Евгения Тимонова — о том, как делается видеоблог «Все как у зверей»

Я много лет придумывала рекламу. Это интересно, достаточно денежно, но абсолютно бессмысленно. Всякий, кто попадает в рекламу надолго, лет через десять начинает сиротливо озираться по сторонам, тоскливо говорить: «Что я делаю? И это моя жизнь?» И многие после этого уходят. Вспоминают: «Боже! Я же в детстве гениально коллекционировал марки, лепил самолеты, занимался животными» — и начинают коллекционировать марки… Уже месяц, как я ушла из замечательного агентства.

В раннем детстве меня можно было посадить перед лужей с живностью и через три часа забрать с того же места. Никогда не боялась ни тараканов, ни крыс. До третьего класса мне не разрешали заводить никого, но заваливали книгами про животных. А потом у меня появился аквариум с двумя гуппешками, и началось. Родители не разрешали заводить ничего крупнее бурундука, поэтому дом вечно кишел всякой мелочью. Я брала количеством. Рыбки, птенчики, бурундуки, дикие мыши, ящерицы бесконечные, ужи. Таскала из пруда лягушек, чтобы смотреть за стадиями развития головастиков. У меня стрекозы посреди зимы выводились, какие-то пауки. Вот видишь беременную паучиху, интересно же. Она отложит яйца — вылупятся паучки. Родители, конечно, поняли, что лучше бы они разрешили мне завести одну собаку, но было поздно, я вошла во вкус.

Когда мне было 10–11 лет, я работала в Новосибирском зоопарке. Меня поставили на мелких кошек. И этих кошек надо было кормить: приходить в виварий, нагребать белых мышей связку, штук 20, шлепать их, чтобы не разбежались, потому что кошки не особо мышей ловят. А тех, которые покрупнее, надо было кормить крысами. И это было совсем безобразие, но мне помогал старший товарищ — приходил и фигачил их об пол. Там все жестко. Спасением было, когда меня перевели на фазанов, которых кашами кормят.

Я поступила на биофак, но после второго курса ушла, не смогла резать животных. Тогда я поняла, в чем разница между натуралистом и биологом. Мне живая лягушка расскажет гораздо больше, чем вскрытая. И поступила в Новосибирск на литературоведение и психологию. У нас было такое экспериментальное отделение, где курс лингвистики заменили психологией. Диплом я писала про кокаиновый фактор в трансформации образа автора и героя в русской литературе первой половины XX века. Очень интересное образование, только совершенно непонятно, к чему его приложить. Половина наших пошла в журналистику, половина — в рекламу. Я сначала попробовала первое, потом десять лет занималась вторым.

Сейчас у меня дома только паук-птицеед и поголовье богомолов — думаю, около сотни. Часть в инсектариумах, часть просто на растениях. Богомол — засадный хищник, если он получает своего сверчка, то никуда с этого растения не уходит. Это лучше, чем носки или чашки. Поди еще найди этот носок. А богомола посадил на цветочек — он и завтра там будет, и через неделю. Только ходишь им по сверчку выдаешь раз в три дня.

У меня есть острая потребность в общении с животными, которые «вещи в себе». Ты для богомола — просто субстрат и продовольственный фактор. Это не собака, которая будет смотреть на тебя человеческими глазами и ждать общения. Богомол живет совершенно своей жизнью, и ты чистый наблюдатель, он тебя никак не учитывает. И это, конечно, потрясающе. Животные, которые не приручаются, не очеловечиваются, а живут сами по себе. Перед богомолом я могу просидеть неподвижно час. Что-то такое в них заложено. Такой вот застывший смысл, одна идея, которая транслируется на постоянной волне. Это завораживает, люди от них цепенеют. Конечно, как биолог я понимаю, что он ничего не думает. Но в этом-то и есть особая прелесть.

Из чего, собственно, «Все как у зверей» выросло? Из идеи, что биология, бестиарий — это универсальная метафора всех аспектов человеческого бытия. То есть все, что ты видишь у человека, имеет какую-то рифму в мире животных. И все, что мы видим у животных, имеет какой-то отголосок в том, что мы считаем чисто человеческим. И поиск вот этих рифм, созвучий, отражений — он фантастический.

