«В наших микрорайонах невозможно ходить пешком – это опасно и неудобно»

Москва в последнее время живет новостями архитектуры и строительства: все с нетерпением ждут нового Генплана, окраины скоро начнут застраивать пригодными для жизни кварталами, а не микрорайонами, каждую неделю на МКАД открывают очередную развязку. Город стремительно развивается и растет, после утверждения Генплана начнется массовая застройка Новой Москвы, ее площадь в 2,5 раза больше территории города внутри МКАД. 

Главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов знает о том, как будет выглядеть город через 10 лет, больше других. БГ расспросил его о новом Генплане, конкурсной политике, незаконных сносах и культуре градостроительства.

– На днях исполнилось четыре года с тех пор, как на место мэра Лужкова пришел Сергей Собянин. Что принципиально изменилось в городе за это время?

– Власть стала абсорбировать международное экспертное мнение и активно его применять. Для меня это изменение номер один. Примеров этому множество. Один из них – привлечение в качестве внешнего эксперта знаменитого датского урбаниста Яна Гейла (это было сделано по прямому указанию Сергея Собянина). Почти весь набор рекомендаций, сформулированный Гейлом для Москвы, мы реализовали. И, кстати, сам Гейл признается, что не припомнит в своей практике ни одного другого города, который бы менялся так быстро, причем в лучшую сторону.

Другое принципиально важное изменение – отлаженная практика проведения международных архитектурных конкурсов, которые полностью поменяли культуру принятия решений в сфере архитектуры и градостроительства К сожалению, в девяностые и нулевые годы в принципе не существовало традиции привлекать экспертов к оценке проектов, что и повлекло за собой определенные градостроительные и архитектурные ошибки.

– Конкурсная практика последних лет, прочно связанная с вашим именем, часто подвергается критике, в том числе за непрозрачность принятия решений. Вы сами довольны ее результатами?

– В общем да. Когда я занимался частной практикой и власть была от нас за «забором», культура взаимодействия заказчиков и архитекторов в пределах частных проектов была заметно выше, чем в проектах так называемого городского заказа. Большие городские проекты тогда вызывали сплошные вопросы – как по способу отбора архитекторов, участвовавших в них, так и по итоговым результатам.

Сегодняшняя конкурсная практика и культура отношений между заказчиком и архитектором у города, наоборот, выше, чем у инвесторов. В Москве действует жесткое требование, чтобы все конкурсные проекты реализовывались последовательно и четко. И сегодня именно государственные проекты являются образцом честности и прозрачности принятия решений в области архитектуры и градостроительства.

К сожалению, частные инвесторы в этом плане сейчас проигрывают: они позволяют себе не так жестко следовать результатам конкурса, часто реализуют не проект победителя, а тот, с автором которого проще договориться, в том числе и по вопросу гонорара. 

– Какие еще конкурсы готовятся?

– Конкретного плана по дальнейшим конкурсам нет. Любое планирование здесь бессмысленно. Если появится возможность и необходимость провести конкурс на интересных площадках, мы, конечно, будем это делать. Мы всегда открыты в этом плане и для инвесторов, которые выражают желание провести конкурс и получить возможность выбрать лучшего архитектора, увидеть несколько сценариев того, что можно сделать на участке.

– В прошлом году Москва официально отказалась от микрорайонной застройки в пользу квартальной. Почему это необходимо и в чем принципиальная разница между ними?

– Прежде всего потому, что микрорайоны банально неудобны для жизни – и с точки зрения отсутствия комфортных общественных пространств, и, конечно, по причине непродуманности транспортных связей. Я сам каждое утро с трудом выезжаю из своего, по сути, спального микрорайона на Ходынском Поле, потому что эта огромная территория была плохо спланирована.

Концепция проектирования микрорайонов вообще не предусматривала разграничение дорог и улиц, улиц и дворовых пространств: они просто нарезаны на множество сегментов так называемыми внутридворовыми проездами, по которым постоянно снуют машины, не имея при этом возможности ни нормально припарковаться, ни иногда даже элементарно разъехаться.

Я уже не говорю о том, что при такой структуре как класс отсутствуют места для прогулок и отдыха, спортивных игр и тренировок.

Советские нормы преподносили эту систему как удобную для людей, но это удобство теоретическое: на чертежах, может быть, и выглядит стройно, но пользоваться этим невозможно. Например, придомовой территорией в микрорайоне, по существующим нормам, называется любая территория возле дома, даже если она выходит на проезжую часть или железнодорожные пути.

– В квартале будет больше улиц, вот и вся разница? 

– Квартал в отличие от микрорайона имеет четкое разделение на общественное и частное пространство. Частное – это двор, и он четко зонирован не забором, а домами; общественное – это улицы, причем улицы с удобными наземными переходами и продуманной системой регуляции.

Если улица внутри микрорайона спланирована так, что по ней можно ехать со скоростью 100 км/ч и выше, значит, она спланирована неправильно.

