Во дворе творя

Материал подготовлен радио «Свобода»

​На дереве возле дома 20 по проспекту Вернадского сидит роскошная русалка. Ее зеленые парчовые бедра слегка припорошены снегом, большие кукольные глаза с капризным выражением смотрят в сторону, на водителя почтового грузовика. Водитель спит. Я залезаю в сугроб, чтобы детально рассмотреть экспозицию. В окна третьего этажа заглядывает пара пластмассовых аистов. С дерева по цепи спускается плоский картонный кот, а внизу его поджидает круглый белый лебедь, вырезанный из старой покрышки.

В сугробах на проспекте Вернадского я исследую каноны городского народного искусства — поделок из подручного материала, которыми жители украшают свои дворы. Блогеры называют его «ЖЭК-артом» или «бабка-дизайном», но нормативного определения у этого явления нет, потому что его никто пока не исследует и всерьез не обсуждает.

Если русалка была приятным сюрпризом, то лебедя я как раз искала. Именно такого, с тонкой резиновой шеей и жирными шинными боками. Выпиливаем в боковой поверхности хвост, шею и голову, выворачиваем покрышку наизнанку, красим, ставим возле клумбы. Ролик «Лебедь из покрышки», в котором камера в течение 47 секунд показывает двух лебедей возле безымянной автомастерской, заработал на YouTube 256 427 просмотров. Прибавляем к этому тысячи посетителей сайтов по благоустройству (с фотографиями и схемами), зрителей всех локальных телеканалов, а также неизвестное количество мастеров, которые по старинке заимствуют идеи у соседей. В итоге получаем сотни тысяч одинаковых лебедей, которые украшают садовые участки и сельские палисадники по всей стране. В последние годы эти самодельные художественные объекты появились во дворах небольших городов и вот наконец проросли в Москве — городской среде, не слишком дружелюбной к самодеятельности.

Как связаны друг с другом русалка в парче, пластмассовые аисты, картонные вороны, лиса из строительной пены, выпиленная лобзиком сова, несколько сваренных из арматуры подставок под цветочные горшки в форме цапель, сплетенная из ниток паутина, ряд искусственных пеньков, покрашенных под березу, и фабричные мягкие игрушки? Они выглядят как свалка при доме культуры — их не связывает ни сюжет, ни композиция. Тем не менее эти лебеди и русалки — самое настоящее народное искусство, будущий предмет диссертаций этнографов и фольклористов.

Любовь дворовых авторов к сказочным героям приводит меня к Юлии Тереховой, директору фонда «Открытая коллекция», специалисту по русскому народному искусству, в частности по домовым росписям у семейских старообрядцев. «Семейские брали сюжетики из массовой культуры, и этот принцип сохранился у жителей городов. Только если 150 лет назад покупали на ярмарке лубок, чтобы перерисовать из него героя, то сейчас перерисовывают детскую книжку», — говорит Юлия. Я нахожу подтверждение ее слов, когда проникаю в ближайший к «полисаднику» подъезд и вижу внутри продолжение декоративного буйства. На стенах нарисованы дельфины, пчелы, рыбы и медведь с телефоном. Судя по вытянутым, диснеевским глазам, это персонажи детских книг конца 1980-х годов — начала 1990-х годов. С ними и колобок в кепке из одноименного детского журнала. Кажется, традиционное крестьянское искусство действительно может объяснить, что связывает все эти объекты во дворе: их наличие в массовой культуре и ничего больше. Внутреннюю логику можно не искать: русалка не состоит в отношениях с аистом, а случайно соседствует с ним.

Я чувствую себя как будто в настоящей фольклорной экспедиции — пытаюсь найти информантов и послушать, что они будут говорить о собственном искусстве. Палисадник со сказочными животными появился на проспекте Вернадского 5–7 лет назад. Соседи указывают на женщину с четвертого этажа, но она здесь редко бывает, потому что сидит у дочери с новорожденным внуком. Про нее можно сделать только один вывод: русалок, аистов и сов она приносила сюда не для своих детей, которые уже тогда были слишком взрослыми.

В пяти минутах ходьбы от этого места, возле дома 81, находится еще один волшебный палисадник. На этот раз я могу поговорить с автором — Ольга дома. Она работает ландшафтным дизайнером, но на работе в основном чертит, приберегая творческое самовыражение для дома. В ее дворовом хозяйстве еще более странный набор. Гостей двора встречает композиция из советского пластмассового Карлсона, бронзового орла — сувенира из Минеральных Вод, и настенных часов в виде домика. «Да, это мой Карлсон, — говорит Ольга. — Я его на золотой помойке нашла. И орла, и часы тоже оттуда». Никакой специальной помойки у Ольги нет — речь идет о самой обычной.

Ольга объясняет свою деятельность прагматично: «Захотелось навести порядок, избавиться от окурков и шприцев, которые валялись под окнами». Эта логика кажется мне странной: чтобы под окнами не было окурков и шприцев, надо просто их убрать, и мягкие игрушки и сказочный колодец тут ни при чем. Значит, речь идет все-таки не о простой уборке, а о замене прежнего порядка новым. Точнее о сотворении мира. Этот мир не так хорошо структурирован, как настоящий фольклорный, и Баба-яга в нем не «хозяйка зверей и мира мертвых», как сообщает нам академический словарь, а хитрая старушка, обезвреженная детской литературой. Но главное, что хаос окурков и шприцев в итоге уступает место космосу мисок-мухоморов и джинсовых змей.

На Ольгиной территории, которая за три года выросла из небольшого газона возле подъезда и распространилась по всему двору, стоят зебра и жираф традиционного дизайна, из покрышки-туловища и толстой палки-шеи — такими конструкциями кишат сайты для креативных садоводов наряду с резными лебедями и мисками-мухоморами. Отсутствие лебедя меня беспокоит, но вскоре выясняется, что, в отличие от зебры и жирафа, лебедь требует навыков работы с покрышками и физической силы, а заказывать лебедя в ближайшей автомастерской Ольга не хотела. На вопрос, откуда берутся идеи, Ольга говорит, что все придумывает сама. Она вообще не очень охотно рассказывает о поделках: «Я человек скромный, не хочу ввязываться. Главное, что это нравится тем, кто живет здесь». Увидев, что она копается во дворе, соседки иногда выносят свои старые вещи, которые потом превращаются в птичку или в одежду для большой самодельной куклы, которую Ольга называет чучелом.

Тоскливая заснеженная кукла по имени Маруся стоит под окнами первого этажа. Летом там стояла еще Красная Шапочка, но однажды ночью во двор въехала какая-то машина, и Шапочку украли — соседки видели похитителей. «Наверное, она в лес ушла», — говорит Ольга. Она, конечно, шутит, но эта шутка отсылает к традиции даже нагляднее, чем любовь Ольги к сказкам: «Информанты часто одушевляют свои произведения. Разговаривают с ними, следят за «поведением», — рассказывает Юлия Терехова о своем опыте с семейскими старообрядцами. И поясняет, в чем главное сходство деятельности по городскому благоустройству с крестьянской традицией: «Народное искусство плохо экспонируется, потому что иначе устроено. Это игра, и играя, носитель фольклорного сознания переживает историю, а не добивается результата». То есть мир мухоморов и зебр, который появляется в палисаднике в результате игры, вторичен по отношению к процессу его обустройства. Как и ее коллега, автор парчовой русалки, Ольга начала благоустраивать двор, когда собственные дети уже были взрослыми, лет пять назад. Значит, если речь и идет об игре, то не о привычной нам детской, а о гораздо более древней — взрослой.

На другом конце Москвы, во дворе на проспекте Маршала Жукова, стоит огромный дракон из покрышек — этот памятник дворового искусства существует уже больше 20 лет. В конце 1980-х его построили члены гаражного кооператива с той же целью, с которой Ольга селит своих персонажей у подъезда: чтобы превратить помойку в цветущий сад. Сейчас управа поставила заводские качели и карусели на месте самодельных, но дракона сохранили и каждый год аккуратно подкрашивают. Таких драконов довольно много в мире, и авторы маршала-жуковского варианта наверняка заимствовали идею в каких-нибудь развлекательных перестроечных передачах. Но об этом мы никогда не узнаем: они уверены, что изобрели его самостоятельно. «Как ни смешно, это искусство с экологическим уклоном. Потому что препарация шин — это экоарт, конечно», — говорит Дмитрий Пиликин, художник, критик и куратор. Он считает, что для появления такого типа искусства важнее всего наличие самого материала. Если ты живешь на свалке, то рано или поздно начнешь ваять из мусора.