Когда осознаешь, что жалко тратить жизнь на зарабатывание денег, все вдруг начинает складываться. Исчезает надоевшая работа, появляются люди, которые помогают сделать то, что ты, оказывается, всю жизнь хотел. Просто в один момент чувствуешь себя шариком в пинболе, который запускают, и он пошел. То есть здесь уже не зависит ничего от твоей воли, оно просто действительно складывается как-то само. И вдруг понимаешь, что мечта делать собственную программу была еще в раннем детстве, когда я смотрела «Ребятам о зверятах». У меня в детстве был неприличный багаж биологических знаний, и очень хотелось им делиться. Потом это все отошло на третий план и теперь вдруг всплыло. Бери и делай.

Это началось год назад совершенно случайно. Я выиграла рекламный конкурс производителя средств от насморка из морской воды. И поехала на две недели на Адриатику, как бы исследовала морскую воду и живой мир. Море для меня — это вообще все, у меня неплохой дайверский сертификат, и я надеюсь, что он мне еще пригодится для передачи. В общем, там в Хорватии я познакомилась со стратегическим директором голландского агентства «Новокортекс», которое придумало этот конкурс. Мы с ним снимали какие-то коротенькие двухминутные сюжеты и как-то раз поехали в биосферный заповедник делать сюжет про адриатическую популяцию афалин, бутылконосых дельфинов. Погрузились на исследовательскую лодку, выпасли этих афалин. И меня попросили на камеру рассказать про акваторию Адриатики и этих дельфинов. 

А у меня в детстве была невозможно скучная научно-популярная книжка про афалин, которую я осилила из страстной любви к дельфинам, так что я про них много знала. В общем, мы начали снимать, и меня как понесло. Сергей, стратегический директор, задавал наводящие вопросы и смотрел на меня, как будто я одновременно Николай Дроздов, Дэвид Аттенборо и Мэрилин Монро, у президента которой сегодня день рождения. Я таким соловьем там разливалась про этих дельфинов и эту акваторию, что все спросили, не делала ли я такого раньше. И это был идеальный, совершенный день. Потом я вернулась в Москву и скоро поняла, что больше не хочу никакой рекламы. И тут как раз Сергей Фененко, тот самый стратегический директор, приезжает читать курс в Британке. Я ему пожаловалась, что больше заниматься рекламой не могу и вот хочу сделать программу про зверей. И он предложил мне снять ролик по мотивам моей колонки про льва-мудака, которую я когда-то писала в глянец. И мы снимаем. Если бы не Сергей, ничего бы не получилось. Он видит, что надо делать, и делает. В итоге он режиссер «Все как у зверей», и мы вдвоем все это делаем, плюс оператор и монтажер.

С этологией, наукой о врожденных формах поведения у животных и человека, не все так просто. Ее методы можно назвать научными с некоторой натяжкой. Этологическая гипотеза о поведении человека с большим трудом поддается проверке на фальсификацию. До создания этологии предполагалось, что все поведение животных диктуется условными и безусловными рефлексами. Но Конрад Лоренц доказал, что животные рождаются со сложным схемами в голове. Например, цыплята. Если им показать крестообразную фигуру, они падают и сжимаются в комочек, потому что крест похож на хищника, пикирующего сверху. И если новорожденному, который еще слабо фокусируется, показать последовательно три кружка, один больше другого, то младенец закрывает глаза, прячется — это тоже реакция на резкое приближение хищника. И вот такой ерунды очень-очень много. И насколько эти древние программы диктуют наше поведение, интересный вопрос.

Конечно, бывают вопросы разного уровня сложности. Первый выпуск был про проституцию пингвинов — там все прозрачно и нечего придумывать. А следующий, второй выпуск, про аксолотлей и асцидию, про вечное детство и про то, что взрослые устроены более примитивно, чем дети, — это уже моя авторская история. Есть теза, антитеза, и синтез делаешь сам, в чем самый кайф.

Потом про «внутренних хомяков» — почему мы прокрастинируем.

