Иллюстрация: Маша Краснова-Шабаева
Маломобильной гражданкой я стала на следующий после выписки из роддома день, когда отправилась на первую прогулку с младенцем Марией и коляской. Мы покатались по двору, посидели в сквере, подышали душным московским июлем, вернулись обратно, завезли коляску в лифт. Лифт в нашем доме, стоящем на Тверской, прямо напротив мэрии, — старый и маленький. Двери у него до конца не открываются, и чтобы коляска вошла, приходится их слегка отжимать. В общем, он застрял. На первом этаже. Вместе со мной и коляской, где лежала Маша пяти дней от роду.
В целом все было не так трагично: в двери имеется щель для вентиляции, свет горит, необходимая для жизнеобеспечения младенца грудь при мне, мобильный телефон в сумочке. Снаружи нервничали бабушка и консьержка. А в динамике женщина из ДЭЗа возмущенно спрашивала, что это я делаю в лифте с таким маленьким ребенком, и предупреждала, что аварийка будет в лучшем случае через полчаса. Потом она спросила, почему же я, о боже, не успокою ребенка, он же ведь плачет. Когда младенец успокоился и уснул, динамик с надеждой поинтересовался: не выбралась ли я?
Прошло 20 минут. Снаружи собралась уже вся семья и соседи по подъезду. За это время мы узнали массу нового: оказывается, что на нашем участке 119 лифтов, но лишь половина из них работоспособна, новый лифт стоит 300 тысяч рублей и нам он светит, если только весь подъезд на него скинется. Примерно на 40-й минуте появился мужчина с рычагом, поднялся на последний этаж,
На следующей прогулке выяснилось, что на другую сторону Тверской перейти с коляской без посторонней помощи не получается. Ни один объект в ближайшем поле зрения пандусом или другим специальным приспособлением не оборудован.
Ни аптека “36,6” в здании Центрального телеграфа (теперь я знаю: там шесть ступенек вверх по лестнице и три тяжелые двери), ни другая, которая на Страстном (там к полкам с детскими товарами ведут три крутые ступеньки и узкий проход). Таких приспособлений не обнаружено ни в одном объекте торговли, банке, точке общественного питания и бытового обслуживания в радиусе километра от нашего с малолетней гражданкой Марией дома. И, что еще прискорбнее, ни у одного перехода и тротуара. Так что мы с Машей послали воздушный поцелуй подруге, живущей на противоположной стороне Тверской и гуляющей со своей дочкой на Тверском бульваре, и стали гулять на Страстном и в саду «Эрмитаж», куда можно добраться без пандусов…
Единственное, что преграждало нам дорогу в сад, — это плотные ряды машин, припаркованных на тротуарах.
Выпал первый снег. Мария подросла. Носить ее стало тяжелее, особенно когда к ней добавляются пакеты из продуктового магазина. И я снова отправилась с коляской в ближайший ко мне «Елисеевский» гастроном. Там меня ждал сюрприз: мы с коляской подъехали к кассе, а выехать не смогли, потому что застряли. Магазин установил на выходе дополнительные сканеры штрих-кодов, которые отъели пять сантиметров прохода, поэтому коляска и не может выехать. Мою выносили на руках, как тело Ильича, сердобольные покупатели, стоявшие за мной в очереди.
На следующий день наше с Машей терпение лопнуло. Я вернулась в магазин, вооруженная распечаткой закона от 2001 года «Об обеспечении беспрепятственного доступа инвалидов к объектам социальной, транспортной и инженерной инфраструктур города Москвы». Администратор магазина была очень любезна. Она выразила сомнение, что
Как справедливо заметили мне в одной из инстанций, я ж не одна тут такая с ребенком. Не одна. Я накачаю мышцы и буду носить Машку в слинге легко и не без изящества. Через год она начнет ходить, и мы забудем о коляске: дети растут быстро. Я за Лужкова волнуюсь. Мне хочется, чтобы, даже если невзгоды и подорванное постоянной заботой о москвичах здоровье прикуют его к инвалидной коляске, у него всегда осталась возможность погулять и по нашей стороне Тверской. И пусть он не застревает в лифте. И пусть он не застревает в «Елисеевском».