часто более косные, чем зрители. Набор в первую спецпрограмму для Норильска — это была беда! Было непонятно, откуда брать студентов. Старшие, которые хоть что-то знали и умели, — были уверены, что они короли и им незачем учиться. Совсем молодые — не знали вообще ничего, у нас ребята такого уровня в кулинарном техникуме учатся. В результате набрали группу буквально человек шесть, с которыми можно было работать.
Вдруг оказывается, что самые яркие, думающие, образованные — это как раз те, что выбирают музыкальную критику
Уральская аномалия
В последние годы мы разделили программу культурной журналистики на две части: европейскую часть России и Урал — Сибирь — Дальний Восток; вторую группу мы набираем в Красноярске — туда могут подавать люди и из Норильска, но в последнее время из Норильска ребят почти нет, они послабее и по сравнению с другими городами пока не тянут. Тем более что в этой программе есть такое место силы, как Екатеринбург. Екатеринбуржцы могут всех перекрыть, из них с легкостью можно было бы целую группу набрать — они очень сильные, у них много культуры в городе, они много ею занимаются и интересуются.
Объяснения этому явлению у меня нет. Почему современное кино есть в Москве, Питере и Екатеринбурге? Как получилось, что лучший современный танец в России — это екатеринбургские «Провинциальные танцы»? Отчего новая драма большей частью из Екатеринбурга (школа Коляды, Пресняковы и так далее)? Русский рок — из Екатеринбурга, современная российская анимация — из Екатеринбурга. Откуда в этом городе такое сильное творческое начало — никто не знает, но это так. Место силы, уральская аномалия.
Студенты как барометр культуры
По интересам студентов можно наблюдать, что происходит с культурой. Например, уже второй год чуть ли не треть курса хочет писать о популярной музыке. Поступают-то люди на все специальности, но вдруг оказывается, что самые яркие, думающие, образованные — это как раз те, что выбирают музыкальную критику. Раньше такое невозможно было даже представить — в первый год современной музыкой не хотел заниматься никто, во второй — один Шурик Горбачев. В то время умные в основном шли на арт-критику, и это было естественно: тогда активно развивалось современное искусство, концептуальное, требующее осмысления. Сейчас почти никто не хочет заниматься артом, один-два человека. Видимо, с музыкой происходит такое, что содержательным людям она становится интересной.
Дина Годер со своими студентами. Санкт-Петербург, 2011
О пользе блата
За годы нашей работы мы раскрутили нашу программу, но все равно главный источник информации о ней — это сарафанное радио. И я всегда ребят прошу: если от вас идет кто-то поступать, кого вы считаете содержательным, подходящим нам человеком, — предупредите нас. Я за такой блат. Это не значит, что я обязательно возьму того, кого мне рекомендовали. Просто буду к нему внимательнее — ведь многим тяжело сразу открыться, знание того, что этот человек на самом деле интересен, что его кто-то рекомендует, позволит мне на собеседовании присмотреться к нему и потрясти его подольше. Это тем важнее, что с людьми из провинциальных городов я веду собеседование по телефону. Если человек стесняется — при личной встрече я это увижу, а по голосу может показаться, что он хам или тугодум.
«Разве я имею право высказывать свою точку зрения? Ведь мы же должны судить объективно»
Что можно сделать за полгода
Курс длится примерно полгода — в начале и в конце недельные сессии, на которые все съезжаются в Москву, Санкт-Петербург или Красноярск, а между сессиями учеба идет онлайн. Наша задача — за это время не только обучить специальности, но как бы заново поставить зрение, заставить людей отказаться от странных представлений, которые им вбили в голову на журфаках или где-то еще. Иногда в начале курса ученики у меня спрашивают про рецензии: «А что, я могу прямо честно сказать, что думаю? Разве я имею право высказывать свою точку зрения? Ведь мы же должны судить объективно» Некоторые даже не знают, что у них эта точка зрения есть. Удивляются: «Разве может быть драматический спектакль без слов? А что, разве может не быть сюжета? А вот эти звуки — это тоже музыка? А вот эти движения — тоже танец?» Они никогда такого не видели, не слышали. Всего за полгода обучения у человека полностью меняется представление о том, что можно и чего нельзя, что вообще бывает в искусстве. У них будто открываются какие-то клапаны.
