«Будешь ли ты гордиться тем, что твои родственники кого-то расстреливали?»
К премьере спектакля «Второй акт. Внуки» БГ публикует отрывки из интервью с потомками советских палачей
Впервые воспоминаниями и чувствами потомков палачей заинтересовался израильский психолог Дан Бар-Она: для книги «Груз молчания: встречи с детьми Третьего рейха» он взял интервью у людей, выросших в семьях нацистских преступников. Московский Театр имени Бойса, поставивший в прошлом году документальный спектакль по этой книге, продолжает тему собственным исследованием. Для спектакля «Второй акт. Внуки» режиссеры Михаил Калужский и Александра Поливанова поговорили с потомками людей, участвовавших в советских репрессиях.
«У деда был дом, это называлось «дача». Дед был гостеприимный, любил и хорошо относился к детям, все время приезжали гости, всех кормили, поили. Там были замечательные собаки, лошади, люди — зэки, — которые за всем этим ухаживали. Дед был начальником участка на канале Москва — Волга. В Яхроме. Ну, эта «дача» — это лагерь, собственно. Дмитровлаг».
«Как относиться к этому, тоже неясно. Гордиться этим? Вот хрен знает. Будешь ли ты гордиться тем, что твои родственники кого-то расстреливали? А с другой стороны — ты думаешь: ну, блин, они так или иначе страну какую-то сделали. Кривенькую, косенькую, но у них были какие-то мечты, они были готовы умереть, они были готовы своих детей сдать».
«Когда отец называл меня в честь двоюродного деда, он не знал, что двоюродный дед был членом тройки и подписывал смертные приговоры. Откуда он мог это тогда знать?»
«Если быть точной, она просто никогда не испытывала материнских чувств к своим детям. Их было много, от разных мужиков, у нее был в любовниках прекрасный товарищ Хрущев, который, собственно, и вытащил ее из тюрьмы, когда она сидела, и всех ее детей вытащил. Но все эти дети ей были даром не нужны, у нее было великое дело революции, и ему она была абсолютно предана».
Режиссер Михаил Калужский
«Одним из маминых университетских преподавателей был Андрей Януарьевич Вышинский (советский государственный деятель, в 1925–1928 годах ректор МГУ, один из организаторов и активных пособников сталинских репрессий. — БГ), о котором она до конца своих дней сохранила самые радужные воспоминания — она все время говорила, что, вот, был настоящий профессор, так латынь знал! А я пыталась рассказать, что Андрей Януарьевич был не только профессором — я уже начиталась к тому времени «Архипелага ГУЛАГ» и многих других вещей. Мама особенно не спорила, но говорила: «Ты знаешь, он так знал латынь, такие академические у него были лекции, он был так подстрижен, седина такая красивая, он приходил в таком безупречном костюме, он так читал лекции в этой Большой Коммунистической аудитории...» Я говорила: «Мама, как ты можешь про него так говорить? Это палач, который стоил жизни миллионам». «Вот это я не знаю, — говорила она, — но лекции он читал замечательные».
«Я не могу сказать, что обвиняю деда. Но мне кажется, что я стал интересоваться историей и сейчас занимаю довольно активную гражданскую позицию отчасти потому, что в генетическом коде заложена попытка перекорежить. И может, это как раз от дедушки. Если у них получилось перенаправить всю страну в другую сторону, то почему у меня не получится? Понимаете, я вырос и прожил всю жизнь в доме с окнами на Кремль! Вся история происходила у меня перед носом!»
«Тут бабушка как-то побелела и говорит: «А чем, ты думаешь, я занималась в Главлите?»
«В конце 1970-х годов моя мама прочла «1984» Оруэлла и потом пересказывала бабушке книжку. Пересказывает очень подробно и говорит: «Он все, он все про нашу действительность предсказал! Кроме Министерства правды, все-таки это гипербола по сравнению с нашей действительностью». Тут бабушка как-то побелела, позеленела, посинела и говорит: «А чем, ты думаешь, я занималась в Главлите?»
«Да, у меня есть ощущение, что я исправляю ошибки деда! Многое из того, что я делаю, возможно, подсознательная попытка исправить... Я пытаюсь... Возможно, даже моя горячность по поводу люстрации связана с тем, что мой дед был высокопоставленным человеком в сталинской системе. Но это не только подсознательная, это и наследственная попытка изменить ситуацию! И вот что характерно — среди потомков революционеров есть диссиденты, а среди потомков брежневцев — нету, никто не стал модернизатором. У меня, как и у деда, шило в жопе».
«А про маму я только после ее смерти узнала, что она работала на прослушке. Мне ее подруга рассказала. Я как-то этого не ожидала. Я хорошо помню эти годы. Я помню, что, действительно, она ходила на какую-то работу, я никогда даже не задумывалась, что это за работа».
Режиссер Александра Поливанова
«Перед моими знакомыми мне не то чтобы было стыдно, но я, конечно, скрывала. Родители — это было святое. Только очень близкие мои друзья знали, что у меня папа — полковник КГБ. А когда говорила — реакция у людей была очень, как правило, неприязненная. После этого вообще старалась на эту тему не говорить».
«Я уже все знала, и у меня был такой момент отчаяния: кто же такой мой дедушка, ужас, что мне делать. А он никогда не хотел никому в этом признаваться, кому-то что-то рассказывать. Возможно — я могу только предполагать, — он должен был подписать какие-то бумаги при уходе из этой организации и наивно, честно хранил эту клятву до конца, никому ничего не рассказывал. Плюс, я думаю, он был убежден, что вместе с ним это и уйдет. Собственно, так и произошло — он никому ничего не рассказал. Безусловно, это был немыслимый страх для него, который он отгонял от себя всю жизнь. Просто таким образом пытался стереть это из своей жизни».
«Он умер в 1992 году. Классическая, почти античная смерть: рухнул тот строй — и он совершенно не смог при новом. Не мог принять эти перемены. Он не был большим сторонником старого, но хорошо знал ту систему, знал ей цену. Но умер он полковником Комитета государственной безопасности, в боевых орденах».
Премьера состоится 21, 22 и 24 ноября в Сахаровском центре.