Квартальный принцип застройки подразумевает, что улиц становится больше, но сами они меньше, и водители вынуждены ездить по ним медленнее и быть внимательнее к пешеходам. Дворы же в кварталах и вовсе освобождены от машин, а не выполняют транзитную функцию, как сейчас, и тогда мы получаем пространство, по которому удобно ходить пешком. А в наших микрорайонах, которые тянутся километрами, невозможно ходить пешком – это просто опасно и неудобно.

Все остальное – внешние отличия, хотя и тоже немаловажные. Например, разная высотность домов в квартале, узнаваемые фасады. Это психологически важно, тогда у жителя возникает привязанность к своему дому, двору, кварталу, так  у него     появляется ощущение своей «малой родины». 

– Все это будет прописано в новом Генплане?

– И в Генплане, актуализацией которого мы сейчас занимаемся, конечно, тоже. Но мы сейчас также рассматриваем возможность создания мастер-плана, где планируем подробно описать как новые принципы развития города – та же квартальная застройка, большая плотность дорожной сети, внимание к пешеходам, – так и обозначить, например, основные транспортные коридоры, наиболее приоритетные территории развития. 

– Исторический центр Москвы как уничтожался при Лужкове, так и продолжает уничтожаться. Пример с незаконным сносом дома Прошиных на Тверской-Ямской – один из наиболее показательных.

– Не соглашусь с тем, что Москва продолжает уничтожаться. Это не так. Мне кажется, сама тема сносов несколько преувеличена. Вспомните, с чего начинается фильм 80-х «Покровские ворота»: «Москва обновляется». Тридцать лет назад все говорили именно об обновлении, а не об уничтожении наследия.

Вообще это естественный процесс для любого города, и вопрос прежде всего в том, что именно появляется на месте снесенных объектов. Если качество новых построек вызывает вопросы и, более того, отторжение, то и сам снос того или иного дома воспринимается более болезненно.

Нужно понимать, что столь большая напряженность по этой проблеме возникла благодаря нескольким очень громким примерам: гостиница «Москва», Военторг, реконструкция Манежной площади, пожар самого Манежа. Они раскачали тему сносов до невозможности. За время работы Сергея Собянина ни одного подобного скандала не было.

Отдельные истории случаются и сегодня. Например, с разрушением фасада дома Прошиных. Реакция же городских властей на этот вопиющий случай нарушения инвестором условий реализации проекта была жесткой: к нему применили штрафные санкции, а главное – отобрали ГПЗУ.

– Еще дом Волконских на Воздвиженке.

– Но это не снос, а надстройка.

– Которая полностью изменила исторический облик здания.

– Я не являюсь горячим сторонником этого проекта, но давайте обратимся к историческим примерам. Если посмотреть на Венецию или Вену, там подобные надстроенные мансарды существуют повсеместно. Нам такие масштабы и не снились.

Надстройка домов – исторически сложившаяся практика и один из путей развития архитектуры. Здание московской мэрии тоже надстроено, но никто же сегодня не говорит, что это уродует город. Напротив, это одно из самых красивых зданий на Тверской. Так что сама по себе надстройка – не проблема. Просто бывают неудачные примеры. И таких, поверьте мне, в любом городе хватает. 

– Существуют ли реально действующие механизмы, позволяющие избежать появления таких примеров в будущем? 

– Это все равно что рассуждать о механизмах противодействия грабежам и убийствам людей. Что ни придумай, все равно всегда будут совершенствоваться и преступления. Это вечная борьба закона и беззакония. И ничего тут не придумаешь.

– Сейчас активно обсуждается строительство новой штаб-квартиры «Роснефти» на Кутузовском проспекте, на территории Бадаевского пивоваренного завода. Как вы относитесь к этой идее?

– Мне кажется, это вполне логичное развитие данной территории. Формирование Большого сити позволит городу более сбалансированно развивать высотную высокоплотную застройку своего делового центра.

У Москвы есть градостроительные и экономические предпосылки застраиваться, и данная территория, с прицелом на дальнейшее развитие в сторону северо-запада, идеально для этого подходит. 

– Будущий офис «Роснефти» –  довольно значимый проект в масштабах города. Возможно, надо провести общественные слушания, экспертные советы?

– Общественные слушания обычно проводятся по проектам планировок, а в данном случае речь идет о проекте отдельно взятого здания. И потом, история знает немало примеров, когда здания, появившиеся в разное время вопреки общественному мнению, впоследствии оказались очень полезными для города и востребованными им. Не только в Москве, но и во всем мире. Так что в данном случае я бы скорее доверял мнению специалистов.

Посмотрите на Лондон, который сплошь покрыт новыми зданиями разного масштаба. Лондон от их появления хуже не стал. В свое время сносили старый Зимний дворец и строили современное здание, которое мы сегодня знаем и любим, то же самое было с Исаакиевским собором. Тогда это тоже вызывало массу недовольства. Тем не менее сегодня никто не скажет, что эти здания испортили Петербург.