Двор на улице Дыбенко весь покрыт мягкими игрушками и мисками-грибами, с обледенелым плюшевым единорогом под самодельной мельницей, фанерным петухом и целой телегой с лошадью — летом в телеге высаживают цветы. Жители этого двора въехали в дом одновременно, лет семь назад, тут же решили его благоустроить, скооперировались и распределили обязанности: одни срисовывали с книжки аистов и выпиливали их лобзиком (сейчас аисты сложены в коридоре возле одной из квартир, словно в музейном запаснике), другие сажали цветы и расписывали грибные шляпки, кто-то мастерил колодец.

Наконец, небольшой участок у подъезда дома 25 на Фестивальной улице: вокруг дерева сгруппировались вороны, курицы и собака, чуть поодаль из снега торчат яркие мухоморы. Видно, что эти изделия авторские: нет ни мисок, ни покрышек, все фигуры слеплены из гипса или глины. Вышедшие из подъезда женщины помогают мне найти автора. Ее зовут Саша, и она страшно пугается появления журналистов, как будто речь идет не о глиняных мухоморах, а о каком-то преступлении. «Нельзя сказать, что я одна все сделала. Это усилия всех жильцов дома и особенно председателя домкома», — говорит Саша. Потом все же рассказывает, что раньше вела с детьми художественные занятия, но за искусство свои поделки не считает и даже красивыми их назвать не может. «Зову их страшилками», — говорит она, показывая на убранную до лета коллекцию возле своей двери: пара лягушек, пара гусей, большой кот. «Они такие сами получаются. Это как крик души. Один друг попросил меня сделать мухоморы. Вроде мы все взрослые люди, а хотим почему-то то мухоморы, то зайчиков».

«Я их складываю в отдельную папку Public Art», — говорит Дмитрий Пиликин, имея в виду фотографии с дворовыми поделками. И тем самым напоминает, что эти поделки, независимо от своего художественного качества и желания авторов, существуют не в квартире или подъезде, а на улице. То есть в публичном пространстве города. Но авторы «паблик-арта», как показало мое маленькое путешествие по московским дворам, совершенно не готовы к публичности: «Я скромный человек, интервью не даю», «Нехорошо говорить, что это я одна сделала», «Главное, что людям нравится», — говорят они.

Значит, если искать место стихийного благоустройства дворов в системе искусств, оно обладает свойствами экоарта и паблик-арта, а также народного искусства. Среди признаков народности Дмитрий Пиликин выделяет два ключевых — анонимность и повторяемость. Мы не знаем, кто первым придумал вырезать лебедя из покрышки, строгать пальмы из пластиковых бутылок или делать мухоморы из эмалированных мисок, но видим, как легко мастера перенимают идеи и технологии. Сейчас традиционный соседский обмен уступает место опосредованному — через телевидение и интернет, — но смысл его остается тем же: повторить и развить прием, добавив что-то свое. И при этом обойтись без авторского голоса, как будто нет никакого создателя, а все происходит само собой.

Из случайно выбранных пяти украшенных московских дворов один «исторический», а в четырех остальных самодельные игрушки появились примерно в одно время — 5–7 лет назад. Все авторы, которых мне удалось встретить, принадлежат одному поколению — им от 40 до 50 лет. Все их персонажи и объекты появлялись во дворах случайно — они принесены с помоек, подсмотрены в книжках, заказаны друзьями. Эти новые рукодельные космосы должны говорить нам о городской среде что-то такое, чего не говорят ни граффити, ни другие, уже привычные партизанские формы городского искусства. Пока настоящие антропологи и урбанисты не приступили к делу, я могу только предположить, что эти странные объекты призваны сделать чуть более своим хотя бы ближайшее к дому пространство. Ну то есть помочь сбежать из города, символически победив его хаос.

---

В отличие от Москвы, в Чебоксарах резьба по покрышкам давно стала признанным жанром. «Зоопарк», построенный пенсионером Сергеем Семеновым, уже стал чебоксарской достопримечательностью — его обсуждают на сайтах по благоустройству и посещают со спонтанными экскурсиями. Это тот самый случай, когда достопримечательность не наследуется веками и не строится по решению властей, а возникает спонтанно, на наших глазах. Корреспондент радио «Свобода» Дмитрий Лишнев поговорил с автором и сфотографировал зимние виды зоопарка.