Разумеется, нам бы хотелось, чтобы люди так менялись, чтобы они потом начинали менять жизнь в своих городах — вокруг себя. Так бывает, но практика показывает, что самые лучшие чаще всего уезжают из провинции в Москву и Питер. И это понятно, потому что жизнь одна и им хочется жить сейчас, а не ждать, пока что-то изменится.
Дина Годер вручает диплом Василию Колеснику из Калининграда
Что делают ученики после школы
Когда ученики «ПРО АРТЕ» возвращаются в свои города после окончательной сессии, чаще всего они чувствуют, что переросли свое окружение. Им кажется, что на старой работе с них требуют мало и не то, они пытаются выдавать на-гора больше, но это мало кому нужно. У них дико растут потребности. Поэтому я всегда говорю им: недоволен, что у тебя в городе ничего не происходит, сам устраивай, чтобы происходило. Если ребята занимают ключевые посты в издании, иногда эти газеты или журналы начинают расти вместе с ними. Многие сами становятся продюсерами, устраивают фестивали, показы, выставки. Огромное количество наших ребят стали организаторами самых разных мероприятий. Конечно, у них была потребность что-то делать и раньше, просто мы им дали какой-то дополнительный толчок.
Но даже если у нас не получается сделать так, чтобы они начинали писать про современную культуру и даже если они не становятся продюсерами и организаторами культурных мероприятий, хотя бы они смогут воспринимать искусство и будут его качественными зрителями. Если мы воспитаем несколько умных, восприимчивых зрителей — такие тоже на дороге не валяются. Если с людьми говорить о культуре, у них в голове все становится иначе. Они начинают иначе говорить, по-другому формулируют мысль, что-то в них меняется — правда.
Сейчас повсюду слышны причитания и вопли, что в стране бескультурье. По опыту программы «Культурная журналистика» все это чушь
О бескультурье
Сейчас повсюду слышны причитания и вопли, что в стране бескультурье, никто ничего не знает, не читает, ни о чем не думает. По опыту программы «Культурная журналистика» (хотя это, конечно, специфический опыт), все это чушь. На мой взгляд, за десять лет уровень образования поступающих к нам людей очень вырос.
На самом деле сейчас идет сильный процесс расслоения, это очень заметно. Раньше было принято, что все хоть что-нибудь по школьной программе да прочли. Сейчас на этот счет все расслабились: люди, которые не хотят учиться, — не знают совсем ничего. Но те люди, которые хотят учиться, имеют благодаря интернету массу возможностей. В нашей молодости, если человек знал хоть один иностранный язык, — он уже казался крутым. Сейчас по три иностранных языка у поступающих двадцатилетних провинциальных ребят — это в порядке вещей. Они много читают, смотрят кино, слушают очень много музыки — мы столько в их возрасте не знали. Может быть, на чей-то взгляд, они не совсем то читают, смотрят и слушают, но это уже другой вопрос.
Когда наши выпускники, которые пишут о культуре, стали уезжать из Перми, говоря что им нет там места, — мне стало казаться что «культурный десант» допустил какую-то системную ошибку
Про пермский «культурный десант»Не уверена, что имею право судить об этом проекте, особенно теперь, когда он, похоже, накрывается. Я не живу в Перми, разве что приезжала туда за последнее время несколько раз, и разговариваю о ней со своими студентами и друзьями-пермяками. Но когда наши выпускники, которые пишут о культуре, стали уезжать из города, говоря, что им там нет места, мне стало казаться, что «культурный десант» в Перми сработал не так, как хотелось бы. У меня есть опасение, что там была допущена какая-то системная ошибка.
