Атлас
Войти  

Также по теме

Школьный экстремизм

24 января Госдума приняла в первом чтении законопроект, запрещающий работать с детьми людям, обвинявшимся в экстремизме. Григорий Охотин выяснил, что это значит и зачем это нужно

  • 8027

Осенью прошлого года президент Дмитрий Медведев внес в Госдуму законопроект, запрещающий людям, находящимся под следствием или осужденным по антиэкстремистскому законодательству, занимать должности в образовательной системе. Во вторник, 24 января, законопроект был принят в первом чтении, а в среду учителя из всероссийского профсоюза «Учитель» и анархисты из движения «Автономное действие» встретились и занялись деятельностью, по нынешним временам приближенной к экстремизму: провели пикет против медведевских поправок. Они считают, что этот законопроект фактически означает запрет на профессию для оппозиционеров.

Сам законопроект занимает полторы страницы крупным шрифтом и выглядит безобидно: все изменения сформулированы в шести словах. К списку лиц, не допускающихся к педагогической деятельности, добавлены те, кто осужден или находится под следствием за преступления против «основ конституционного строя и безопасности государства». К подобным преступлениям относится все, что касается шпионской деятельности и разглашения гостайны, а также — четыре статьи антиэкстремистского законодательства.

Администрация против экстремизма

Всеволод Луховицкий, школьный учитель права и член совета профсоюза «Учитель», уверен, что за шпионской риторикой стоит желание отстранить от учебного процесса оппозиционно настроенных учителей. В законе об образовании и так есть нормы, запрещающие любую политическую пропаганду в школе, а судьи при вынесении приговора по экстремистским статьям могут запретить осужденному занимать любые должности. Луховицкий уверен, что директора школ воспримут эти поправки как сигнал к действию и постараются избавиться от оппозиционно настроенных учителей — они вообще традиционно стараются угодить власти и делают больше, чем от них требует закон. В некоторых регионах администрация школ заставляет учителей получать в МВД справки о несудимости, хотя о том, что учителю предъявлено обвинение, несовместимое с работой в школе (например, в педофилии), МВД должно сообщать директору самостоятельно. Осенью в интернете появилось видео, на котором директор красноярского лицея Александра Пронина угрожает школьнику Матвею Цивинюку обратиться в полицию, если он не перестанет портить вывешенные в школе агитационные плакаты «Единой России» (при этом ее не волнует, что политическая агитация в школе запрещена). В декабре прославилась и одна из самых престижных московских школ — 57-я, администрация которой «предупредила» школьников, что их политическая активность может повлиять на их поступление в престижные вузы.

Случаи увольнения преподавателей-экстремистов тоже уже были. В сентябре 2011 года из Тюменского государственного университета был уволен кандидат филологических наук Андрей Кутузов, за несколько месяцев до того приговоренный к двум годам условно за «Публичный призыв к экстремистской деятельности» (статья 280 УК РФ). По мнению местного ФСБ, Кутузов распространял листовки, призывающие поставить «Ментов к стенке!». Кутузов свою причастность к этим листовкам отрицает (апеллируя, в частности, к тому, что они написаны с орфографическими ошибками), а внимание к себе со стороны ФСБ связывает со своей политической деятельностью — он член «Автономного действия» и организатор многих тюменских акций и митингов. Обвинение ему было предъявлено после митинга, посвященного нарушениям законов со стороны Центра по противодействию экстремизму, известного как Центр «Э».

Образовательно-экстремистская деятельность

Правозащитники и учителя согласны с тем, что настоящие экстремисты не должны преподавать в школах. Но антиэкстремистское законодательство столь неконкретно, что речь должна идти о его корректировке, а не о расширении сферы его применения. Александр Верховский, директор центра «СОВА», занимающегося мониторингом в области национализма, ксенофобии и политического радикализма, отмечает, что термин «экстремистская деятельность» определятся законом столь широко, что при желании как экстремизм можно трактовать практически любую политическую или уличную активность. Более того, как отмечает депутат и член движения «Левый фронт» Илья Пономарев, закон требует увольнения учителя даже в том случае, если против него всего лишь ведется следствие: «Если на учителя кто-нибудь подаст заявление в полицию и обвинит его в экстремизме — дело должно быть возбуждено, и учитель теряет работу».

Верховский говорит о том, что необходимо изменить само антиэкстремистское законодательство, а до того времени поправки принимать нельзя — могут пострадать совершенно невиновные люди. Учитель истории Александр Кондрашев также считает, что расширение правоприменения в любом случае — явление негативное: «Это очень эффективная мера по борьбе с оппозицией: хоть раз привлекли — и никогда больше не сможешь работать, а ведь любые претензии к правительству легко можно подвести под экстремизм». Кондрашев знает, чего боится: 4 декабря он был наблюдателем на выборах, но его удалили сотрудники полиции, а 5 декабря после согласованного митинга на Чистых прудах он был задержан на Пушкинской площади и приговорен к трем суткам административного ареста. После освобождения он заметил за собой слежку.

Директор частной школы «Европейская гимназия» Ирина Боганцева рассказывает, что, когда услышала о законопроекте, подумала о возможных последствиях для ее школы: «Я своих учеников не призываю ходить на митинги, но сама — хожу, кто-то из школьников тоже ходит. Моя фотография с митинга облетела весь интернет — может быть, это экстремизм?» В ее школе преподает историк Игорь Долуцкий, автор учебника истории, с которого Министерство образования еще в 2003 году сняло гриф «рекомендовано» за нелестные интерпретации путинских реформ. «Может быть, преподавать по такому учебнику — это тоже экстремизм? Это законодательство может быть применено выборочно, точечно. С одной стороны, эти поправки позволят испугать всех, с другой — с их помощью конкретных людей можно сделать козлами отпущения», — беспокоится Боганцева.

Подготовка к фальсификациям

«Я думаю, в противовес закону об экстремистской деятельности надо внести закон о запрете на работу с детьми для фальсификаторов выборов», — написал Пономарев в своем фейсбуке. В разговоре с корреспондентом БГ он сказал, что экстремизм — не актуальная для России тема: в год по антиэкстремистскому законодательству осуждается от 100 до 200 человек. Фальсификации же — явление массовое: «Членами избирательных комиссий работают в основном учителя, и фальсификации — это пример морального разврата», — говорит Пономарев. Потворствуя фальсификациям, учителя учат детей несерьезно относиться к выборам, приучают их считать, что от граждан вообще ничего не зависит, и одновременно показывают, что нарушение законов может оставаться безнаказанным.

4 декабря Ирина Боганцева была членом избирательной комиссии, а учителя ее школы отвечали за два избирательных участка в Москве. Участвовать в следующих выборах ее школе предлагать не стали: на их участках «Единая Россия» получила 19% и 25%, тогда как на других участках в тех же Сокольниках результат иногда доходил до 80–90%. Она уверена, что цель поправок — напугать учителей перед выборами: «Ведь сейчас учителя увидели протесты против фальсификаций и могут изменить свое поведение к 4 марта. А обойтись вообще без учителей невозможно — в России чуть ли не 100 тысяч избирательных участков». Илья Пономарев тоже считает, что медведевские поправки связаны исключительно с массовым протестным движением и потому будут окончательно приняты еще до президентских выборов: принятие этих поправок — прямая угроза учителям, которые не хотят потворствовать фальсификациям.

 






Система Orphus

Ошибка в тексте?
Выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter