Стойло Пегаса

Я давно мечтал воспеть край, лежащий к северу от Рождественского бульвара, — сказочную череду Сретенских переулков. Хотя их архитектура, как принято говорить, «невыразительна и однообразна», а формальные достопримечательности фактически отсутствуют, эта страна производит чарующее впечатление, и путешествовать по ней можно хоть целую вечность. Пугала необъятность темы, но теперь у меня объявились провожатые, на этот раз — художник Олег Бурьян, в 70-80-е годы хорошо известный на Сретенке, бывшей своеобразным прибежищем интеллектуальной оппозиции. Мы решили начать издалека, от нависающего над Сретенским бульваром дома страхового общества «Россия». Олегова дружба со Сретенкой начиналась отсюда.

– Зимой 1980-го нас с друзьями переклинило протестовать против Афганистана, мы забрались на угловую башню, где висит старый часовой колокол, и устроили перезвон. В результате прибыла пожарная машина, поднялся к нам майор по лестнице. Двоих сняли, а я сижу, объясняю, что боюсь очень, без стакана никак не получится. Он крикнул вниз, и через минуту приполз наверх капитан, принес бутылку. Сели мы с ними на крыше, они и говорят: «Сынок, какая политика, ты ж из тюрьмы век не вылезешь!» В общем, сошлись на мелком хулиганстве — две недели с такими же раздолбаями у памятника Крупской снег чистил. Один как-то поставил лестницу, залез ей на шею да и уснул. Его не заметили и ушли вместе с лестницей. Только утром сняли — приморозился накрепко. Вот примерно с тех пор и началась моя дворницкая карьера.

Ведь дворник — это высокое мастерство, школа. Меня ломиком работать учил профессионал, театровед из Израиля. Да, тут публика была самая разная, но большей частью богема, цвет творческой интеллигенции со всего Союза, были и киргизы-графики, и оперные певцы из Осетии, и другие очарованные Москвой некоренные романтики. Жили в дворницких, потому что так по лимиту квартиру получить было проще. Заведовал всеми Александр Сергеевич Никитин, техник-смотритель с 1936 года, он был нашим Морозовым, истинным покровителем муз. Под его началом я скоро стал кочегаром в котельной, а это более высокая социальная ступень. Хотя и создает большую предрасположенность к алкоголизму, но зато с апреля до октября сплошное свободное время.

На первом этаже дома 21 в Печатниковом переулке жил Бурьян. Напротив его окон — разрыв между домами, с 8 до 8.30 в окошки светило солнце. «И с первыми лучами открывается пивная в соседней арке, и в тот же момент на подоконнике уже сидит какая-нибудь гадина с трехлитровой банкой, воняет луком и рассказывает анекдоты, а я угощусь, надену тапочки — и черным ходом на работу». Его котельная была прямо позади дома, она и сейчас там, называется ГК №112. А вот пивной уже нет, этот дом недавно снесли и отстроили заново. В народе ее называли «Татарской» — на Сретенке была большая диаспора. Эта точка была частью Великого пивного пути, в который также входили «Яма» на Дмитровке, поильник в Головине переулке и «Ловушка» на Цветном (там не было туалета, и отлить все бегали в соседний подъезд, где в засаде сидели дружинники). Вход в арку отмечал геральдический знак в виде сваренной из прутьев пивной кружки, украшенной мигающими огоньками. Сначала сгорели лампочки, потом иссяк розлив и появились двадцатикопеечные автопоилки и приносимые в карманах молочные пакеты вместо кружек. Здесь тоже хватало разной богемы — в теремке, стоявшем на крыше дома, жил полоумный поэт, исписавший пол-Москвы загадочным советом «Рожайте детей в январе». В соседнем доме проживал Владимир Орлов, автор знаменитой книги «Альтист Данилов». А прямо над поилкой жил странно погибший Витя Пупок, один из последних героев старой Сретенки. Это была странная фрейдистская драма: он всю жизнь прожил вдвоем с мамой, вместе спивались и даже спали в одной кровати. Привязанность была столь глубокая, что, после того как Витину матушку на Сретенке сбила машина, он протянул всего неделю. Взял и выпал из окна — ровно на ту пивную, которая его погубила.

Для этих замечательных людей пиво было важным, но лишь дополнительным стимулятором к духовно-творческому общению. Ибо искусство проникало во все сферы Сретенского быта: здесь даже участковый искренне гордился тем, что однажды стоял в оцеплении глазуновской выставки. А стало быть, и переулки, и дворы расцветали отрадными приметами подлинного народного творчества. Вот, например, деталь из более ранних времен: над входом в подъезд дома 22 в Печатниковом — неожиданный барельеф с профилем вождя трудящихся. Местные жители рассказывают вполне правдоподобную версию его происхождения: в 1924-м шел ремонт дома, по ходу которого рабочих постигла страшная весть о кончине. Руководствуясь творческим порывом, они приколотили на стенку это скромное изваяние, которое, таким образом, стало первым московским памятником Ленину.

Позади того же дома можно найти замечательный гараж, вдохновенно украшенный чеканным гербом РСФСР, а во дворе дома 16 — гараж из старых лифтовых дверей и вход в бомбоубежище, решенный в форме трехнефной базилики. К дому 19 примыкает одна из последних оставшихся мастерских, хозяин которой окопался на славу: прирезал к дому скверик, в котором летом разводит кур, пристроил террасу, говорят, внутри навертел даже нечто вроде бассейна. А раньше у него вместо курей было иное хобби: коллекционировал ржавые черные «волги», наваливал их позади двора в несколько рядов штабелями. Но самым колоритным был двор дома 14, на месте которого теперь озаборенный пустырь. Продолжает свидетель Бурьян:

– В этом доме жил большой человек, парикмахер Большого театра, и все почему-то думали, что он тут клад спрятал. А мы во дворе устроили такую собственную летнюю веранду среди роз, навесик с гамаком, летом можно было спать на улице. Потом подвели туда свет, телефон, потом в кустах как-то тыквы сами выросли, и еще завели козочку — ходили с ней гулять на бульвар, как с собачкой. Жила она на черной лестнице, и там же с ней жила лошадь. Она была на убой приготовлена, детишки ее украли и привели к нам, и она тут жила. Ее часто телевидение снимать приезжало, даже заграничное.

Теперь почти никого не осталось. Олег перебрался в Марьину Рощу, лошадь живет в Хотькове, возит туристов от станции до Абрамцевского музея, а всех остальных, включая многочисленных татар и первую московскую женщину-таксиста, знаменитую бабу Зою по кличке Оставь Допить, дружно отселили в Митино, где они, возможно, по-прежнему калдыряют вместе, только теперь не дворами, а подъездами.

А мы выходим к тому месту, где Печатников переулок ломается и резко уходит вниз, к Трубной улице. И здесь у меня каждый раз захватывает дух, а сегодня особенно, но об этом — отдельно.