Меня смущает, что таким серьезным оказалось противостояние местного культурного сообщества и приезжих культуртрегеров из Москвы. Я допускаю, что местные инициативы были кислыми, а гастролеры — первоклассными, но понимаю и пермских театральных людей, которые возмущались: почему все деньги идут на новый театр, а не на региональные проекты? То же и с музеями, выставками. Я помню, как пришла в Перми на выставку Кошлякова. Она была шикарная, но на ней не было ни одного человека! Приехали из Москвы критики — написали, что она прекрасная (что правда), и уехали. Пусть она будет трижды золотая, но в чем ее смысл, если ее никто не смотрит?
Конечно, со столичной точки зрения, это выглядит так: косные провинциалы сами виноваты — им привезли лучшее современное искусство, а они ничего не поняли. Но современное искусство требует подготовленной почвы, его нельзя просто зашвырнуть. Это как с едой — какой-нибудь простой деревенский человек даже самой шикарно приготовленной французской лягушкой тебе в морду кинет, и будет прав. Вкус требует воспитания — и это нормально.
«Все, что идет со стороны приезжих, воспринимается в штыки. Всем кажется, что у них из кармана вынули и настроили черт знает чего, вместо того чтобы пенсии увеличить»
Я думаю, что людей, которые хотят знать и понимать новое, довольно много. На наш век их хватит. И если они становятся врагами современного искусства — это следствие того, что с ними никто не поговорил, не объяснил. Люди живут в тех условиях, в которых они живут. И нет смысла в том, чтобы тем, кто никогда ничего, кроме антрепризы, не видел, без подготовки привозить какое-то радикальное визуальное искусство. Для начала им бы увидеть побольше разного хорошего театра, узнать, что вообще сегодня в театре бывает.
Я помню как меня поразило, когда проект Коли Полисского не принял город. Современное искусство бывает сложным, трудно перевариваемым. Но работы Полисского не требуют сложного комментария. Во всех его скульптурах есть ясность, простота, они вызывают прямую эмоциональную реакцию. Я тогда спросила у своего пермского студента: «Объясни почему? Ведь это же не то непонятное современное искусство, которое может вызывать протест». Он ответил: «Потому что все, что идет со стороны приезжих, воспринимается в штыки. Тем более что непрозрачна ситуация с деньгами. Да, деньги на эту работу взяты не из городского бюджета, но этого же никто не объяснил. Всем кажется, что у них из кармана вынули и настроили черт знает чего, вместо того чтобы пенсии увеличить».
Мне кажется, в культурных программах такого рода необходимо больше опираться собственно на город. Привозя искусство в новое место, нельзя вести себя так, будто там пустырь, на котором ничего не растет.
О том, как нести культуру в провинцию
Я хочу сказать не столько о пермском проекте, сколько вообще о столичных культурных инициативах, в последнее время активно двинувшихся в регионы. Мне в последнее время, поскольку я сотрудничаю с Фондом Прохорова, приходится много включаться в культурную жизнь провинции. И мне стало совершенно ясно, что начинать всегда нужно с образования людей, а это процесс небыстрый и сложный. Нужно в первую очередь расширять кругозор у тех людей, которые сами занимаются искусством, а еще у тех, кто рассказывает про искусство другим: готовить местных культурных журналистов, делать стажировки для актеров, лаборатории для режиссеров, мастер-классы для художников и семинары для музейных работников и библиотекарей. Пусть этой системной подготовки будет несколько месяцев, год, но после этого люди уже захотят что-то увидеть, понять и рассказать другим. Искусство, пусть поначалу слабенькое, тут само начнет расти, и то, что им привезут, не пропадет даром.
Ведь приглашенные художники и режиссеры сделают свои проекты и поедут дальше, они не будут там вечно сидеть. И вопрос только в том, сможет ли эта культура развиваться дальше сама.
