«Cамое тяжелое — нереализованность. Быть может, мне помешала лень, застенчивость или страх»

О Григории Козинцеве и «Короле Лире»

В кино я начала с Корделии у Григория Михайловича Козинцева. Его я безусловно могу назвать своим учителем. Работа с Козинцевым — это было нечто биологическое. Вот есть школа, методика, так? То, чему ты научен, ты осознаешь. А у Козинцева было не так, там роль будто росла из меня. Он вообще-то был закрытым человеком, но не со мной. Со мною он разговаривал на все темы и даже приглашал к себе в гости «ко щам» — он так говорил, «ко щам». Это у него была высшая степень доверия!

Мне было сложно. Такая роль, а я самая молодая в труппе. Помню, по ночам танцевала — от переизбытка эмоций. Очень много читала. За неудачи ела себя поедом… Разное вспоминается. И Нарвская крепость, где были съемки, и мое платье, сшитое для фильма, — тоненькое джерси, а снимали в ноябре, я босиком была… и Юри Ярвет — Лир, — он на самом деле был удивительно пластичным, острым, с большим комедийным даром.

О Театре имени Маяковского

Андрей Александрович Гончаров пригласил меня в свой театр, когда я еще была на 3-м курсе Щукинского училища. Гончаров был талантлив, остроумен, в нем чувствовался масштаб. Но он был диктатор. Про то, как он кричал на актеров, ходят легенды — все правда. Не обижал он только двух человек в труппе: Евгения Павловича Леонова и Армена Борисовича Джигарханяна. Всем остальным доставалось. И на Наталью Гундареву кричал. Но она не обижалась, она… записывала. Записывала все, что он ей кричал, — ловила пульс роли.

В «Маяковке» я сыграла главную роль в спектакле «Зимняя баллада» по пьесе Вейцлера и Мишарина. Это был успех, приходило какое-то необыкновенное количество писем. Смешное одно помню: пишут — неужели не могут вам сшить получше пальто? ведь такое на сцене плохое пальто. А я сама это пальто для роли придумала, жалкое, неуклюжее — мне так нужно было.

Многие полюбили меня именно за эту роль. Однажды я пришла в театр — а там огромная корзина гвоздик. Я подумала, что перепутала день и сегодня дают не «Зимнюю балладу», а «Трамвай «Желание», что цветы эти — Джигарханяну: были у него две поклонницы, учительницы, всю зарплату на цветы тратили. Оказалось — мне. Драматург Михаил Филиппович Шатров прислал. И он всю жизнь очень тепло и трепетно ко мне относился. Но с театром пришлось расстаться. Ведь в театре важны прежде всего отношения. Не давали больше ролей, и я была поставлена в такие условия, что сама написала заявление об уходе. Я вообще не боец, для борьбы у меня, видимо, не хватало душевных сил.

После ухода из театра была тяжелейшая депрессия, я даже боялась на улице показываться, мне чудилось, что все в меня тыкают пальцем.  Но это прошло, после я ходила в свой театр как зритель, и это было совсем не страшно.

О Валерии Рубинчике

Кино — это, конечно, прежде всего работа с моим мужем, режиссером Валерием Давидовичем Рубинчиком. Он был ленивым трудоголиком. Вообще — ленился, но когда появлялась идея, когда он начинал писать сценарий, то обо всем забывал. Он занимался только тем, что ему по-настоящему интересно, — может, поэтому у него всего 15 полнометражных картин.

Я люблю практически все его фильмы. «Венок сонетов» — это настоящая поэзия, только в кино. Все предельно ясно — и предельно больно. Люблю нежнейший фильм «Кино про кино». «Нанкинский пейзаж». Конечно, «Дикую охоту короля Стаха» — люблю свою роль там, за нее я получила Гран-при на Международном кинофестивале в Париже в 1982 году. А вот трехсерийную экранизацию Анатолия Рыбакова «Последнее лето детства» не очень люблю. Милый фильм, нежный, но чересчур простой.

Мне с ним было легко работать, я на съемках будто теряла свою оболочку и вся перетекала в него. Все понимала без слов. Только один раз мы поссорились. Причем когда оба работали как актеры. Мы снимались у Станислава Говорухина в «Приключениях Тома Сойера…» — я играла вдову Дуглас, а Валера сыграл адвоката, и сыграл блистательно, — и вот после съемочного дня мы, уставшие, пришли в гостиницу, и он сказал: постирай мне рубашку. А я сказала: нет; мы работали оба, одинаковое количество часов, я тоже устала — стирай сам. Вот так единственный раз поссорились. А кто в итоге стирал рубашку — даже и не помню теперь.  

О самореализации

У мужа есть фильм «Гамлет Щигровского уезда», по Тургеневу, — тоже очень люблю эту работу. Камерная история, и такая в ней звенящая, щемящая нота… О нереализованности человека. О том, как часто мы не понимаем, что счастливы сейчас, что упускаем время. О том, что обязательно, необходимо что-то делать сегодня.

Я не считаю, что полностью реализовала себя в профессии. А это самое тяжелое — нереализованность. Быть может, мне помешала лень. Или застенчивость. Или малодушие. Или страх — это все где-то рядом. Так что пока есть возможность, время — нужно пробовать работать.