Фельдшеры скорой помощи: «Мы легко можем определить, когда в наш район завезли партию героина»

— Как работает скорая помощь?

— Диспетчер на «03» работает по определенному алгоритму. У него в компьютере стоит специальная программа, в которую вносятся сведения о болях и возрасте пациента. На основе полученных данных формируется вызов. Если позвонила бабушка 85 лет с постоянными болями в сердце — это обыденная ситуация, можно обойтись обычной бригадой, там убедятся, что нет ничего серьезного, дадут таблетки и оставят актив в поликлинику. Доктор из поликлиники должен в этот же день или на следующий, если вызов произошел вечером, прийти к больному и проконтролировать его состояние.

— Обязательно?

— Конечно, это обязательное условие. Все контролируется. Но как исполняют этот актив поликлиники — другой вопрос. Есть граждане, которые вызывают скорую по пять-шесть раз, к ним терапевт не приходит, потому что он же не может шесть раз сходить к одной и той же бабушке. Он может консультировать ее по телефону. Это нормальная практика. Если звонит мужчина сорока лет, у которого до этого случая никогда не болело сердце, то к нему едет специальная кардиологическая бригада. Их не очень много в Москве.

— Что такое ложный вызов?

— Законодательно прописано, что такое ложный вызов, есть даже штрафные санкции за него. Но на практике доказать его очень сложно. Например, человек пьет три недели, а потом звонит и говорит, что он задыхается. Мы приезжаем, а он просит прокапать его, чтобы из запоя вывести, ему послезавтра на работу. Конечно, это ложный вызов. Он преднамеренно указал неверный повод к вызову. Но с другой стороны, ему же действительно может быть плохо. Все субъективно, мы не можем точно сказать, плохо ему или нет.

— Если вызывают к бомжу, едете?

— Конечно. Бомжу же всегда плохо. Зимой ему холодно, летом он перепил. Если вы, вызывая скорую помощь, говорите, что лежит бомж, — это не повод для вызова. Ну лежит и лежит, мало ли кто где лежит. Если мы к бомжам будем без конца ездить, для других людей времени просто не останется. Мы определяем первостепенность вызовов. Если у нас человек с инфарктом упал, мы едем к нему, бомж подождет. А если вы скажете, что человек на лавочке лежит без сознания, неважно, бомж, не бомж, мы в любом случае приедем.

— На какие вызовы выезжаете чаще всего?

— Чаще всего скорую вызывают люди, которым неотложная помощь не требуется. У нас был случай, когда мужчина в алкогольном опьянении вызвал бригаду, мы его посмотрели, все было хорошо. Уехали. Потом этот же мужчина пошел вечером в магазин за новой бутылочкой водки, упал и сломал ногу. Позвонил, нажаловался. Бригаду наказали, сделали выговор, лишили премии за то, что мужчине в первый раз отказали в госпитализации. Если бы увезли в больницу, он бы ничего не сломал. Это же абсурдно. Бывают случаи, когда звонят в скорую и требуют перевезти бабушку из Московской области в московскую больницу. Мы отвечаем, что это платная услуга, так как жизни бабушки ничего не угрожает. Тогда на нас обещают пожаловаться в Департамент здравоохранения — «Вас уволят всех». Это путевка в любую больницу — к вам сразу выезжает бесплатная бригада скорой помощи. Потому что все ужасно боятся клинка правосудия со стороны Роспотребнадзора или Минздрава. На нас жалуются на все, например, что не надеваем бахилы. Они у нас есть, но если человеку нужна неотложная помощь, что важнее — его жизнь или ковер?

— Как часто бывают экстренные вызовы?

— Редко. Я каждый день шучу, что если бы я сегодня не вышел на работу, никто бы не умер. Но бывает, что приезжаешь в какой-нибудь наркоманский притон, там лежит тело в передозе, задыхаясь и умирая. А рядом еще один наркоман сидит и прямо при тебе набирает шприц, вкалывает себе в вену и начинает дохнуть. Мы вообще можем определять, когда в наш район завезли партию героина. В этот день ездим только на передозы. До и после все спокойно, в штатном режиме.

— Как вы определяете, в какую больницу везти пациента?

— Мы к распределению койко-мест в стационарах вообще не имеем никакого отношения. Мы звоним в диспетчерскую, нам говорят, где есть свободные места, туда и везем. Если пациент не хочет в предложенную больницу, возникает конфликт. Когда есть выбор между стационарами, мы спрашиваем у больного, куда ему больше хочется. Нам не трудно спросить. Но чаще выбора просто нет. Обычно люди не хотят ехать в Тушинскую больницу, где лечат детей мигрантов. Если при госпитализации указываешь, что ребенок — гражданин Узбекистана или Таджикистана, Америки или Венесуэлы, его везут туда. Есть стереотип, что обычных московских детей при госпитализации тоже везут туда, но если дать доктору денег, то ребенка отвезут в другую, нормальную больницу. Это какие-то выдумки. Мы везем туда, где есть свободные места.

— Как изменение закона об оказании платных медицинских услуг, принятие новых приказов о запрете госпитализации, сокращение количества медработников в бригаде повлияет на пациентов?

— Мы можем только предполагать. Есть базовый набор единиц оказания помощи, за который не требуется никакой доплаты, он останется для всех. Но этот спектр со временем будет сокращаться, все дополнительные услуги станут платными. Количество госпитализаций будет сокращено по максимуму. Стационары потеряют пациентов, которых раньше привозили на скорой, следовательно, пустые стационары можно будет упразднить, что увеличит нагрузку на поликлиники. У нас недавно был такой случай: нужно было госпитализировать больного, но нам отказывали, потому что патология больного не входила в стандарт госпитализации. Как такое может быть, если я врач? Я определяю, что нужно пациенту, а не какой-то приказ. Каждый пациент индивидуален, его нельзя загнать под определенный стандарт — это же столп здравоохранения. Благодаря приказу стопроцентно возрастает риск инвалидизации и смертности пациентов.

— Брать в аренду машины скорой помощи экономически выгоднее, или это завуалированная коррупция?

— Это самый настоящий распил, конечно. У нас нет санитарок, фельдшеры сами моют машины и оборудование после выезда. Устроиться санитаром невозможно, потому что эти ставки попилены. На бумаге они есть, а людей нет, их обязанности выполняют другие люди, которые не получают никаких дополнительных денег.

— Какие еще есть проблемы в здравоохранении?

— Введены штрафы. Они называются удержаниями из премии, но на самом деле это штрафы. В первый месяц работы я получил 31 тысячу, во второй — 26 тысяч. Могут оштрафовать за неаккуратное ведение документации, например. За каждое опоздание нас заставляют писать объяснительные. За что с нас снимают надбавки, нам не объясняют: заработная плата стала совершенно непрозрачна. В то же время за переработки нам не платят, хотя количество вызовов, на которые мы выезжаем, превышено в несколько раз. Врач приезжает уставший, а следовательно, риск врачебной ошибки существенно возрос, от нее никто теперь не застрахован.