Или, например, почему люди перешли от эстрального цикла к менструальному? По одной из теорий, чтобы растянуть период инверсии доминирования. У приматов обычно самки подавлены, самцы доминируют. И самка становится значимой только в тот момент, когда у нее происходит эструс, то есть течка, потому что она в это время преображается. Есть редкие исключения типа бонобо и верветок, самки которых научились постоянно демонстрировать признаки овуляции. То есть они развили в себе гиперсексуальность. Их самцам кажется, что она постоянно готова, что она постоянно королева. 

Мы вообще перешли от эстрального цикла, когда течка раз в год, к менструальному, когда овуляция раз в месяц, но никто не знает, в какой именно день. И та самая женская загадка, о которой все говорят, — скрытая овуляция, которая делает тебя желанной и манящей в любой момент, можешь ты зачать или нет.

Но это только одна из многих теорий. Поэтому никогда нельзя говорить, что это так — и никак иначе. Апломб и категоричность всех бесит, и меня тоже. Мне важнее не претендовать на истину в последней инстанции, а научить людей перекидывать мостики между людьми и животными.

Идеи берутся сами, из головы. Пока готовишь одну передачу, возникает примерно пять других. Сейчас у нас уже идей на двадцать программ вперед, и они появляются еще.

Например, когда готовили программу про верветок, читая про уровни иерархии у самцов, я вспомнила комедию «В джазе только девушки». У каракатиц и некоторых коралловых рыбок есть такая брачная стратегия: обычные самцы контролируют гарем самок и бьются за него друг с другом, но есть еще мелкие самцы, которым совсем ничего не светит в честном бою. Так вот, они мимикрируют под самок, у них такая женская окраска, и пролезают в гарем, где и оплодотворяют всех, кого хотят. Соответственно, передают свою способность следующим поколениям. Опять же, бродячий сюжет. И сейчас мы делаем про это ролик.

На одну серию мы тратим дней пять: четыре из них я рою интернет, набираю информации в тысячу раз больше, чем нужно для шестиминутного сценария. В последнюю ночь пишу сценарий, отправляю. Режиссер делает правки и пожелания, когда историй набирается штуки три, мы встречаемся в Москве, Минске или Киеве и снимаем. Потом он увозит это все к себе в Голландию — или теперь в Португалию, и там это монтируют. Сейчас как раз думаем, что с этим делать дальше, потому что видно, что тема хорошая и конца и края ей не видно. Смотришь на растущий список тем, и руки чешутся. Мы собираемся сейчас ехать снимать все на натуре, ехать в саванну и снимать вживую. Пока без профессионального оператора, вдвоем. Не знаю, что мы там наснимаем, будем пробовать. Сейчас программа в состоянии «кто меня поймает, того я буду чья». Мы не влезаем очень активно в переговоры, не спамим, как-то вот не хочется выступать в духе «купите мой сборник стихов».

У нас 200 тысяч зрителей на канале, в среднем ролик смотрят 20 тысяч — это очень мало. И при этом четыре с лишним тысячи подписчиков — очень высокий показатель лояльности. То есть количество подписчиков у нас очень большое для нашего ничтожного количества просмотров.

Когда у тебя рождается ребенок, ты понимаешь «вау, а жизнь-то какая осмысленная, оказывается!». И вот сейчас очень похожие ощущения. Вдруг понимаешь, вот оно. Вдруг понимаешь, куда идешь. Эквивалентом полезности твоего времени является не заработанное количество денег, а ощущение осмысленности, возможности делиться тем, что меня восхищает: вот это бесконечное потрясающее многообразие, осмысленность, разумность, остроумие живого мира. Ты можешь выдернуть любого клопа и достаточно внимательно на него посмотреть, чтобы увидеть в нем отражение всей Вселенной. И это что-то настолько потрясающее и удивительное… Я в свое время висела на своих друзьях, говорила: пойдемте в зоопарк, пойдемте в лес… Мне все время нужна была аудитория, чтобы рассказать: смотрите, какое оно, вот эта какая-то зверушка. И вот она наконец появилась. За полгода существования «Все как у зверей» количество признательности, благодарности за то, что мы делаем в свободное от работы время, на порядок больше, чем за все время работы в рекламе.